Катрин. Дочь ювелира.

•35•

Вот уже во второй раз она встречалась с государственным казначеем под крышей особняка Шандивер, но сейчас она растерялась, заметив, что его единственный глаз оценивающе рассматривает ее. Навестив особняк на улице Тотпур в тот вечер, когда туда прибыла Катрин, он казался слишком озабоченным, чтобы обратить на нее внимание. Он произнес тогда несколько незначительных слов, таких банальных, что Катрин даже не могла их вспомнить, и провел почти весь вечер, споря с Гийомом де Шандивером, предоставив свою будущую жену ее собственным мыслям и добродушным заботам Мари. Катрин была благодарна за такое равнодушие, так как это развеяло те томительные сомнения, которые она имела на его счет.
Предположив, что и в этот вечер все будет так же, она пересекла комнату, чтобы пожелать им доброго вечера. Увидев, что она подходит, они перестали разговаривать и встали. Опущенные глаза не позволили Катрин увидеть появившееся на их лицах восхищенное удивление, которое Гарэн выразил весьма поэтично:
— Вы краше майской утренней зари.
Вы отрада для глаз, дорогая!
Говоря это, он склонился в низком поклоне, приложив руку к сердцу в ответ на реверанс девушки. Шандивер тоже поклонился. На его лице, напоминающем хорька, заиграла довольная улыбка. Девушка такой исключительной красоты сможет надолго завладеть непостоянным сердцем Филиппа Доброго, и Шандивер предвидел многие почести и выгоды в знак признательности его услуг. Он едва не потер от удовольствия руки…
Легким движением руки Гарэн позвал слугу, который сопровождал его и стоял теперь, ожидая в углу, все еще держа небольшой, обитый пурпурным бархатом ларец. Казначей открыл его. Казалось, весь свет от высоких, торшеров из кованого железа сконцентрировался на содержимом ларца. Длинными ловкими пальцами Гарэн вынул тяжелое великолепное золотое ожерелье, массивное и длинное, как цепь рыцарского ордена. Звенья в форме цветков и листьев были усыпаны огромными фиолетовыми аметистами редкого великолепия и чистоты и безупречным восточным жемчугом. За первым всеобщим восклицанием восторга, сопровождавшим появление этого чуда, последовало второе, при виде пары таких же сережек.
— Я обожаю этот фиолетовый цвет — цвет ваших глаз, Катрин, — заметил он своим замедленным, тяжеловесным тоном. — Он подходит к вашим золотистым волосам и белой коже. Поэтому я заказал в Анжере это ожерелье для вас. Камни прибыли с далекой горной гряды — Уральских гор на границе Азии. Удачное завершение этого ожерелья потребовало незаурядного мужества и самоотверженности многих людей, которые никогда не знали, что такое страх, и я бы хотел видеть, что вы носите его с удовольствием… так как аметист-это камень добродетельности… и целомудрия.
Когда он вложил ожерелье в трясущиеся руки Катрин, она зарумянилась.
— Я стану носить его с удовольствием, потому что это ваш подарок, мессир, — сказала она таким слабым голосом, что не каждый его расслышал. — Хотите застегнуть его у меня на шее?
Было что-то комичное в испуганном отрицательном жесте казначея, но это спасло близкую к обмороку Катрин.
— Носить с этим розовым платьем? Что за мысль, моя дорогая! Я позабочусь, чтобы вам сшили платье, которое как можно лучше оттенит эти аметисты. А теперь дайте мне вашу руку.
Со дна ларца Гарэн достал витое колечко из золота, которое и надел на палец девушки..
— Это, — сказал он важно, — в ознаменование нашей помолвки. Монсеньор приказал, чтобы мы поженились на Рождество, как только закончится траур при дворе. Он надеется сам присутствовать на церемонии, это великая честь для нас. Может быть, он будет даже свидетелем. А сейчас примите мою руку и пойдемте к столу.
Катрин покорно позволила препроводить себя. Она все еще чувствовала смущение, но недавняя слабость прошла. Гарэн умел так повернуть дела и события, что они теряли свою пугающую таинственность. Чувствовалось, что для этого богатого и властного человека все было легко. Все упрощалось еще тем, что в его словах и поступках не было ни на йоту чувства. Дарил ли он драгоценности на огромную сумму, надевал ли на палец кольцо, которое должно связать их на всю жизнь, тон его голоса оставался неизменным. Его рука была тверда, его глаз оставался холодным и прозрачным. Занимая место за столом рядом с ним, где они должны были делить одну серебряную тарелку 4 , Катрин невольно задала себе вопрос, на что может походить жизнь такого человека.
Этот человек был способен внушить страх, но его характер казался ровным и спокойным, а его щедрость безграничной. Девушка подумала, что в таком замужестве могли бы быть даже некоторые приятные стороны, если бы, как это и должно быть в любом замужестве, оно не было связано с раздражающей, угнетающей супружеской близостью, тем более что она все еще хранила в глубине сердца мучительные воспоминания о том, что случилось на постоялом дворе гостиницы «Карл Великий», — воспоминания, причиняющие такую боль, что каждый раз при этом на ее глаза наворачивались слезы!
— Вы, кажется, очень расстроены, — раздался над ее ухом голос Гарэна. — Я понимаю, что молодая женщина не может совершить подобный шаг, не испытывая некоторого опасения. Но не нужно все воспринимать так серьезно. Супружеская жизнь может стать совершенно простой вещью и даже приятной.
Было ясно, что он пытается успокоить ее, и она, смущенная его вниманием, поблагодарила его слабой улыбкой.
Мысли ее перенеслись к Барнаби. Что могли означать слова «все готово»? Что он замышлял? Какую западню собирается устроить этому человеку, чья смерть будет иметь для нее такие важные последствия? Катрин представила, как он прячется в тени дверного проема, невидимый в темноте, как были неразличимы прошлой ночью Диманш-Мясник и Жеан-Толстосум. В магическом кристалле своего воображения она ясно увидела: вот он возникает из темноты — клинок блеснул в руке, бросается на всадника и стаскивает его с седла. Снова и снова разит неподвижное тело…
Чтобы освободиться от этого пугающе яркого видения, Катрин пыталась вникнуть в разговор мужчин. Они говорили о политике, не обращая внимания на женщин и не приглашая их принять участие в разговоре. Мари де Шандивер ела, или, скорее, пощипывала еду, молча, опустив глаза к тарелке.
— Среди бургундской знати имеются серьезные разногласия, — говорил ее муж, — некоторые знатные семьи отказались признать договор, заключенный в Труа, и порицают монсеньора за то, что он подписал его. Что касается других, то принц Оранский, сир де Сен-Жорж и могущественный клан Шатовилен отказываются признавать английского наследника и другие пункты договора, которые идут во вред Франции. Должен сказать, что и я испытываю некую антипатию.
— А кто не испытывает? — ответил Гарэн. — Похоже, что скорбь по отцу заставила герцога забыть, что он, несмотря ни на что, остается принцем французской крови. Ему известно мое отношение ко всему этому, и я не скрывал от него, что я думаю об этом договоре: клочок бумаги, который лишит наследства дофина Карла в пользу английского зятя, завоевателя, который грабит страну и покрывает нас позором и бесчестием со времени битвы при Азенкуре. Только женщина, столь погрязшая в пьянстве и распутстве, как эта ужасная Изабо, растленная до мозга костей, могла упасть так низко и до такой степени потерять достоинство, чтобы объявить своего собственного сына незаконнорожденным.
— Иногда, — кивнул в ответ Шандивер, — я тоже не понимаю некоторые поступки монсеньора. Как можно примирить глубокое сожаление, которое он выражает по поводу того, что не смог сражаться в битве при Азенкуре вместе с цветом французского рыцарства, с его последующими действиями, когда он почти что пригласил англичан вторгнуться в страну. Неужели его взгляды могли так измениться из-за женитьбы короля Генриха V на Катрин де Валуа, сестре его покойной жены? Не думаю…
Гарэн отвернулся, чтобы сполоснуть жирные пальцы в чаше с душистой водой, которую слуга держал перед ним.
— Я тоже так не думаю! Герцог ненавидит англичан и боится таланта стратега Генриха V. Он слишком хороший рыцарь, чтобы искренне не сожалеть о том, что он не был в Азенкуре и не принял участия в этом ужасном, кровавом, но героическом сражении. К несчастью, или, с точки зрения этой части страны, скорее к счастью, он больше думает о Бургундии, чем о Франции, и если даже и размышляет иногда о королевских лилиях, то только о том, что французская корона гораздо лучше сидела бы на его голове, чем на голове несчастного Карла VI. В этой игре войны и политики он, в конечном счете, надеется выиграть, поскольку богат, в то время как у англичан всегда не хватает денег. Это он использует Генриха V, а не наоборот. А что касается дофина Карла, то герцог в душе никогда не сомневался в его легитимности, но ненависть к нему и собственные амбиции находят выражение в этом публичном неприятии.
Гийом де Шандивер сделал большой глоток вина, облегченно вздохнул и удобно откинулся на подушках.
— Говорят, дофин делает все, что в его силах, чтобы снова привлечь Бургундию на свою сторону, и что он недавно прислал сюда тайного гонца. Может быть, с ним что-нибудь случилось?
— Похоже, что так. Около Турне разбойники, которых, возможно, нанял Жан де Люксембург, наш военачальник, сочувствующий англичанам, устроили засаду. Решив, что де Монсальви мертв, они бросили его. Но ему удалось спастись, благодаря своевременной помощи одного неверного, врача-араба, который неизвестно почему оказался там и, по слухам, отлично применил свои знания.
Последние фразы привлекли внимание Катрин, которая во время разговора мужчин думала о своем. Она жадно прислушивалась к тому, о чем говорил Гарэн. Но он как раз замолчал, чтобы выбрать на большом блюде, стоящем перед ним, несколько дамасских слив. Она не удержалась, чтобы не спросить:
— И… что же случилось с этим посланником? Он встретился с герцогом?
Гарэн де Брази, отчасти удивленный, отчасти обрадованный, повернулся к ней.
— Ваш интерес к моим разглагольствованиям, которые, возможно, немного скучны для дамы, — приятный сюрприз для меня, Катрин. Нет, Арно де Монсальви не удалось встретиться с герцогом. Раны задержали его, а к тому времени, когда он смог снова продолжить путешествие, герцог уже покинул Фландрию. Более того, монсеньор известил, что ему не о чем с ним говорить. Из последних сведений явствует, что капитан вернулся, чтобы долечиться, в замок Мегон-сюр-Йевр, где собрался двор дофина.
Было видно, что государственный казначей хорошо осведомлен о делах и действиях окружения дофина, и Катрин очень хотела задать ему еще несколько вопросов. Но она чувствовала, что проявить слишком большой интерес к капитану-армакьяку было бы большой ошибкой с ее стороны, поэтому только произнесла:
— Будем надеяться, что в следующий раз это ему удастся…
Конец трапезы показался ей необычайно затянувшимся. Мужчины перешли к обсуждению финансовых вопросов, а Катрин ничего в них не понимала. Мари де Шандивер дремала в кресле, сидя все так же прямо. Катрин, со своей стороны, нашла прибежище в своих мыслях и только тогда вернулась на землю, когда Гарэн встал из-за стола и объявил, что собирается уезжать.
Девушка бросила взгляд в окно. Было еще не очень темно и слишком рано, чтобы дать Гарэну уйти. Барнаби просил затянуть разговор до тех пор, пока не прозвучит вечерний звон. Она поспешно вскрикнула:
— Как, мессир, вы уже покидаете нас? Гарэн рассмеялся и, наклонившись к ней, посмотрел на нее с интересом.
— Сегодня вечер неожиданностей, дорогая! Я не предполагал, что мое общество так приятно вам.
Был ли он действительно доволен или его замечание звучало иронически? Катрин решила, что сейчас не стоит обращать на это внимания, и уклончиво ответила, скромно опустив глаза:
— Мне нравится слушать вас. Мы еще едва знаем друг друга. Если у вас нет никаких других дел и этот вечер не показался вам скучным и долгим, почему бы вам не побыть еще немного? Я хотела бы еще о многом вас расспросить. И кроме того, я совсем ничего не знаю о дворе.. о его людях, о том, как следует вести себя там…
Она зашла слишком далеко и проклинала себя за неловкость; она отдавала себе отчет о том, что на нее направлены удивленные взгляды, и не смела взглянуть на хозяйку, боясь неодобрительного выражения, которое могло появиться на ее лице. Такое настойчивое желание быть в мужской компании могло показаться доброй даме верхом нескромности. Но неожиданно ей на помощь пришел хозяин дома. Он был рад видеть, что женитьба, в которой он был заинтересован, начинается так хорошо.
— Останьтесь ненадолго, мой дорогой друг, поскольку вас так мило просят! Ваш дом близко. И я не думаю, что вы боитесь грабителей!
Улыбаясь невесте, Гарэн снова сел. Катрин с облегчением вздохнула, но не осмелилась посмотреть на человека, которого предавала таким образом. Она презирала себя за то, что вынуждена играть эту постыдную роль, но любовь была сильнее угрызений совести. Что угодно, но только не принадлежать никому, кроме Арно!
Когда, наконец, час спустя и добрых три четверти часа позже вечернего звона Гарэн распрощался с Катрин и хозяевами дома, была уже кромешная тьма. Катрин смотрела с каменным лицом, как он ускакал в ночь, навстречу смерти. Но мятежная совесть не позволила ей сомкнуть глаза всю ночь.
— Гарэн де Брази только слегка ранен, а Барнаби арестован.
Голос Сары вывел Катрин из полузабытья, в которое она впала на рассвете. Она увидела цыганку, стоящую около нее с пепельно-серым лицом, тусклыми глазами и трясущимися руками. Сначала она даже не уловила значения ее слов. Казалось, она говорила Нечто абсурдное и невероятное… Но Сара повторила Катрин, взиравшей на нее с ужасом, страшное известие. Гарэн де Брази жив? Почему-то теперь это не казалось ей таким уж существенным, и Катрин даже почувствовала облегчение. Но Барнаби арестован?
— Кто тебе это сказал? — спросила она слабым голосом.
— Жеан-Толстосум. Он заходил сюда сегодня утром с сумкой и посохом просить подаяния. Он не мог рассказать мне больше ничего, потому что как раз в это время вышла повариха послушать, о чем мы говорим. Это все, что я знаю.
— Помоги мне одеться!
Катрин только что вспомнила совет, который дал ей нищий: если он когда-нибудь понадобится, его можно найти у входа в церковь Святого Бенина. Это был как раз тот случай. В один миг она оделась и уложила волосы. Поскольку весь дом ходил ходуном, она решила выйти без особого предлога. Новость, что Гарэн стал жертвой нападения, распространилась по городу с необычайной быстротой, и, рассказывая об этом, каждый добавлял что-то свое. Катрин стоило только сказать, что она собирается в город, в церковь вознести благодарность Господу за то, что он пощадил жизнь ее жениха, как Мари де Шандивер позволила ей выйти в сопровождении Сары.