Страница 38 – БЕЗСОБАЧЬЕ
Суббота.
Библиотека. Дальняя парта. Два стула. Один пустой, за другим – я. Залипаю в монитор и думаю: нахуй пришла?
Нам дали задание – найти список методичек в электронном каталоге, не пользуясь строкой <название>.
Заебись.
Прошлую пару я сидела в психушке, позапрошлую ходила на приём к доктору, ещё раньше – спала. Я нихуя не понимаю, поэтому пишу в поиске:
«Чак Паланик»
И получаю результат:
«0»
Сука.
Если тебе интересно, я начала читать его в восьмом классе. Сначала был рассказ про бассейн и массаж, потом про палочку и головку. Ну не время сейчас.
Мне надо искать ебаные методички.
Сегодня заключительная пара, но студентов мало. По двое почти никто не сидит. Ко мне хотел сесть какой-то ботаник, но я ответила ему:
– Гав! Гав! Занято.
Он отбежал к другому стулу. Ха-ха. У-у блять! Кыш. Это место для моей хозяйки. Понял?
Мне похуй. Ему все равно не поверят.
О чём я думаю, Шиши? О ней. О нас.
У каждой красивой девочки должна быть убогая подружка. Это посильнее косметики, духов и шмоток. Это контрасты. Сечешь? Яркий цветок красивее в траве. В букете совсем не то.
Но пусть,
Траву тоже выбирают. Только как утешительный приз, как альтернативу, как бумажную открытку, когда не хватило денег на подарок. Полюбят и меня, Шиши, девочку с дефектом.
Так зачем, скажи
люди заводят собак?
Я не знаю. Мне даже мысли такой не приходило. В детстве у меня было
Безсобачье.
– это когда маленькая девочка знает, что собаки существуют только в другой вселенной. Но она даже не плачет, не обижается, не просит. Это правило. Она знает его твёрдо. Как имя своей мамы, как столицу россии, как правило жи/ши. Маленькая Матильда знает, что в её ебучем доме никогда не будет собаки.
Понимаешь меня?
Дверь библиотеки громко хлопнула. Я услышала звон каблуков, а следом – родной голос хозяйки:
– Можно войти?
~~
Соня подсела ко мне и сказала сладкое:
– Привет.
Я поклялась молчать. Я поклялась не смотреть на неё. Но только Соня заговорила про волейбол, я нарушила первую клятву:
– Можно мне сходить? Я хочу посмотреть как ты играешь.
И вторую: глянула ей на губки... На открытый ротик, Шиши. На её удивление, волнение, на её твердое:
– Нет.
И мягкое:
– Зачем?
И торопливое:
– Не надо, к чему? К нам нельзя приходить.
И слабая улыбка:
– Понимаешь?
Я посмотрела ей в глаза бегло, взмахом, птичкой. И застряла там навечно. Я искала в голубых озерцах хоть капельку грязи, мути. Но они чистые, они добрые, они ласковые, а вся чернь – только в отражении.
Если она прикажет сидеть – я сяду. Если прикажет лежать – повинуюсь. Но моя хозяйка любит меня. Она сказала это. А я – поверила. Потому что никто не говорил. Потому что я чувствую, как чувствует собака.
Я спрашиваю:
– Почему мне нельзя?
А она убирает мне волосы за ушко и отвечает:
– Я так хочу. Мы на следующей неделе погуляем. Вдвоём. Хорошо?
Я проглатываю комок обиды и киваю.
«Хорошо».
Ничего не говори. Что ты понимаешь в любви, Шиши? В настоящей, в собачьей любви.
Что?
