Катрин. Дочь ювелира.

•41•

Глава девятая. ФИЛОСОФИЯ АБУ-АЛЬ-ХАЙРА

В день Святого Винсента, 22 января, Катрин и Одетта де Шандивер были приглашены на большой традиционный обед с молочным поросенком, который ее дядя Матье давал каждый год на своих виноградниках в Марсаннэ. Подобные пиры устраивались по всей Бургундии в честь виноградарей, покровителем которых считался святой Винсент.
Было раннее утро, когда молодые женщины покинули дом Брази, где Одетта гостила несколько дней. Когда они добрались до Марсаннэ, наступила ночь. Большая свита слуг сопровождала закрытые носилки, в которых они сидели, возбужденно болтая, как две школьницы на каникулах. Чтобы не замерзнуть, они распорядились поставить две грелки для ног - металлические посудины, наполненные горячими углями.
Катрин почти забыла, что теперь она замужняя женщина. Прошел почти месяц с отъезда Гарэна. Она с детским восторгом осваивала роль хозяйки в доме мужа и ее собственных роскошных апартаментах. День за днем проходили в открытии все новых и новых чудес. Она была слегка захвачена врасплох, оказавшись вдруг такой богатой и знатной дамой. Но в новом положении она не забыла своей семьи и часто заглядывала на улицу Гриффон, чтобы повидаться с матерью и дядюшкой Матье и поцеловать их. Ее всегда с любовью принимали в доме дядюшки Матье, особенно теперь, когда Лоиз ушла в монастырь. На обратном пути Катрин заглядывала на улицу Тотпур, чтобы минутку поболтать с Мари де Шандивер.
Замужество сестры оказало странное воздействие на старшую дочь Гоше Легуа. Окружающий мир, который виделся ей прежде более или менее сносным, теперь внезапно стал для нее отвратителен. Труднее всего было смириться с мыслью, что Катрин, вынужденная подчиниться власти мужа, оказалась в стране врагов - в этом полном мужчин мире, который она так ненавидела. Примерно через месяц после того, как Катрин поселилась в особняке Шандивер, Лоиз объявила о намерении поступить послушницей в монастырь бернардинок в Тарте, который придерживался траппистского устава Цистерцианского аббатства. Никто не осмелился противиться этому решению. Дядюшка Матье и его сестра даже испытали некоторое облегчение. Характер Лоиз день ото дня становился все более несносным, а ее нрав, который никогда не был очень легким, стал ужасно свирепым. Жакетт к тому же все более беспокоило мрачное будущее, которое, казалось, было уготовано ее старшей дочери. Монастырь, в который та стремилась с самого детства, представлялся единственным местом, где Лоиз могла бы обрести мир и спокойствие. Поэтому они позволили ей присоединиться к будущим Христовым невестам, одетым во все белое.
- Пожалуй, это хорошо, - сухо сказал дядя Матье, - что наш Господь бесконечно терпелив и бесконечно кроток... ведь ему придется иметь дело со строптивой невестой.
И в глубине своего миролюбивого сердца этот славный малый почувствовал облегчение, когда угрюмая, чопорная фигура его племянницы перестала появляться в великолепной церкви Святого Бонавентуры. Он и его сестра зажили вдвоем тихой жизнью, и Матье, который любил, чтобы за ним ухаживали и баловали, сполна теперь этим наслаждался.
Катрин и Одетта застали жителей деревни Марсаннэ в состоянии сильного возбуждения. Там уже несколько дней готовились к пиршеству. Снег был старательно выметен с главной, и единственной, улицы. Тончайшие полотна и ярчайшие куски сукна, которые только можно было отыскать в сундуках с приданым, были вывешены на всех домах, даже самых бедных. Зимние листья и ягоды, серебристая омела, ветки, собранные с великим риском на самом верху старого дуба, и колючий остролист украшали двери и окна. Сильный запах жареной свинины стоял по всей округе, крестьяне забили всех самых жирных свиней, поскольку этому достойному животному предстояло снабдить мясом все это пиршество.
У дядюшки Матье, который вместе с монахами Сен-Бенина был владельцем богатейших виноградников в Марсаннэ, не менее десяти свиней заплатили своими жизнями ради обильного обеда, на который торговец тканями пригласил всех сборщиков урожая, что придут срезать пурпурные грозди следующего урожая. Не любивший сорить деньгами, дядюшка Матье, человек богатый, все же приказал выделить шесть бочонков бонского вина, сделанного как в Беон де Нуи, так и в Романьи.
Пир начался около полудня. Торжественная месса закончилась поздно, и все испытывали голод и жажду. Катрин с Одеттой заняли свои места за столом, во главе которого сидела Жакетт. Одетая в великолепное платье из темно-красного атласа, подбитого мехом серой белки, которое ей подарила дочь, она сияла от счастья. За другим столом Матье, в костюме из красно - коричневого бархата с черным лисьим мехом, со съехавшим на одно ухо капюшоном, подбадривал пьющих, которые вовсе в этом и не нуждались. Под влиянием превосходного вина весело звучали речи, расцвеченные шутками и остротами. Время от времени раздавался куплет какой-либо старинной песни. Царила атмосфера невинного, добродушного веселья, к которому 11 Катрин присоединилась от всего сердца. Было приятное чувство довольства собой, своей молодостью и красотой, о которой красноречиво говорили взгляды некоторых из присутствующих молодых людей.
Вдруг, как раз когда поварята, четверо в ряд, внесли молочных золотистых поросят с блестящей, в трещинках кожей, у двери раздался оглушительный рев. Несколько, по-видимому, опоздавших, мужчин пытались всем скопом ввалиться в комнату. Сквозь поток ругательств, выкрикиваемых во всю мощь легких, был слышен высокий, яростно протестующий голос.
- Что это такое? - вскричал Матье, стуча кулаком по столу. - Эй, там! Перестаньте скандалить! Здесь всем хватит места.
С оглушительным шумом, как будто открыли бутылку шампанского, компания ворвалась в комнату. Катрин изумленно смотрела, как они тащат за собой брыкающегося и дергающегося человека, который поразительно походил на огромную тыкву на коротких ножках. Единственное отличие состояло в том, что эта тыква выкрикивала что-то на чужом языке.
- Посмотрите, что мы нашли у дороги, мэтр Матье! - кричал один из рабочих виноградников, огромного роста плут с лицом цвета винного осадка. Детина протянул руку, без видимого усилия поднял человека и посадил его на стол, как раз напротив Матье. Затем он схватился за тюрбан, который соскользнул вниз и поэтому закрывал лицо и шею человека, и сдернул его. Показалась белая бородка и маленькие, как у хорька, глазки Абу-аль-Хайра, доктора из Кордовы. Борода была, как всегда, белой, в то время как глаза покраснели от ярости удушья.
- Вы когда-нибудь видели такую уродливую обезьяну? - вскричал рабочий с грубым смехом. - Я встретил его, когда шел по дороге. С ним были два наглеца, оба черные как сатана, и все трое преспокойно восседали на мулах. Я подумал, вы захотите взглянуть на этих уродов, прежде чем мы сбросим их в реку. Не часто выпадает случай хорошенько посмеяться!
- Да это мой друг из гостиницы «Карл Великий»! - воскликнул Матье, который сразу же узнал врача-мавра. - Это великий Абу-аль-Хайр, собственной персоной! Дурак! И что же, ты собираешься бросить моего друга в реку? Ты подумал, что делаешь, во имя всего святого! Ты вообще думаешь, что делаешь?
Он поспешил помочь Абу-аль-Хайру слезть со стола и нашел для него стул и стакан вина, который маленький доктор от сильного возбуждения осушил одним залпом. Ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя после тревожных переживаний, но постепенно краски вернулись на его лицо. Он не скрывал своего удовольствия и облегчения от встречи с Матье.
- Я думал, что пришел мой последний час, мой друг. Слава Аллаху, что я попал в ваши руки! И если еще не слишком поздно спасти моих слуг. То нужно остановить тех, кто хочет бросить их в реку.
По приказу Матье виновника случившегося, слегка смущенного столь быстрым поворотом событий, выпроводили за дверь, а маленький доктор привел в порядок свои одежды и заново намотал тюрбан. В этом ему помогала Жакетт, которая была поражена разнообразием знакомств своего брата. К этому моменту острый глаз Абу-аль-Хайра остановился на Катрин, которая стояла немного поодаль, не осмеливаясь подойти ближе. Внезапное появление доктора из Кордовы заставило сильно забиться ее сердце. Гарэн говорил, что араб близок к Арно де Монсальви. Несомненно, он мог бы многое рассказать ей о человеке, который занимал ее сердце и ум.