Зимняя Кровь

Глава V: В доме у Облонских. Новые революционеры. Новые замыслы.

Мы подошли к огромному двухэтажному поместью темно-коричневого цвета с черными расписными рамами окон и такого же цвета дверью. Лестницы никакой не было.
Облонский подошел и открыл дверь нам. Мы зашли внутрь. Облонский зашёл следом.
Я ахнул от восторга. Как в императорском дворце... Честное слово!
Везде были белый высокий потолок, темно-синие почти бархатные стены, картины различных художников. Всё как во дворце! Даже.. на пол постелен бархатный красный ковер везде. Прелесть просто! Облонские, видимо, очень богаты. У них просто шикарное поместье!
Прямо была большая черная лестница на второй этаж в левое и правое крыло. На ней постелен также красный бархатный ковер.
Справа была дверь на кухню, слева - в зал.
Мы прошли к лестнице за Облонским. Поднялись наверх.
Оказалось в правом крыле находились кабинет отца Облонского, родительская спальня. В левом - кабинет самого Александра Григорьевича, по совместительству его спальня. А чуть подальше от него комната, где стояло фортепиано. Кратче говоря, как мне назвал её Елисей «учебная». Далее была ванная комната, а еще подальше - кладовая, в которую вела лестница.
Также еще посередине, как поднимаешься, есть две-три спальни для гостей.
Елисей и Роман оповестили Облонского, что уйдут в его комнату пока. Он молча кивнул, ничего не сказав, даже звука не произнеся.
Я прошел с Александром Григорьевичем в кабинет его отца. Он был достаточно небольшой. Стены, потолок, ковер на полу - всё осталось, как и в коридоре.
Посередине были черные деревянные письменный стол и стул. Справа и слева от входа располагались небольшие диванчики, обшитые красной бархатной тканью. Около диванчиков были журнальные столики деревянные чёрные. Около каждого по одному.
Прямо, около окна с правой стороны, стоял деревянный книжный черный шкаф. В нём были стеклянные дверцы.
Около окна с левой стороны стояло зеркало большое в черной расписной раме.
На столе были различные бумаги.
Также я обратил внимание, что на правой стене висело две картины, на левой тоже две.
Облонские, видимо, очень любят творчество. Картины и в коридоре, и здесь есть.
Слева на диванчике сидела мать Облонского - Райх Агафья Николаевна.
Это была худощавая среднего роста женщина 44-45 лет с длинными, примерно до бедер, белокурыми кудрявыми волосами, которые блестели от попадающего на них света солнца, темно-карими глазами. Белоснежная кожа у неё была прекрасна. Она похожа на куколку. Честное слово. У неё я также заметил родинку около правого глаза, что для меня было достаточно интересной особенностью в девушках... Да и вообще в людях!
Она была одета в красное бархатное платье с красивым декольте, руки её украшали чёрные перчатки. На груди у неё красовалось золотое ожерелье с красным камнем.
Честно, если бы не знал, что это мать Облонского, то подумал бы, что ей лет 20-30 от силы! Честное слово! Она очень молодо выглядит!
Облонский подошел к ней.
Агафья Николаевна протянула руку. Затем улыбнулась.
Облонский спокойно поцеловал её руку:
—Маменька, я вновь дома. Вы уже вернулись с Германии?
Она усмехнулась:
—Рада тебя видеть. Да, уже вернулась. Наскучило мне там. Захотелось вновь в Москву.
Облонский кивнул головой:
—Понял. Еще куда-то собираетесь?
Она задумалась:
—Пока что нет. Подумаю еще. Меня никто не торопит. Мне достаточно лишь свистнуть слугам и всё.
Облонский промолчал, а затем прошел чуть дальше в кабинет.
Агафья Николаевна встала:
—К слову, отец знает о твоей проделке. Он так злился, когда услышал от Федора Михайловича о афере такой.
Облонский кивнул, спокойно сказав:
—Уже и сам знаю, что ему известно. У Федора Михайловича был.
Григорий Александрович (среднего телосложения высокий, одного роста с Облонским, мужчина лет 50 с короткими черными волосами, в которых не было блеска, темно-синими глазами; у него была белоснежная кожа, щетины не было; одет был в темно-синий мундир с эполетами, такого же цвета брюки, в чёрные сапоги) зашёл в кабинет, обойдя Облонского, сказав Агафье Николаевне:
—Выйди.
Она молча кивнула и ушла. Мы стояли с Облонским. Напряженная и холодная, однако, у них в семье «обстановка». Очень. Они будто не семья, а лишь здесь живут из-за деловых отношений.
Григорий Александрович поглядел на Облонского:
—У меня к тебе серьезный разговор.
Затем на меня:
—Несветаева попрошу выйти. Это лишь касается нас двоих.
Я стиснул зубы и молча вышел из кабинета.
Там меня ожидал Елисей. Я выдохнул:
—Ты прав. Они серьезно будто вовсе не родные друг другу. А какая напряженная между ними обстановка. Честно, не удивлен теперь, что Облонский такая холодная и мрачная личность.
Елисей кивнул:
—О чем я тебе и говорю. У них будто деловые отношения. Я сначала даже, когда в первый раз увидел это.. Не понял.. Родные ли они друг другу? Или их так вместе поселили? Потом думал, что не родной им Александр Григорьевич. Долго не верил Агафье Николаевне, что он их сын. Потому как обычно родители по-другому совсем к детям относятся...
Я скрестил руки на груди:
—Вот именно, что по-другому. Явно не так... Вспоминаю всегда свою маму... Она меня жутко любит, боится за меня.. Заботится... А тут.. Каждый сам за себя...
Мы помолчали.
Елисей отвёл взгляд:
—Как ты думаешь... Если я попрошусь к вам в «шайку»... Облонский меня примет?..
Я приобнял слегка его:
—Конечно! Даже думать не нужно. Ты же не собираешься там предать или что-то другое. Только рады будем новенькому!
Елисей улыбнулся. Затем обнял меня.
Внезапно мы услышали резкий грохот из кабинета отца Облонского.
Я и Елисей переглянулись. Мы не поняли, что это было. На душе было неспокойно мне почему-то.
Елисей поглядел на меня:
—Ты тоже это слышал? Что это было?
Я пожал плечами:
—Может стоит проверить?... Неспокойно мне.
Мы зашли внутрь. На секунду я и Елисей обомлели от увиденного.
Журнальный столик лежал на полу. По центру стоял отец Облонского с разбитым виском, губой и носом. Оттуда у него текла кровь. Он стоял и держал за горло Облонского.
Александр Григорьевич удерживал отца руками. Судя по всему отталкивал, так как руки его были вытянуты и лежали на груди Григория Александровича.
У Облонского лишь уголок губ был разбит, с носа немного кровь подтекала.
Они поглядели оба на нас.
Облонский стиснул зубы и оттолкнул сильно отца, отряхнувшись.
Григорий Александрович озлобленно глядел на него:
—Как ты смеешь со мною в драку лезть?! Руки на меня поднимать?! Я твой отец!
Александр Григорьевич холодным тоном сказал:
—Ты смеешь на меня руки поднимать, а я нет? Я полезу в драку. Ты лезешь. Я тоже. Да и тем более тебе, видимо, нет разницы... Сын тебе я или нет. Так вот и мне всё равно.
Отец Облонского стиснул от злости зубы:
—Воспитал его, а он видите ли как ценит это! На отца-то... На отца!..
Александр Григорьевич холодным и злым тоном обрубил его:
—Довольно выламываться перед мною, как актер! Пытаешься вызвать во жалость? О нет! Я даже на похороны твои не явлюсь. Попомни мои слова.
Отец Облонского крикнул:
—Иуда!
Александр Григорьевич ушел, сильно и громко хлопнув дверью, аж картины все упали и разбились.
Я с Елисеем стоял и хлопал глазами, совершенно не понимая, что произошло. Отец Облонского отряхнулся и вытер кровь.
Я слегка выдохнул и вежливо спросил:
—Прошу прощения... Григорий Александрович... Что у вас произошло?...
Отец Облонского убрал руки за спину:
—Я его отчитывал за его аферу. Он начал огрызаться. Я дал ему пощечину. Он в ответ. В итоге разодрались.
Елисей выдохнул:
—Григорий Александрович, думаю не надо было давать ему пощечину. Он уже давно не пятнадцатилетний ребенок. Конечно, будет давать сдачи.
Григорий Александрович зло фыркнул:
—Он должен уважать старших, а не лезть со мною в драку. А то видите ли... Характер какой! Вырос последней сволочью, которому плевать на чувства других!
Елисей отвёл взгляд:
—Григорий Александрович, вы тоже себя ведете неправильно совершенно...
Григорий Александрович озлобленно поглядел на него:
—Заткнись. Будет еще меня учить ниже меня по чину офицер! Где это видано? Рот закрыл свой и молча стой!
Елисей выдохнул.
Григорий Александрович отвернулся к окну. Его тон всё также оставался озлобленным:
—Вышли оба из моего кабинета. Мозолите мне глаза тут! Уйдите!
Я с Елисеем вышел из кабинета отца Облонского.
Мы переглянулись.
Елисей выдохнул:
—Что ж.. Пошли к Александру Григорьевичу? Он скорее всего в своей комнате.
Я кивнул головой.
Мы подошли к комнате Облонского и зашли.
У него достаточно была большая спальня. Потолок и стены также выкрашены, как и везде. На полу постелен красный бархатный ковер.
Справа располагалась деревянная кровать, выкрашенная в черный цвет. Она была пододвинута к дальнему правому углу.
Ближе ко входу, также справа, стоял деревянный черный шкаф книжный с прозрачными дверцами. Там была куча книг! Елисей был прав, Облонский, видно, жутко любит читать.
Но не буду отвлекаться на книги... вернусь к комнате.
Прямо стоял черный деревянный стол, который был пододвинут вплотную к окну. А рядом стул.
Слева был черный деревянный шкаф для одежды.
На столе я заметил черную записную книжку открытую, а рядом перо и чернила. Облонский сидел и читал за столом книгу, повернувшись на стуле к кровати лицом.
Я подошел к шкафу книжному и увидел небольшую светло-коричневую коробочку деревянную... Он что-то коллекционировал? Интересно... Я потянулся к шкафу и хотел открыть, чтобы поглядеть, что именно он собирал.
Облонский резко поднял глаза и сказал:
—Не прикасайся к шкафу. Я не люблю, когда трогают мои вещи.
Я вздрогнул и поглядел на него:
—Мне стало интересно, коллекцию чего именно вы собирали? Я увидел у вас деревянную коробку...
Облонский закрыл книгу:
—Тебя не должно это касаться. Знаешь поговорку... Любопытной Варваре на базаре нос оторвали? Так вот. Не нужно лезть, куда не требуется.
Он глядел на меня:
—К слову, книжки записной это также касается. Не стоит ее брать. На всякий случай предупреждаю.
Я выдохнул и скрестил руки на груди, отойдя от шкафа. Любопытство, конечно, меня раздирало. Что он так прячет усердно?
Елисей выдохнул, подойдя к Облонскому:
—Нужно обработать твои раны... У тебя ведь завтра скачки. Как сможешь с разбитой в кровь спиной на коне мчатся?...
Александр Григорьевич открыл книгу, вновь начав читать:
—В шкафу всё, что нужно. Под одеждой там есть коробка белая.
Елисей кивнул. Подошел к шкафу. Открыл. Достал из белой коробки всё, что нужно.
Подошел к Облонскому:
—Сними, пожалуйста, мундир и рубашку...
Александр Григорьевич закрыл и убрал книгу, снял рубашку и мундир, отдав мне.
Я глядел на него, взяв из его рук рубашку и мундир. Елисей обрабатывал раны.
Конечно... по сравнению с Александром Григорьевичем я худой, как ветка. Не имею в виду, что Облонский толстый. Нет. Совсем нет. Я имею в виду, что у него здоровое и сильное достаточно тело. В прекрасной физической форме. Многие парни могли бы позавидовать подобному. Редко можно увидеть тех, кто прекрасен во всём. Не буду удивлен, честно говоря, если у Облонского высокая самооценка..
Елисей поглядел на Александра Григорьевича, заканчивая обрабатывать:
—Как ты на скачках будешь? Не думаешь? Болеть будет всё. На коне пригибаться надо.. А у тебя спина вся в кровь разбита.
Облонский был совершенно спокоен:
—Я сам о себе позабочусь. Справлюсь. От ран на спине еще никто не умирал. Я тем более не умру.
Елисей выдохнул:
—Упрямый ты какой. Кошмар. Тяжело же будет тебе на скачках.
Облонский надел рубашку и мундир:
—Всё в порядке. Не беспокойся за меня. Я знаю прекрасно, что делаю. Голова у меня на плечах есть.
Роман пришел к нам. Подошел к Александру Григорьевичу:
—Может всё же откажешься? Не стоит в таком виде на скачках появляться. Пострадать ведь можешь.
Облонский выдохнул:
—Довольно за меня беспокоиться. Я знаю, что делаю. Не стоит. Я сам в силах о себе позаботиться.
Роман скрестил руки на груди.
Я поглядел на него:
—Ты где был? Я тебя потерял...?
Роман спокойно ответил:
—Выходил, чтобы покурить. В поместье нельзя. Поэтому пошёл на улицу.
Облонский ничего не сказал. Спокойно сидел.
Елисей отвёл взгляд:
—К слову... Я... Я хочу вступить в твою шайку революционеров...
Роман убрал руки за спину:
—Я тоже.
Облонский поглядел на них обоих. Затем слегка улыбнулся:
—Хорошо.
Роман и Елисей улыбнулись:
—Не предадим. Пойдём и в огонь, и в воду.
Я скрестил руки на груди. Мои уста также тронула улыбка.
Облонский подпер голову рукой:
—Разве что единственный встаёт вопрос... Как собрать вновь полностью наше общество революционеров...?
Я, Елисей и Роман переглянулись.
Облонский выдохнул:
—Нужно мне этим заняться... Но после скачек думаю лучше всего...
Роман кивнул головой:
—Нужно какое-то дело такое, чтобы всех вместе свести в одном месте, одном городе...
Облонский поглядел на него:
—Именно... Вот только какое и где? Нам нужен не один день и не два. Где такое дело-то взять?...
Елисей пожал плечами:
—Не знаю, честно даже... Даже, если что-то увезти в другое место.. Не факт, что останемся надолго там...
Облонский поглядел в окно:
—А если бунт устроить где-нибудь в городе? Стать подстрекателями? Вот только... нужно продумать... Во-первых, причину для восстания народа, во-вторых, как не попасться, в-третьих, причину отъезда в другой город. Просто так нельзя уехать. Могут заподозрить, чего явно бы не хотелось нам...
Елисей выдохнул:
—А может и получится так, что народ выдаст нас, если подстрекать будем...
Облонский кивнул головой:
—Именно. Это продумать и надо. Во-первых, чтобы народ не выдал нас, и лучше бы, чтобы не попались мы. Сделать нужно причину незаметно. Но чтобы она была весомая для бунта... Так и еще нужно найти причину, чтобы выехать из города. Иначе не выпустят. Нужно отмести подозрения. Что-нибудь придумать... Но об этом уже завтра после скачек и подумаем...