Катрин. Дочь ювелира.

•36•

Когда они шли через Бург, то видели, как домохозяйки перекликаются из окон через улицу или собираются небольшими группками в тени разрисованных металлических вывесок, чтобы обсудить последние слухи. Казалось, новость никого не удивила. Приход государственного казначея к достатку и власти был слишком стремителен, а его любовь к показной роскоши слишком очевидна, чтобы не нажить себе множество врагов. Но Катрин и Сара не остановились, чтобы послушать сплетни. Они спешили к городскому крепостному валу и великолепным зданиям, которые входили в аббатство Сен-Бенин, одно из самых крупных во Франции. Катрин ни о чем не могла думать, кроме того, о чем собиралась узнать у Жеана-Толстосума. У нее ныло сердце.
На площади у церкви и у ворот аббатства народа было мало. Несколько человек входило в церковь. В высоких восьмиугольных башнях, сложенных из нового камня цвета густых сливок, колокола отбивали похоронный звон. Обе женщины должны были подождать, пока похоронная процессия медленно пересечет площадь и войдет в церковь. Монахи в черных шерстяных рясах несли носилки, на которых лежал покойник с непокрытым лицом. Члены семьи и плакальщики следовали за ними: совсем немного народа, так как это были похороны невысокого разряда.
— Я не вижу Жеана, — прошептала Катрин из-под вуали. — А, вот он! У входа… тот монах в коричневой рясе…
На бродяге было коричневое одеяние монаха нищенствующего ордена: с сумой через плечо и посохом в руках он просил гнусавым, монотонным голосом милостыню для своего монастыря. По пристальному взгляду, который он кинул на нее из-под пыльного капюшона, Катрин поняла, что Жеан узнал ее. Подойдя ближе, она положила монетку в протянутую руку и быстро пробормотала:
— Я должна поговорить с вами сейчас же!
— Как только эти крикуны войдут в церковь, — не изменив голоса, ответил ей «монах». — Из глубины взываю к тебе, Господи!
Когда похоронная процессия вошла в церковь, он провел женщин в тень большого портика.
— Что вы хотите знать? — спросил он.
— Что случилось?
— Все довольно просто! Барнаби хотел один сделать дело… «Это личное дело, — сказал он, — и слишком рискованно вовлекать кого-либо еще из парней». Дело не в том, что нам не стоило рисковать, если учесть, сколько драгоценностей бывает обычно при себе у казначея! Но вы же знаете Барнаби! Все, что он разрешил мне сделать, это присматривать за ним. Я пытался уговорить его взять с собой на всякий случай Мясника, понимаете? Брази еще молодой человек, а Барнаби уже стареет. Но с таким же успехом можно вразумить каменную стену! Он так же упрям, как мул епископа. Поэтому мы сделали так, как он хотел. Я следил, не идет ли кто со стороны Бурга, а он прятался за фонтаном на углу улицы. Я увидел, что кто-то приближается, а за ним следует грум. Я свистнул, чтобы предупредить Барнаби, и спрятался. Как только казначей подъехал к фонтану, Барнаби прыгнул на него с такой силой, что сбросил с лошади. Они боролись на земле, а я присматривал за грумом. Но тот оказался не из храброго десятка. Жалкий трус, вот он кто. Он сразу же пустился наутек, моля о пощаде!.. Потом я вроде бы увидел Барнаби и хотел подойти к нему помочь сбросить тело в Ош. Я даже набрал больших камней — и вдруг увидел, что это вовсе не Барнаби, а тот, другой… Гарэн… А Барнаби лежал на земле и стонал, как женщина при родах.
— Уж если и был момент прийти ему на помощь, так это именно тогда, — отрезала Катрин сухо.
— Я как раз и собирался, будьте уверены! Но только я вынул нож, чтобы сразиться с Гарэном, как с улицы Тотпур появилась стража. Брази закричал, и они бросились к нам. У меня времени хватило только на то, чтобы улизнуть. Их было слишком много на одного бедного одинокого нищего, чтобы померяться силами, — закончил он, сокрушенно улыбаясь.
— Что они сделали с Барнаби?
— Я видел, как двое стражников подхватили его и потащили, не слишком церемонясь. Он был тих и спокоен, как мертвый боров, но он был жив… Я слышал, он дышит! Офицер стражи велел забрать его в тюрьму. Там он сейчас находится… в замке, где казарма кавалеристов. Вы знаете, о чем я говорю?
Катрин кивнула. Она нервно теребила пальцами уголок часослова в бархатном переплете, лихорадочно соображая, что нужно сделать, чтобы вызволить старого друга из тюрьмы.
— Мы должны вытащить его оттуда! — сказала она. — Его надо как-то освободить.
Грустная улыбка появилась в уголках кривого рта Жеана. Он протянул деревянную миску трем хозяйкам, проходившим мимо. В чепцах и передниках они походили на торговок с рыночной площади на Бурге, пришедших помолиться в перерыве между торговлей.
— Конечно, он выберется оттуда, но совсем не так, как вы думаете! Его пригласят прогуляться на Маримон, чтобы приятно поболтать с главным «мясником» монсеньора.
Жест, которым он сопроводил это замечание, был недвусмысленным. Указательным пальцем Жеан провел по горлу, как бы рассекая его. Катрин побледнела.
— Если кто-то и виноват, так это я, — сказала она решительно. — Я не могу позволить, чтобы Барнаби умер такой смертью из-за меня! Есть ли какой-нибудь способ помочь ему убежать… может, деньги? Много денег?
Она подумала о драгоценностях, подаренных ей Гарэном, и которые она бы с радостью отдала. Слово «деньги» возымело мгновенное действие на Жеана. Его глаза заблестели, как огоньки.
— Это может подействовать! Только я не думаю, что Жако де ла-Мер поможет вам, прекрасная Катрин. Сейчас вы не пользуетесь у него успехом. Говорят, что это вы втравили одного из его лучших людей в беду, и все из-за глупого женского сумасбродства! Другими словами, я предлагаю вам какое-то время держаться от него подальше. Никто не будет слушать ваши объяснения, а вы можете пострадать. Жако не из самых великодушных людей, когда его гладят против шерсти!
— А вы? — спросила Катрин. — Не поможете ли ты мне?
Жеан промолчал. Он подумал немного и пожал плечами:
— Да. Я готов вам помочь. Потому что я из того сорта дураков, которые никогда не могут сказать «нет» красивой девушке! Но что можем сделать вы и я?
Не говоря ни слова, Катрин наклонила голову, чтобы скрыть слезы, наполнившие ее глаза. Сара потянула ее за рукав и осторожно обратила ее внимание на женщин, которые как раз входили в церковь и с любопытством уставились на странное трио, которое они составляли. Жеан потряс миской перед ними, прося милостыню гнусавым жалобным голосом. Как только женщины ушли, он прошептал:
— Вам лучше здесь не стоять… Я обдумаю все и посмотрю, не смогу ли найти чего — нибудь. В конце концов, Барнаби еще не казнили… и этот проклятый казначей еще жив…
Упоминание о Гарэне сразу высушило у Катрин слезы. Ей пришла идея. Возможно, сумасшедшая идея или, по крайней мере, отчаянная, что часто бывает одно и то же. Она взяла Сару за руку.
— Пошли, — сказала она таким решительным голосом, что цыганка испугалась:
— Куда, любовь моя?
— К мессиру де Брази. Я должна поговорить с ним…
Не давая Саре времени возразить, Катрин повернулась и вышла из Сен-Бенина. Приняв какое-то решение, она всегда действовала сразу же, не останавливаясь, чтобы взвесить все «за»и «против». Запыхавшаяся Сара спешила за ней, пытаясь убедить ее, что такой визит со стороны молодой незамужней девушки неприличен, что госпожа де Шандивер, несомненно, будет строго ее бранить и что Катрин рискует своей репутацией, идя в дом к мужчине, даже если этот мужчина — ее жених. Не слушая ее, Катрин шагала все так же торопливо, устремив глаза в землю.
Миновав церковь Святого Иоанна, она свернула в узкую улицу Птичьего ряда, где воздух был наполнен кудахтаньем кур и пронзительными криками гусей и уток. Низкие живописные дома со множеством намалеванных вывесок и древнееврейскими символами возвращали в те дни, когда эта улица была частью еврейского квартала. Гарэн де Брази жил на дальнем конце города, в большом и внушительном особняке, окруженном высокими стенами, который стоял на углу Воротной улицы, где располагались сверкающие, привлекательные лавки золотых дел мастеров.
Когда она вышла на рыночную площадь, котлы продавцов требухи уже кипели вовсю. Катрин зажала нос, чтобы не чувствовать тошнотворный запах крови и жира. Базар был в полном разгаре, и было трудно пробиться между мясными рядами, которые протянулись на пол-улицы, и крестьянскими корзинами, переполненными овощами и фруктами. На площади царила праздничная атмосфера, которая обычно нравилась Катрин. Но в это утро шумная, оживленная площадь нестерпимо раздражала ее. Катрин уже собиралась повернуть на улицу Пергаментщиков, когда увидела довольно странного человека.
Он был большой и крепко сбитый, с длинными руками и слегка припадающей походкой, что делало его похожим на большую обезьяну. Коротко подстриженные седые волосы проглядывали из — под красного байкового капюшона. На нем была одежда из красноватой кожи. Медленно продвигаясь вдоль рядов, он указывал длинной белой палкой на товар, который хотел купить, а купцы в нервной спешке торопились положить выбранный товар в корзину, которую нес слуга. Вид этого человека заставил Катрин содрогнуться, а Сара, как бы угадав ее тревожные мысли, наклонилась к ней и прошептала:
— Мэтр Жозеф Бленьи.
Катрин не ответила и отвернулась. Это был городской палач Дижона, пришедший за покупками…
Расписные дубовые ставни наполовину прикрывали высокие окна с мелкими стеклами в узорчатых переплетах и почти целиком задерживали солнечный свет. Катрин пришлось остановиться на мгновение, чтобы глаза привыкли к темноте. Лицо раненого бледным пятном выделялось в высоких подушках. Далекий голос медленно произнес:
— Какая неожиданная радость, моя дорогая!.. Я даже не смел надеяться на такую заботу с вашей стороны…
В голосе звучали ирония, удивление и легкое презрение — все сразу, но это не остановило Катрин. Ее не интересовало, что может подумать хозяин дома о ее визите. Теперь, когда она была здесь, главным было выполнить ту странную миссию, которая привела ее сюда. Гарэн лежал на огромной кровати, занавешенной пурпурным бархатом, гладким, без украшений, кроме серебряных шнурков, которые подхватывали тяжелый занавес. Над изголовьем кровати был изображен герб сеньора де Брази с загадочным девизом «Никогда», повторенным несколько раз. «Девиз, который отвергает что-то или кого-то, но кого и что?»— подумала Катрин.
Гарэн молча наблюдал, как она приближается. Он был в халате, на шее — шарф из черного меха, на голове — повязка. Впервые Катрин видела его без капюшона. На фоне бледного лица и коротких каштановых волос, тронутых сединой, черная повязка на глазу выделялась сильнее и заметнее, чем под тенью огромного капюшона. Катрин ощутила, как таяла ее уверенность. Она шла по коврам приглушенных тонов, в которых приятно утопали ноги. В комнате было мало мебели, каменные стены, как и кровать, закрывал пурпурный бархат. Из мебели выделялся эбеновый столик, на котором была расставлена коллекция прелестных, тонкой резьбы статуэток из слоновой кости; стол между двух х-образных кресел, стоявший у окна, на котором лежала шахматная доска из аметиста и серебра, искрившись на свету, и самое поразительное из всего — большое нарядное кресло, сделанное целиком из серебра и хрусталя. Оно было несколько приподнято над полом и стояло на помосте, две ступеньки которого устилал ковер. Настоящий трон…
На это роскошное кресло, сиденье которого поднималось вровень с кроватью, и указал Гарэн девушке, приглашая ее сесть. Она нерешительно села и впилась руками в серебряные подлокотники, мужество сразу вернулось к ней. Она кашлянула, чтобы собраться, и спросила:
— Вас сильно ранили?
— Я уже начал думать, что вы потеряли голос. Правда, Катрин, с тех пор, как вы вошли в эту комнату, вы ведете себя, словно преступник на скамье подсудимых. Нет. Я ранен несерьезно, благодарю вас. Небольшая ножевая рана на плече и шишка на голове. Короче, ничего серьезного. Вы удовлетворены ?
Катрин поняла, что дальше притворяться не в силах. ведь на карту поставлена человеческая жизнь.
— Вы сейчас сказали, — заметила она, откинув назад голову и смотря ему прямо в глаза, — что я выгляжу, как преступник на скамье подсудимых, и, в известном смысле, вы правы. Я пришла сюда просить вас о том, чтобы справедливость восторжествовала.
Удивление промелькнуло на лице казначея, голос стал жестким.
— Справедливость? Для кого?
— Для человека, который напал на вас. Он сделал это по моему приказу…
Молчание повисло в комнате. Катрин, сжимая обеими руками хрустальные химеры, которыми заканчивались ручки кресла, не опустила головы. Внутренне трепеща, она ждала, какие слова произнесут эти плотно сжатые губы на каменном лице. Вдруг Катрин охватил страх, детский беспричинный страх. Гарэн смотрел на нее, и в этом взгляде единственного глаза было больше силы, чем в тысяче других взглядов… Она напряглась, готовая сорваться с места и убежать.
— Вы хотели меня убить? Вы меня так сильно ненавидите? — Голос был бесцветным, почти безразличным.
— Лично против вас я ничего не имею. Я ненавижу замужество и хочу его расстроить. Стоило вам умереть…
— Герцог Филипп тотчас бы выбрал кого-нибудь еще. Вы полагаете, что я согласился бы дать вам имя и сделать вас своей женой, если бы не его приказ? Я едва знаю вас. У вас довольно низкое происхождение, но…
Катрин, покраснев, гневно прервала его:
— Вы не имеете права оскорблять меня. Я не позволю. Между прочим, сами-то вы кто? Ваш отец был всего лишь золотых дел мастер, как и мой.
— Я вас не оскорбляю. Я просто излагаю факты и буду благодарен, если вы позволите мне закончить. Это самое меньшее, что вы можете сделать после случившегося прошлой ночью. Как я говорил, вы простого происхождения, но вы красивы. Я бы даже сказал, самая красивая девушка, какую я когда-либо встречал, и, несомненно, герцог тоже. Мне приказали жениться на вас с одной только целью: доставить вас ко двору и в постель того человека, кому вы предназначены!
Одним прыжком Катрин вскочила на ноги и наклонилась над раненым.
— Нет! Я не согласна, чтобы меня отдали герцогу, как какую-то вещь или рабыню!
Гарэн подал знак, чтобы она замолчала и села. Его жесткий рот скривился в скупой улыбке на это по-детски выраженное непослушание, но голос немного смягчился:
— Мы все, в большей или меньшей степени, рабы монсеньора. Ваши желания, как и мои, — добавил он с оттенком горечи, — совершенно не важны. Будем откровенны, Катрин, если вы, конечно, не возражаете. Это единственное, что может положить конец нашей ненависти и утомительной неприятной борьбе друг с другом. Ни вы, ни я не обладаем такой властью, чтобы противиться приказаниям или желаниям герцога. Сейчас его желания, а, вернее, желание — это вы. Вы должны смотреть правде в глаза, даже если то, что я так прямо изложил, потрясло вас.
Он помедлил немного, как бы для того, чтобы перевести дух, взял серебряный кубок, стоящий на столике у кровати, залпом осушил его, а Катрин протянул тарелку с фруктами. Машинально она взяла персик. Гарэн продолжал:
— Если кто-нибудь из нас откажется от этой навязанной нам свадьбы, то результатом для меня будет эшафот, а для вас и вашей семьи — тюрьма, если не что-нибудь похуже. Герцог не любит людей, которые идут против него. Вы попытались убить меня, за что я охотно прощаю вас, так как вы не знали, что делали. Но даже если бы план удался и я был бы убит кинжалом этого человека, вы все равно не освободились бы. Филипп выберет кого-нибудь другого, кто наденет кольцо на ваш палец. Он всегда делает то, что задумал, — запомните это, и он не потерпит, чтобы что-то встало на его пути.
Катрин, потерпев поражение, склонила голову. Будущее казалось ей еще более черным и угрожающим, чем когда-либо. Как будто она запуталась в паутине, которую ее неопытные руки, слишком слабые и неловкие, не могли разорвать. Или попала в речной водоворот, который медленно, но неуклонно втягивал ее в свою крутящуюся воронку… Не осмеливаясь взглянуть на Гарэна, она сказала:
— Значит ли это, что вы, рыцарь, будете спокойно стоять рядом, когда женщину, которая носит ваше имя, совращает герцог? Вы ничего не сделаете, чтобы помешать этому?
Гарэн де Брази пожал плечами и откинулся на шелковые подушки, сложенные у него за спиной.
— У меня нет ни желания, ни власти помешать этому. Некоторые даже сочли бы это за честь. Но, должен признаться, не я! И, очевидно, если бы я любил вас, все это воспринималось бы гораздо более болезненно…
Он запнулся, как бы подыскивая слова. Однако его внимание оставалось прикованным к лицу Катрин, и она покраснела, снова почувствовав неловкость. Она вызывающе подняла голову.
— Но?
— Но я люблю вас не больше, чем вы меня, мое дорогое дитя, — мягко сказал он. — Итак вы видите, вам не надо чувствовать угрызения совести на мой счет. Я даже не сержусь на вас за то, что вы хотели меня убить.
Внезапно вспомнив цель своего визита, Катрин решила взять быка за рога.
— Тогда докажите это!
— Доказать?
Лицо Гарэна выражало удивление. Он нахмурился, и его бледные щеки вспыхнули. Испугавшись, что он может прийти в ярость, Катрин объяснила:
— Да… пожалуйста! Человек, который напал на вас, — мой старый друг, почти мой единственный Друг. Этот человек спас нас после смерти отца, помог нам бежать из Парижа и благополучно доставил сюда. Я обязана ему жизнью, так же как моя мать и сестра… Он сделал это только из любви ко мне. Он прыгнул бы в огонь, если бы я попросила его. Он не должен умереть из-за моей глупости! Пожалуйста, сделайте что-нибудь для него! Простите его, пусть его освободят… Это старый, больной человек.
— Совсем не такой уж больной! — сказал Гарэн с неприятной улыбкой. — Он еще достаточно силен… могу поручиться!
— Забудьте его! Простите его… Вы могущественны. Вы можете спасти несчастного человека от виселицы. Я буду вам так благодарна!
Охваченная страстным желанием спасти Барнаби, Катрин вскочила с кресла и бросилась к кровати. Она упала на колени перед лежащим человеком, подняв к нему мокрое от слез лицо, и протянула дрожащие руки. Гарэн приподнялся и на мгновение наклонился к прекрасному заплаканному лицу, на котором огромные влажные фиалковые глаза сверкали, как драгоценные камни. Черты его лица застыли, а нос вдруг заострился.
— Встаньте! — хрипло сказал он. — Сейчас же встаньте и не плачьте… Я запрещаю вам плакать при мне!
Его голос дрожал от скрываемого гнева, и Катрин так испугалась, что машинально повиновалась, поднялась на ноги и сделала несколько шагов назад, устремив взгляд на сердитое лицо мужчины. Он неуклюже попытался объяснить ей свой взрыв.
— Я ненавижу слезы! Я не переношу, когда женщина плачет! Теперь идите! Я сделаю все, о чем вы просите!.. Я добуду помилование для этого бандита!.. Ну, идите! Сейчас же уходите, вы слышите!
Он сел в кровати и указал на дверь. Катрин была встревожена и озадачена внезапным проявлением раздражения у Гарэна. Она пошла к двери маленькими нервными шажками и, перед тем как выйти, на мгновение заколебалась.
— Благодарю, — просто сказала она.
Чувствуя огромное облегчение, хоть и тревожилась немного по поводу странного поведения Гарэна, Катрин вернулась с Сарой в особняк Шандивер, где хозяйка дома тотчас же стала читать ей нравоучения по поводу благоразумия и скромности, приличествующих истинной даме и тем более молодой незамужней девушке. Катрин выслушала ее безропотно, внутренне радуясь повороту событий. Она и не думала усомниться в слове, данном Гарэном де Брази. Он сказал, что освободит Барнаби, и она была уверена, что так и будет. Это только вопрос времени…