Летний Лагерь: Битва за Мечту

Часть 22

Пэйтон

Когда я подошёл к комнате Беллы, в груди нарастало какое-то странное беспокойство. В голове всё ещё крутились события сегодняшнего утра, её странное поведение, её отказ снять толстовку под палящим солнцем. Что-то явно было не так. Я не понимал, почему она отказывалась следовать простым приказам, почему скрывала что-то от меня. Она же знала, что любое неповиновение лишь разжигает во мне злость.

Остановившись у её двери, я вздохнул и, не постучавшись, толкнул её. Комната встретила меня тишиной. В тусклом свете я сразу заметил Беллу — она сидела на краю кровати, закутавшись в одеяло, словно пытаясь спрятаться от всего мира. Её лицо было скрыто за тканью, но я видел её дрожащие плечи.

— Белла, — холодно позвал я, но она не ответила, только ещё сильнее сжалась в комок.

Моё терпение начало истощаться. Подойдя ближе, я встал перед ней, вглядываясь в её упрямое, испуганное лицо, которое всё ещё пряталось под одеялом.

— Я сказал, одеться. Ты меня не услышала? — мой голос стал грубее, и я почувствовал, как внутри закипает раздражение.

Но Белла, вопреки моим ожиданиям, не сдвинулась с места. Она лишь сильнее натянула одеяло на себя, будто это могло её защитить.

— Я не могу... — прошептала она, её голос был слабым, почти неслышным.

Это был последний капля. Меня переполняла смесь злости и непонимания. Я резко потянул за одеяло, сбрасывая его с неё, и то, что я увидел, заставило меня застыть на месте.

На её теле, на ногах, руках и плечах, виднелись темные синяки. Они были свежими, глубокими, будто кто-то целенаправленно бил её, оставляя эти страшные следы. На её лице, несмотря на слои тонального крема, виднелись остатки ушибов. Я ощутил, как мои кулаки сжимаются, а внутри всё наполняется глухой яростью.

— Блять, что это? — прорычал я, чувствуя, как каждое слово отдаётся гулким эхом в моей голове.

Белла попыталась отвести взгляд, но я не дал ей этого сделать, подхватив её за подбородок и заставив смотреть прямо на меня.

— Кто это сделал? — спросил я, моя злость теперь уже граничила с чем-то более тёмным. Мои мысли метались между гневом и неожиданной волной беспокойства за неё.

Она молчала, но её глаза — эти большие, заплаканные глаза — говорили больше, чем она могла бы произнести. В них я видел страх, боль и что-то ещё, что до этого момента было скрыто от меня. Это было чувство беспомощности, которое резонировало с моей собственной внутренней тьмой.