Риель Ниренберг не знает, что с ним происходит. Он пытается в себе разобраться, но каждый раз натыкается на одни и те же грабли. Любовь? Плоское и одновременно многомерное понятие. Дружба? Слишком много открытий и тайн. Вражда? Столько событий, связ...
Файона, как всегда, верно оценила мой внешний вид. Мешки под глазами, растрёпанные немытые волосы, пустой взгляд покрасневших разноцветных глаз, искусанные в кровь губы, раны, ярко веделявшиеся на побледневшей коже, — всё говорило о том, что я всю ночь не спал. К удивлению, я даже не мучился мыслями. Не было сил. Только лежать на холодном полу с открытыми глазами рядом с телом Лютера и смотреть в пустоту. В пустоту, которая наполнила меня, а точнее поглотила все органы, сердце, мозг. И оставила только кожу — корка, похожая на человеческую кожу. Вообще на человека.
— Спасибо, пойду запишусь на фотосессию, — вымученно улыбнулся я, пытаясь соответствовать своему прошлому правильному образу.
Файона не смогла удержаться от несильного смеха, но вот Ирена, стоящая рядом с ней и сжимающая её руку, даже не улыбнулась. Собственно, на это никогда не стоило рассчитывать.
— Ты и вправду плохо выглядишь, Риель, — она взяла моё лицо за подбородок и повертела, осматривая его. — Что случилось?
Когда она отпустила меня, я почувствовал на щеках холодные следы её пальцев. Поёжившись, я отвёл взгляд, чтобы не смотреть в эти озабоченно-любопытные глаза подруг. Мы были в школе, уроки только что кончились, и я собирался уже пойти домой, как вдруг встретил эту парочку, с которой за весь день почему-то не увиделся. Возможно, оно и к лучшему — несколько часов назад я чувствовал себя ещё хуже, чем сейчас. Ещё более пустым, ничтожным и никому не нужным. А в особенности людям. Разве что только смерти.
А елинственный по-настоящему мудрый советчик, который у нас был — это смерть. Каждый раз, когда я чувствовал, что всё складывалось из рук вон плохо, и был на грани полного краха, я поворачивался налево и спрашивал у своей смерти, так ли это. И моя смерть отвечала, что я ошибался, и что кроме её прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Моя смерть говорила: «Но я же ещё не коснулась тебя!» И в этом она была бесспорно права.
