Зимняя Кровь

Глава IV: Наказание

День.
Я стоял на улице с Николаем, Родионом и уже в сознании Цеткиным. Всех привели солдат и офицеров посмотреть.
Облонского подвели к столбу, который имел выступ, для того, чтобы вверху руки привязать.
Фёдор Михайлович глядел на солдат и офицеров:
—Зачем же я вас всех привёл сюда? Для того, чтобы вы видели, что будет с любым, кто посмеет создать общество бунтовщиков, кто захочет революции. Это неприемлемо в России. Будет строго наказываться. Если узнает император - велят казнить.
Я не слушал далее полковника, а глядел на Облонского, Елисея и Романа. Николай, Родион также не слушали. Глядели туда же, куда и я. Только один Цеткин слушал полковника.
Елисей глядел на Облонского с какой-то сильной болью в глазах. Хотя.. Я понимаю отчего. Роман и Елисей Облонского знают давно. Очень давно. Поэтому, конечно, им больно глядеть на это.
Облонский снял свой черный мундир с эполетами и белую рубашку. Он даже ничуть не дрогнул. На его лице не было страха или чего-то подобного - только равнодушие. Даже дрожи в его теле не было.
Роман привязал руки Облонского к выступу на столбе, затем чуть повернул его, чтобы он стоял боком к полковнику. Елисей сжимал в руках мундир и рубашку Александра Григорьевича. К Роману Облонский стоял лицом, а к Елисею спиной. У обоих в глазах была боль. Не могли они смотреть на это.
Фёдор Михайлович подошел к Роману, протянув руку, чтобы тот дал ему плеть. Елисей стиснул зубы. Роман не решался подавать плеть. Дрожь в руках у него была.
Фёдор Михайлович разозлился, сам взяв из рук Романа плеть. Подошел к спине Облонского.
Меня поражало равнодушие на лице Александра Григорьевича. Он был совершенно спокоен..? Как это возможно?..
Фёдор Михайлович хлестал плетью Облонского без всякой жалости. Можно было даже сказать, что он испытывал удовольствие от этого!
Облонский даже ни звука не произнес. Ничего не дрогнуло на его лице. Он был спокоен, как удав.
Я крайне удивлен и удовольствию Федора Михайловича, и спокойствию Облонского, честное слово. Было больно на это смотреть.
Фёдор Михайлович ни одного живого места не оставлял на спине Облонского. Уже вскоре, чуть ли не до костей. Вся спина была у Облонского в крови. Ни одного живого места. И уже Фёдор Михайлович бил по ранениям Облонского. Неужели хотел до костей?!
Все солдаты и офицеры обомлели и побледнели, впервые увидев жестокость своего полковника.
Елисей побледнел, резко отдал одежду Облонского Роману, затем подбежал к Фёдору Михайловичу, оттащив его и выхватив плеть:
—Фёдор Михайлович, прошу вас! Прекратите! Он уже все понял! Зачем вы до такой степени..?!
Полковник зло поглядел на него, дав сильную пощечину Елисею:
—Ты, конечно, прав. С Облонского достаточно. Но если ты еще раз мне посмеешь перечить, клянусь, что удушу тебя на месте. Кто тебе дал право рот свой открывать?
Я и Роман обомлели. Елисей поглядел на Федора Михайловича, но ничего не сказал. Роман стиснул зубы. Я не понимаю... Как можно быть таким жестоким?...
Фёдор Михайлович поглядел на Романа:
—Развязать Облонского. С него достаточно. Уведите его в свою комнату.
Тот кивнул и развязал Облонского. Фёдор Михайлович ушел. Облонский слегка покрутил плечо назад, но на лице его было абсолютное безразличие. Роман отдал ему рубашку. Облонский спокойно накинул её и застегнул.
Елисей подбежал к нему:
—Всё в порядке?
Облонский спокойно ответил:
—Вполне.
Затем поглядел на него:
—В следующий раз не лезь к Фёдору Михайловичу. Я понимаю, что беспокоишься за меня, но собою жертвовать явно не стоит. Правда. Это излишне. Ты в первую очередь думай о себе. Никак не обо мне. Я способен о себе позаботиться и знаю, что делаю.
Елисей стиснул зубы:
—Я не могу.. Он бил тебя прям уже до костей! Как мог я спокойно стоять?! Как?! Я также за тебя беспокоюсь! Потому что ты мне практически в братья годишься!
Облонский обнял его спокойно. Елисей поглядел на него, тихо сказав:
—Дурак ты...
Затем обнял Облонского.
Я подошел к ним. Затем тоже обнял. К сожалению, уже Николая, Родиона и Цеткина забрали в разные места служения.
Роман тоже подошел и обнял нас.
Мы отошли друг от друга. Переглянулись.
Я разговорился с Елисеем:
—Как давно вы знакомы с Облонским?
Он поглядел на меня:
—Давно достаточно. Семь-восемь лет где-то. В шестнадцать-семнадцать лет нас с Романом взяли при доме Облонского. Вот и общаемся с тех пор.
Я кивнул головой:
—Долго достаточно... Как к вам относится отец Облонского? Видели ли отношения Александра Григорьевича с ...?
Елисей убрал руки за спину:
—Отца Облонского зовут Григорий Александрович. Относится он достаточно холодно к нам. Строгий. Любит порядок. А вот с Александром Григорьевичем вечно в ужасных отношениях. Сын ненавидит отца, отец - сына. Вечно пытается вытрясти с него Григорий Александрович результатов гораздо выше. Хотя я очень не согласен. Облонский дает очень хорошие результаты. Хорошо изъясняется на французском. Прекрасен в стрельбе. В скачках всегда первый. Везде прекрасные результаты. Даже многие годами добиться такого не могут. А отец все также ненавидит сына.
Я нахмурился:
—Он его как-нибудь бьет? Задевает?
Елисей пожал плечами:
—Он лишь пощечину Александру Григорьевичу дать может, если слишком провинился или же огрызается. А так в основном отчитывает его. Одно видно - Александр Григорьевич явно в отца пошёл.
Я глядел на него:
—А что касается матери? Есть у него мать? А сестры или братья?
Елисей отвёл взгляд:
—Он единственный ребенок в семье. Мать сейчас в Германии пребывает. Как говорится, муж и жена - одна сатана. Честное слово. Она такая грубая. Ужас просто. Даже похуже мужа своего грубиянка. Александр Григорьевич явно их сын. Даже характер такой же.
Я усмехнулся:
—Он разве грубый?
Елисей посмеялся:
—Нет, что ты? Он просто мрачноватая натура. С серыми взглядами на жизнь. Возможно, из-за воспитания он такой. А может и не знаю? Зато.. Он начитанный. Сутками за книгами проводит. Как не зайдешь - с книгой в руках, чаем на столе и открытой записной книжкой. Перо рядом с чернилами лежит. Никогда не дает в книжку посмотреть. Ранее был охотник за бабочками наблюдать, после прекратил. Странный он временами, честное слово. Не знаешь, что в голове у него творится. В тихом омуте черти водятся. Иногда в такое время мне удобнее с вспыльчивой и эмоциональной матерью его поговорить, чем с ним.
Я кивнул головой:
—А как его мать зовут?
Елисей нахмурился, вспоминая:
—Цц.. Боже мой.. Сейчас вспомню.. Из головы вылетело. Кошмар... Райх Агафья Николаевна. Вот.
Я удивился:
—Ох.. Фамилия.. Она нерусская?...
Елисей выдохнул:
—С чего бы? Она русская. Просто фамилия имеет немецкие корни. Но это особо не важно. Сейчас-то у неё фамилия Облонская.
Я скрестил руки на груди:
—А как с матерью у Облонского дела обстоят?
—Он единственную её уважает. Она его с улыбкой принимает. Он её руку поцеловал. Она улыбнулась. И всё. Больше не пересекаются. Лишь иногда в коридоре. И то редкость. Иногда мне казалось, что они ведут себя чужие. Честное слово. Очень странная у них семья. Они будто все неродные друг другу.
Мне было крайне интересно поглядеть на отношения Облонского и его отца...