По серому небу проносится карканье вороны. И, наверное, только так можно понять, что мир еще не полностью мертв. Куда ни посмотри — везде прячутся стражники смерти. Притаиваются в углу, сливаясь с тенью, скалятся зверски, оголяя свои клыки, между которыми застряли куски мяса. В венах вместо крови течет гниль и яд, а в голове ничего кроме зверского желания разодрать в клочья и есть, пока живот не треснет. Вечно голодные, вечно подпитываются своей собственной ненавистью и злостью. Их глаза застелены тьмой, не позволяющей видеть днем. Однако стоит мраку лечь на пропитанную за три мучительных года кровью землю, как их зрение, слух и нюх обостряются. Стоит слишком громко вдохнуть, и они навалятся на тебя толпой, друг друга будут рвать на куски, лишь бы добраться к своей новой жертве. Видишь одного — беги сразу, ведь двадцать остальных где-то совсем рядом.
Жизнь во всех городах, на всей планете теперь принадлежит смерти. Здания наполовину разрушены и обвиты вьющимися растениями, которые цепко держатся и, наверное, никогда не потеряют свой темно-зеленый цвет. Окна пыльные, витрины магазинов разбитые мародерами, которые надеялись, что ценности и деньги когда-то еще им пригодятся. Машины перевернуты из-за аварий или просто оставлены у обочин, в большинстве с пустыми баками, а в некоторых из них мертвые, давно сгнившие тела. Все давно разрушено, ничто больше не имеет такой ценности, как хорошее оружие, бутылка воды и какой-либо транспорт, который поможет быстрее унести ноги из Богом забытого места. Только вот назовите теперь хоть одно место в мире, о котором помнит Бог? И, глядя на все происходящее вокруг, созревает следующий вопрос: «А есть ли Бог вообще?».
Ниоткуда больше не доносятся голоса и смех, никто больше не спешит по своим делам или на встречу. Никто больше не улыбается. Иногда кажется, что никто больше и не выжил, что только инфицированные толпами бродят в разных уголках земли в поисках очередной добычи. Никто из маленькой части чудом выживших людей больше не верит, что кроме них может быть кто-то еще, что можно попытаться заново строить небольшие города, вокруг которых будут возведены защитные стены, как сотни лет тому назад. Но только теперь война не между людьми, даже не между людьми и инфицированными. Война между Жизнью и Смертью, и первая, кажется, уже давно проиграла. Но малая часть людей, чей разум еще остался ясным, прячет в дрожащем от страха сердце надежду найти тот большой лагерь, спрятанный в лесу, где меньше всего бродят инфицированные. Лагерь, в котором обещают безопасность и более спокойную жизнь. Именуют его «Омид». И только эти слухи об Омиде (или точнее будет сказать, легенды?) все еще заставляют двигаться вперед. Но все же, кто-то же должен был пустить эти слухи среди выживших?
***
Под подошвой тяжелых берц хрустит битое стекло и слышится шелест веток от плетущихся по тротуару кустов. Вокруг ни одной живой души, кроме друга рядом. До ушей доносится поскрипывание железных балок, которые скоро обвалятся. В черных волосах путается теплый летний ветер, пока глаза внимательно сканируют местность на окраине города. Джин поправляет на плече свою винтовку М16, с которой даже спит. В кобуре на поясе висит тяжелый пистолет, рядом с ним армейский нож, а в голенище сапога спрятан еще один. На втором плече повис рюкзак, почти пустой, на дне которого лежали патроны, пара консервных банок с фасолью и бутылка воды. Джин по привычке стучит по карманам своей кожаной куртки, в сотый раз убеждаясь, что несколько магазинов с патронами на месте.
— Думаешь, мы найдем там что-то? — подает хриплый голос Юнги после долгого молчания, останавливаясь вместе с другом напротив старой заправки. Его волосы отросли немного после последней стрижки острым армейским ножом и прикрывают слегка его глаза. На шее виднеются чернильные узоры змеи, которые прячутся под темной футболкой. На нем куртка болотного цвета, чуть длиннее бедра. На ногах армейские сапоги, в которые заправлены черные камуфляжные штаны, на поясе два пистолета и нож. На плече висит автомат АК-47, а на втором такой же рюкзак, как у Джина из которого выглядывает дубинка, обтянутая проволокой.
— Не проверишь — не узнаешь, — бубнит Джин, щурясь и вглядываясь в старые окна. — Меня лишь напрягает, что мы встретили только одного гнилого по пути сюда. Обычно их вместе не меньше пяти.
— Тогда, может, есть шанс, что мы спокойно сможем вернуться обратно к машине и свалить отсюда по-быстрому, не потратив при этом много сил и патронов, — отвечает Юнги, так же не отводя глаз от старой заправки, и, сплюнув на пыльный тротуар, достает из рюкзака биту.
— Пойдем, у нас осталось примерно два часа, прежде чем стемнеет.
Джин осторожно опускает ручку предохранителя и прислоняет приклад к плечу, становясь в боевую позицию. Его взгляд сосредоточен, а брови нахмурены. Юнги несколько минут смотрит в темное помещение из-за грязных окон сквозь запыленное стекло двери, своим орлиным взглядом пытаясь высмотреть хоть малейшее движение. Кажется, никого. Мин оглядывается на друга, коротко кивая ему, и открывает дверь, которая противно скрипит. Джин сильнее сжимает рукоять своей винтовки, водя указательным пальцем по курку, но все еще ничего не происходит, и мужчины не спешат сразу входить. Юнги стучит битой по дверному проему, но из глубины заправки так и не доносится ни единого звука, отчего оба заметно расслабляются.
Джин входит первым, проверяя основное помещение, и подзывает за собой Юнги, когда ничего не обнаруживает. Он кладет свой автомат на прилавок возле кассы, которая была давно ограблена, и проходит молча между наполовину пустыми полками. Юнги оставляет свой автомат рядом, сбрасывая с плеч рюкзак, и закидывает на одно плечо биту, взяв из кармана своей куртки леденец на палочке, двинувшись в противоположную сторону, но не успевает пройти и несколько шагов, как останавливается, присвистывая. На небольшом железном стеллаже в ряд стояли несколько журналов «PlayBoy». Юнги ухмыляется, перекатывая конфету с одной стороны на другую, подбирая один, и негромко подзывает Джина, показывая ему находку, на что тот лишь закатывает глаза. Мин пожимает плечами, сгребая все журналы с полки, и сует их в рюкзак, причмокивая от сладкого вкуса во рту.
