Вернувшись к столику на веранде, Лиза отпускает меня и подвигает стул. Кожа горит от её прикосновения, тру пальцами запястье, а она берет другой стул и ставит его прямо напротив меня. Когда она садится, то оказывается так близко, что наши колени почти соприкасаются.
– Так о чем ты хотела поговорить? – спрашиваю я самым суровым тоном, на который способна.
Лиза делает глубокий вдох, опять стягивает шапочку и кладет на стол. Она смотрит мне в глаза, а я слежу за её пальцами, приглаживающими волосы.
– Прости меня, – говорит она с усилием, заставляя меня отвести взгляд, сосредоточившись на стволе дерева во дворе. Она наклоняется ближе. – Ты меня слышишь?
– Да, слышу.
Я смотрю на неё. Она еще больший псих, чем я думала, если считает, что может просто попросить прощения – и я забуду тот кошмар, который терплю от неё почти ежедневно.
– С тобой чертовски трудно разговаривать, – говорит она, садясь.
Бутылка, которую я выбросила во двор, снова в её руках, она отпивает из нее глоток. Когда она остановится?
– Со мной трудно? Да ладно, Лиза! А чего ты еще ожидала? Ты жестока со мной, слишком жестока, – говорю я, закусывая губу.
Я не буду снова перед ней реветь. Дима ни разу не доводил меня до слез, за все годы знакомства мы несколько раз ссорились, но я ни разу так не расстраивалась, чтобы плакать.
Она понижает голос, её почти не слышно.
– Я не хотела.
– Нет, ты хотела, и ты это знаешь. Ты делаешь это намеренно. Меня еще никто так не унижал за всю мою жизнь.
Я еще сильнее кусаю губы. В горле стоит комок. Но если я заплачу, она победила. Именно этого она и добивается.
– Тогда почему ты со мной сейчас? Почему бы тебе просто не перестать обращать на меня внимание?
– Если бы я... Я не знаю. Поверь, что с завтрашнего дня я так и сделаю. Я собираюсь бросить курс литературы, продолжу его в следующем семестре.
Я вовсе не собиралась так делать, но, кажется, это именно то, что требуется.
– Нет, пожалуйста, не надо.
– Разве тебе не все равно? Тебе же не нравится, что рядом с тобой такое жалкое существо, как я?
