Зимняя Кровь

Глава XI: Предатель. Рухнувший план. Решение Императора.

Ранним утром я проснулся. Сел. Открыл глаза. Потянулся. Встал. А какой был приятный аромат травы в комнате! Прелесть.
Я поглядел на Облонского. Он спокойно спал, лёжа на животе. Руки были под лицом.
Я улыбнулся. Он выглядит невинным, когда спит. Я искренне рад, что Александр Григорьевич смог заснуть. Его вечно мучает бессонница. Сегодня хотя бы поспал.
Я подошел и сел на кровать Облонского. Он и правда милый, когда спит. Выглядит таким беззащитным, но в тоже время таким уставшим.
Я положил руку на голову Облонского, начав гладить его по волосам аккуратно. Не хотелось мне будить ни в коем случае Александра Григорьевича. Поэтому я аккуратно, нежно, едва касаясь, гладил его по волосам. Не дай бог, чтобы не потревожить сон.
У него, однако, очень мягкие волосы, но такие густые. Они приятные на ощупь. Волосы у него очень красивые. Такие чёрные.. Как непроглядная тьма. Мне его волосы напоминают густую гриву вороного коня.
А какие у него длинные чёрные ресницы...
Он внешне очень красивый. Хоть и нет ничего необычного, но это не меняет того факта, что привлекательный крайне.
Его чёрные волосы, длинные ресницы, густые брови, карие глаза, белоснежная нежная кожа идеально гармонируют между собой.
Я с легкой улыбкой глядел на Облонского.
Прядь его чёрных волос упала ему на глаз. Я аккуратно протянул руку и заправил её за ухо. Не хотелось его будить. Я даже не дышал. Аккуратно гладил его по волосам.
Резко я почувствовал беспокойство Облонского. Он начал ворочаться на постели. Дыхание и сердцебиение его участились.
Я слегка отодвинулся от него. Неужели кошмары сняться?
Резко Облонский вздрогнул и проснулся, распахнув быстро глаза.
Предполагаю, что оказался прав - кошмар.
Он сел быстро на кровать. Прикрыл глаза. Выдохнул. Он потёр переносицу.
Я встал, глядя на него с искренним беспокойством:
—Александр Григорьевич, вам кошмар приснился? Я заметил, как вы начали ворочаться на постели и резко проснулись.
Облонский продолжал тереть переносицу, не открывая глаз, голос его был сонный, дыхание сбившееся:
—Нет. Всё в порядке.
Я усомнился в правдивости слов Александра Григорьевича, ведь видел, как он нервничает:
—Уверены?
Он продолжат мне сухо и холодно отвечать:
—Да.
Я выдохнул. Облонский из тех людей, кто никогда не скажет, что у него что-то не так, кто никогда не попросит помощи у других, пытаясь до конца справится сам, никогда не доверится.
Не было смысла с ним спорить.
Болконский зашёл в комнату, встав в проходе. Он усмехнулся:
—Сегодня ты хотел, чтобы я отправился, и забыл, кто печать и подпись подделывать будет.
Облонский выдохнул:
—Совсем из головы вылетело.
Болконский посмеялся с улыбкой:
—Всё хорошо. Главное, что я помню. Ты итак многое в голове держишь. Не удивлено, что моменты некоторые забываются.
Облонский промолчал. Он встал и убрав руки за спину. Затем подошел к столу и не поворачиваясь сказал:
—Нужно приниматься за работу.
Болконский крикнул всех, чтобы пришли:
—Хэй! Сюда! Все! Живо!
Все пришли.
Облонский повернулся, приказным и холодным тоном говоря:
—Слушайте внимательно, а то не поймете, что делать будете.
Все кивнули.
Облонский продолжил:
—Болконский будет печать ставить и подписывать все бумаги. Цветаев будет проверять Цветаев будет печатать, я буду диктовать ему. Цеткин и Обломов бумаги на улицу выносить. Братья Зарецкие будут следить, чтобы не дай бог никто не помешал и не зашёл.
Все переглянулись.
Облонский скрестил руки на груди:
—Всё! Разошлись!
Елисей и Роман ушли на улицу и встали около входа в дом. Цветаев принес печатную машинку и поставил на стол. Обломов принес бумагу и положил рядом.
Цветаев сел за машинку, настроил её. Вставил в неё бумагу. Облонский встал около него, диктуя, что писать.
Каждую законченную бумагу Цветаев отдавал Болконскому. Николай Александрович глядел на подпись и печать на бумаге императора, а после мастерски подделывал их. А после ставил печать. Я был удивлен. Точь в точь! Неужели не первый раз это делает?
Подписанные бумаги сразу отдавались в руки Обломову и Цеткину, которые уносили на улицу и развешивали.
Я проверял тщательно, не упустил ли поставить печать или подпись Болконский.
И вот так по кругу и было. Облонский диктует Цветаеву, Родион пишет. Как заканчивает - отдает мне с Болконским. Николай Александрович подписывает и ставит печать. Я гляжу, чтобы нигде ничего не упустил Болконский. Потом отдаю Обломову и Цветаеву. Они уносят на улицу.
...
Вскоре я заметил, как было напечатано уже почти полностью стопка. Еще одна осталась.
Внезапно заметил, что начал приходить лишь один Цеткин. Куда же делся Обломов? Не понимаю.
Когда вновь пришел Цеткин за бумагами, я остановил его и спросил:
—А где же Обломов? Куда он делся? С тобой же ходил вначале. Нет?
Павел пожал плечами:
—Я, честно говоря, не знаю. Он куда-то ушел, сказав, что вернется вскоре. Попросил не беспокоить.
Облонский нахмурился:
—Что? Филонить решил? Что за такая причина сейчас может быть?
Цеткин выдохнул:
—Говорю же! Не знаю я! Не уведомил меня он!
Облонский скрестил руки на груди:
—Надеюсь, что он быстро вернется к работе.
Цеткин кивнул головой.
Работа продолжилась.
...
Наконец вторая стопка была почти закончена. Оставалось буквально 10 бумаг.
Внезапно забежал Цеткин сломя голову, еле удержавшись на ногах:
—Обломов.. Он.. Он...
За ним следом Елисей и Роман.
Все резко отвлеклись от работы.
У Елисея был разбит висок, у Романа - губа и нос.
Облонский нахмурился и подошел к нему:
—Ну? В чем дело? Что «он»? Говори.
Цеткин отдышался и схватил за мундир Александра Григорьевича, сжав:
—Обломов предатель! Он... Он написал на нас донос и умчался к Императору! Даже бумагу прихватил!
Облонский обомлел.
Рухнули от этого известия все. Мы думали, что предатель - Цеткин.. Но что же оказалось?...
Облонский поглядел на Зарецких:
—С вами двоими что случилось?
Роман стиснул зубы. Елисей отвёл взгляд:
—Мы увидели, что Обломов выскочил сломя голову с бумагой и помчались его остановить, но в итоге он перебил нас обоих! Что делать будем?
Цветаев отвёл в другую комнату Зарецких, чтобы обработать им раны.
Облонский стиснул зубы и убрал руки за спину. Все до сих пор были в ужасе и шоке.
У меня никак не укладывалось в голове, что самый верный человек окажется предателем..
Облонский сложил руки, будто молится, и прижал ко рту. Я видел, что он злится от того, что план весь рухнет. Заметно было, как Облонский от злости сжал сильно зубы.
Цеткин поглядел на него:
—Что делать будем?! Чего мы все стоим и молчим?! Что делать?! Облонский! Нужно догнать его!
Все молчали.
Облонский поглядел холодно и мрачно на Цеткина боковым зрением:
—Заткнись. Нет смысла его догонять. Нам в любом случае конец. Если примчимся за ним - император заметит. Если убьем на середине дороги - также заподозрят и казнят! У нас всё равно один конец! Разве это не понятно?! Я тоже не знаю, что теперь делать!
Павел обомлел, а после разозлился:
—Ты хочешь сказать, что позволишь, чтобы всех казнили?! Это ведь всё твоя идея была! Почему из-за тебя должны страдать мы?! Ты всё это выдумал! Тебя и пусть повесят! Мы просто, как псы, выполняем твои приказы! Так почему страдать все обязаны?! В отличие от тебя здесь все жить хотят! Если бы не ты, то никто бы и не пострадал! Это всё твоя вина! Ты выдумал эту революцию, не дав другим и слова сказать!
Облонский схватил за шиворот Цеткина, сжав сильно руки. Он явно разозлился. Причем сильно. У него аж всё тело в мелкой дрожи от злости было.
Облонский повышенным тоном говорил Цеткину:
—Заткнись! Я никого не заставлял вступать в общество! Тем более явно не знал о том, что Обломов нас предаст. Как я мог это знать?! Как?! Я до конца думал, что в обществе предатель ты!! Именно ты! Тем более я тоже человек! Не могу уследить за тараканами в голове каждого!!
Александр Григорьевич на минуту замолчал, а после продолжил:
—А знаешь почему я не позволял вам право голоса? Потому что прекрасно понимал, что здесь без меня никто и шага ступить не может! Вы даже не знаете, что делать! Хотите прогресса, но просто сидите! Ты, Обломов, Цветаев- все вы трусливые поганые псины! Ничего без меня не можете! Чуть я отошел и вы уже все разбежались!
Цеткин злился:
—Я-то предатель?! Я-то трусливый?! Ты просто привык, что все беспрекословно подчиняются тебе! Не желаешь принимать точку зрения другого! Ты обычный самовлюбленный эгоист!
Облонский трепал за ворот Павла:
—Что?? Это я-то самовлюбленный эгоист?! Вы сами-то без меня ничто! И звать вас никак!
Они оба злились.
Я поймал Облонского за руку:
—Александр Григорьевич, прошу успокойтесь... Не надо.. Ссора явно не решит проблемы... Цеткин просто погорячился.. Пожалуйста.. Успокойтесь..
Цеткин оттолкнул меня:
—Заткнись, щенок. Не мешай!
Я удержался на ногах и стиснул зубы:
—Прошу вас... Успокойтесь же...
Болконский выдохнул, затем встал между ними, спокойным тоном говоря:
—Прошу вас. Давайте успокоимся. Если вы будете ругаться, это не решит наши проблемы. Прошу вас. Прийдите же в себя. Нам нужно думать, что делать сейчас. Если не успокоитесь - я вас обоих скручу и сяду. Успокойтесь по-хорошему.
Облонский стиснул зубы и закрыл рот рукой, отвернувшись к столу, глядя в стену.
Цеткин скрестил руки на груди. Затем отвернулся также.
Я выдохнул, положив руку на плечо Болконского. Искренне ему благодарен. Думаю, что сам бы вряд ли их успокоил.
Болконский поглядел на меня вопросительно.
Я слегка улыбнулся:
—Спасибо.. Без тебя бы не успокоил их.. Меня они не стали слушаться... Хотел успокоить, но как видишь..
Болконский потрепал меня слегка по волосам. Затем тоже улыбнулся:
—Совершенно не за что. Ты правильно, что начал их успокаивать. Всё хорошо. Они просто разгорячились. С ними нужно пожестче.
Он выглядел достаточно хорошим человеком. Его чёрные глаза даже теперь и не вызывали никакого презрения.. Наоборот.. Утешали. Хотя выглядел он самовлюбленным.. злым. Оказался совершенно наоборот.
Я отвлекся от нашей доброй беседы. Все думали, что делать с Обломовым.
Облонский холодным тоном сказал:
—Убью его.
Николай Александрович поглядел на Александра Григорьевича:
—Что?
Облонский повернулся к нам:
—Предательство подобное не заслуживает прощения. Я убью его. Он не заслуживает жизни. Обломов - поганая человеческая вошь. Таким не место на земле. Как только придет - ему не жить. Задушу.
Болконский обомлел:
—Ты.. Будешь брать такой грех? Не смей. Побойся же Бога! Ты чего? Бог ему судья. Облонский! Прийди же в себя!
Облонский поглядел на него:
—Я не верующий. Тем более с каких пор ты мне про веру здесь проповедуешь, когда на твоих плечах такой же грех. Ни за что не поверю в чистоту твоей души.
Болконский побледнел и поглядел в пол.
Я обомлел. Что? О чем говорит Облонский? Какой грех совершил Болконский? Кого убил?
Я поглядел на Болконского, не понимая, что происходит.
Николай Александрович поглядел на Облонского:
—Убей Обломова. Я полностью на твоей стороне. Он заслуживает смерти.
Александр Григорьевич кивнул слегка головой, затем сказал всем:
—Разошлись все по комнатам. Даже если будут грохоты, не выходить. Остаются лишь со мной Болконский и Несветаев.
Все послушно ушли по комнатам и заперлись.
Облонский поглядел на Болконского:
—Когда должен приехать по идее Обломов?
Николай Александрович задумался, а потом ответил:
—Ближе к ночи.
—Чудесно.
—Будешь поджидать его?
—Да. Будем биться насмерть. Он больше не будет ходить по земле. Сам умру, но не позволю более такому уроду жить.
Мы сели ждать Обломова.
В голове моей не укладывалось... О чем говорил Облонский?.. Что сделал Болконский?.. Не понимаю.. Убил неужели кого-то...?
Я сидел и пытался выкинуть из головы все эти слова, всю эту ситуацию.
...
Мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Облонский встал и вышел в коридор.
Я переглянулся с Болконским. Мы встали и пошли за ним.
Обломов обомлел, увидев нас:
—Вы чего, ребята, не спите... П..Поздно уже..?
Облонский мрачно глядел на него:
—А ты чего не спишь? Ах да.. Отнес императору донос на нас.. Крыса.
Болконский толкнул Обломова вперед, закрыв на ключ дверь. Затем отошел.
Обломов побледнел:
—Я могу всё объяснить! Это.. Нет! Я не относил никакого доноса! Нет!
Болконский схватил меня за руку, отведя в сторону, ближе к ванной.
Облонский мрачно глядел на Обломова, сняв перчатки:
—Ты жалкая поганая человеческая вошь. Вот за кого нынче я почитаю тебя. Понял? Ты поступил, как жалкая крыса. Вот и умрёшь как крыса. От моих же рук. Я тебя, как привёл в общество, так и вынесу отсюда ногами вперед.
Николай Алексеевич отошел:
—Нет.. Дай мне всё объяснить!
Облонский схватил его за шиворот, повалив на пол:
—Как можно это объяснить! Ты предал нас! Предательству нет объяснений! Жалкая крыса!
Обломов держал руки Александра Григорьевича:
—А ты не думаешь, что причина заключается именно в тебе? Из-за тебя я вечно оставался на втором плане! Вечно ты везде самый лучший! Я всегда был хуже тебя! Всегда был на втором месте! Тебя уважали на службе! Ты живешь прекрасно! Я не мог просто глядеть! Всегда из-за тебя оставался ни с чем! Потом ты называешь это дружбой?!
Облонский злился, подняв за шиворот к себе и врезав по лицу Николая Алексеевичу:
—Всё это было лишь из-за зависти?! Как это называется?? Ты еще смеешь себя моим другом называть?! Обычно друзья поддерживают друг друга! Ты жалкая завистливая крыса!
Обломов злился и пинал Александра Григорьевича:
—Нет! Это ты просто не понимаешь, какого это жить в долгах! Никогда такая жизнь тебя не затрагивала! Ты живешь при деньгах, лакеях! Ты дворянин! Тебе никогда не познать жизнь в долгах! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Облонский бил по лицу сильно Николая Алексеевича. Обломов душил Александра Григорьевича.
Облонский усмехнулся:
—Ты, действительно, думаешь, что я позволю тебе выжить? Нет. Ты умрёшь. Я тебя сделал своим подчиненным - я тебя и убью. Не позволю такому как ты, более ходить по земле! Ты не заслуживаешь жизни!
Я с ужасом наблюдал за всем этим.
Обломов уронил Облонского на землю, разбив ему висок и пытаясь душить.
Александр Григорьевич пнул в лицо Николая Алексеевича. Затем взял его за горло, начав душить:
—Ненавижу тебя. Я бы хотел тебя обречь на более жестокие страдания, чем смерть! Но в моих силах лишь убить тебя!
Обломов смеялся:
—Ты никогда не будешь счастлив, поддонок. Слышишь? Никогда! Ты обычная зажратая свинья! Ненавижу тебя! Ты испортил мне жизнь, хочу, чтобы ты страдал также, как я! Вечно притворялся клоуном, чтобы потакать тебе!
Облонский душил его и бил по лицу. Он усилил хватку. Обломов задохнулся и побледнел. Губы его посинели.
Облонский уронил его на землю и выхватил из рук Болконского револьвер, стреляя в Обломова.
Я обомлел.. Оцепенел...
Болконский схватил Облонского сзади, вырывая револьвер:
—Ты совсем уже?! Уже убил его! Убил! Успокойся же наконец!
Александр Григорьевич брыкался в руках Николая Александровича.
Я увидел на полу письмо. Подошел. Поднял и прочел приказ:

«ПРИКАЗ
Божею Милостию
Я, Николай Первый.
Император и самодержавец Всероссийский
Повелеваю Облонского Александра Григорьевича, лидера общества, которое желает революции, и его соучастников: Цветаева Родиона Александровича, Зарецких Елисея Романовича и Романа Романовича, Цеткина Павла Михайловича, Несветаева Алексея Родионовича - казнить. То бишь повесить завтра на Сенатской площади в Петербурге»

Я обомлел. Затем повернулся к Облонскому и Болконскому, дрожащим голосом сказав:
—Нас.. Нас.. Император приказал казнить нас...Повесить завтра на Сенатской площади.. Вот.. У меня в руках приказ его...