My own private Hollywood

24.

Чонгук возвращается домой с двумя бумажными пакетами в руках, как у счастливых домохозяек из американских комедий, и ленивыми мыслями о том, что рождество уже через полтора месяца, а он до сих пор не подумал о подарках для родителей. 
Лестничный пролет, 30 этажей на лифте, четыре шага до входной двери, три звонких щелчка в замочной скважине – и Чонгук открывает дверь. Одна проблема: этот привычный, вызубренный до автоматизма алгоритм дает сбой каждый раз, когда он нажимает на металлическую дверную ручку. «Вовсе не проблема», - думает Чонгук, переступая через порог собственной квартиры, делает вдох и чувствует запах чужой жизни. Чужая жизнь может пахнуть по-разному: по утрам она носит ароматы пены для бритья и свежезаваренного зеленого чая, вечером – свежие, почти ледяные запахи геля для душа и шампуня; зубной пасты и чего-то органического, без грамма химических примесей – по ночам. Так пахнет кожа Тэхёна, когда он спит совсем рядом. 
Чонгук скидывает ботинки, ставит их ровно, как по четким параллельным линиям, проходит в сторону кухни, не сняв пальто, и замирает, как вкопанный. Бумажные пакеты, доверху забитые покупками из супермаркета, чудом не вываливаются из его рук.
Он неоднократно ловил себя на мысли, что у Тэхёна какая-то картинная внешность; его черты – будто прорисованные тщательно продуманными и одновременно вольными, любовно выведенными мазками, иначе бы его широкий нос, большие и мягкие даже на вид губы не шли бы ему настолько.
Тэхён, вытягивающийся в вертикальном шпагате, выглядит, как творение гениального скульптора, – в голове у Чонгука моментально проносятся слова великого Микеланджело про «отсекаю все лишнее». 

Пасмурно-желтый свет льется в комнату, расползается по полу белесым пятном, исчерченным тенями от металлических оконных перекрытий; Тэхён поправляет соскользнувшую с плеча лямку безразмерной застиранной майки, делает глубокий вдох и медленно отводит ногу в сторону.
Его движения не похожи на разминку или зарядку, рассчитанную на быстрый разогрев мышц: у Тэхёна музыка в наушниках и ровное грудное дыхание, когда он распрямляется, как тугая струна, обхватив пальцами щиколотку, а потом отпускает руки и замирает в таком положении. Чонгуку кажется, что он слышит тихий, потаенный опечаленный вздох – от того, что Тэхёну, наверное, очень хочется танцевать.
Мягкие трикотажные шорты задираются до неприличия – если оголенные рельефные мышцы гладких бедер можно обозначить как нечто неприличное. Чонгук невольно рассматривает чужую спину, напряженную до того, что под плотной песочно-золотистой кожей проступают острые позвонки и тугие мускулы, и пытается отогнать от себя навязчивую, как запах приторного дешевого парфюма, мысль о том, что под шортами может быть надето кружевное белье. Смотрит и, как бы ни хотелось, не может оторваться.