Оплаченная жена |Лиза Ира|

1

Ира
— Если ты не оставишь эту историю с юридической школой в покое, клянусь, я ворвусь в галерею и заменю все твои картины обнаженной натурой.
— Ирина Лазутчикова! — Мать Иры, Анна, драматически приложила руку к сердцу, как будто у нее действительно был сердечный приступ.
Ира не испытывала никаких угрызений совести за то, что вложила этот образ в сознание своей матери, хотя она наврядли бы на это решилась.
— Мама, тебе уже за пятьдесят, но тебя все еще волнует, что подумают люди?
Анна фыркнула. Затем ее рука потянулась к своим тщательно выкрашенным светлым волосам. Ее обручальное кольцо с огромным бриллиантом сверкало в дневном свете.
Ира после целого дня занятий и обнаружила свою маму сидящую в темно-синем кресле с откидной спинкой и журналом о готовке, как будто это было в тысяча девятьсот сорок девятом году.
— А тебе не кажется странным, что тебе двадцать, но ведёшь себя как ребенок? — Парировала Анна.
Ира тяжело опустилась на диван. Она сняла рюкзак, как бы спохватившись, и позволила ему упасть на пол. Ее мама смотрела на него с опаской, как будто в нем могло быть что-то смертельно опасное, например, книги, которые заставляют человека мыслить независимо, или, возможно, свернувшаяся гремучая змея.
— Сколько раз мы уже говорили об этом? — Анна спросила, громко вздыхая. Она осмотрела свои идеально наманикюренные ногти. Как обычно, они были сделаны с маленькими белыми кончиками. Ее мама считала, что красить ногти — это хулиганство, но этот маленький кусочек белой краски на кончике, почему-то был вполне приемлемым. Это было похоже на метафору двойных стандартов ее семьи.
Ира появилась как запоздалая мысль. Девушка была самой младшей в семье, и по словам отца самой непутёвой.
Джейсону было тридцать четыре, Сэму — тридцать два. Её жизнь была спланирована для нее с самого рождения, как будто этот заговор мог компенсировать тот факт, что она была нежелательным дополнением к уже сложившейся семье.
Всю свою жизнь Ира соглашалась с тем, чего хотели родители. Она прочитала так много цитат, в которых говорилось о жизни, а не просто существовании. Она хотела это сделать. Она хотела рискнуть и быть храброй, но ее родители были настроены препятствовать этому на каждом шагу.
Анна изобразила усталость, чего Ира и ожидала.
— Я не знаю. Слишком много раз, чтобы сосчитать. Нам не пришлось бы этого делать, если бы ты просто смирилась с тем, что я никогда не стану адвокатом. Я хочу быть художником. Как и ты.
— Нанесение краски на холст не делает тебя художником. Чтобы выжить в этой отрасли, требуется нечто большее.
Ира моргнула, ошеломленная и уязвленная ответом своей мамы.
— Но ты знаешь миллион людей, — выпалила она. — Многие из твоих друзей дали бы мне шанс. То, что мои картины не будут продаваться за тысячи долларов, не означает, что не найдется галереи, которая не захотела бы их выставить. Я бы не ожидала, что у меня будет собственное шоу в течение многих лет. Я не прошу стать знаменитой, я просто хочу начать. Я хочу продолжать делать то, что мне нравится.
— Ты можешь. — Анна потянулась влево и взяла стакан с водой. — Ты просто не можешь зарабатывать этим на жизнь.
— Я не понимаю, как ты можешь сидеть здесь и быть такой лицемерной. Ты все время говоришь мне, что я не должна хотеть быть художником, потому что это тяжело, и это требует самоотдачи и времени, и в основном это связано с разочарованием и заставлением себя соответствовать срокам и ожиданиям. Я все это знаю. — Ира сделала паузу. Ее мама медленно потягивала воду. — Ты хочешь сказать, что не думаешь, что я смогу это сделать. Или, может быть, ты на самом деле хочешь сказать, что люди не захотят покупать мои картины.
Анна чуть не поперхнулась и со стуком поставила стакан с водой обратно на столик.
— Это не то, что я имела в виду.
Ира скрестила руки на груди.
— Да, это то, что ты имела в виду. Это Новый Орлеан. Ты думаешь, это не либерально? Что люди не захотели бы покупать мои работы, если бы знали, что мне нравятся женщины? Какого черта,
мам? С другой стороны, зачем кому-то вообще знавать? — Она прищурила глаза. — Мы все знаем, что вы с папой хотите, чтобы я держала это в секрете, особенно потому, что папа думает, что это повредит ему на выборах. Вы когда-нибудь прислушиваетесь к себе? Как вы до этого додумались? Сидели однажды вечером вместе и обдумывали все способы, которыми вы могли бы навредить своей
дочери? Только потому, что вы с папой консервативны во всех смыслах этого слова, это не значит, что вам должно быть позволено говорить мне, что я не могу быть той, кто я есть.
Анна вздрогнула, как будто Ира встала и дала пощечину ее.
— Ира. — Она посмотрела на нее прямым, прищуренным взглядом, который означал, что дело сделано, и что она также была шокирована и обижена. — Мы никогда не говорили тебе, что ты не такая, как все.
— Нет, ты только что сказала мне, что мою личную жизнь лучше держать в секрете.
— Мы никогда не говорили, что ты не можешь встречаться.
— Но ты постоянно говоришь, что я должна быть осторожной, и под осторожностью ты подразумевала, что я никогда не должна никому говорить, что я лесбиянка, потому что тогда папа может не стать чертовым сенатором.
— Политика — это жизнь твоего отца. Ты же знаешь, как много он для этого работал.
— Угу. — Ира кивнула. — Значит, я не должна все испортить.
Глаза Анны снова сузились.
— Ты тоже знаешь, как я отношусь к твоим предпочтениям.
— Конечно. Мы живем фальшивой жизнью с фальшивыми друзьями и фальшивым всем. Мы одна из тех символических семей, которые совершенно несчастны. Мои братья оба врачи, и они ненавидят это. Ты художник, но ты рисуешь только то, что, по твоему мнению люди хотят повесить на свои стены, а не то, что бы ты хотела сама.
— Ирина Лазутчикова, ты не будешь говорить такие вещи обо мне, или о своем отце, или о жизни, которую мы тебе дали!
— Должно быть, я действительно задела больное место.
Честно говоря, в Ире не было ни капли жестокости. Она была слишком милой, и люди использовали это против нее больше раз, чем ей хотелось думать, но в данный момент она не собиралась поддаваться слезам в глазах ее мамы. Она не собиралась смягчать свои выражения или брать свои слова обратно, даже если они были резкими. Ее мама сморгнула слезы. Она вытерла глаза, а когда убрала руки, выражение ее лица было грозным.
— Мы все очень много работали и шли на жертвы. Твои братья любят то, что они делают. Они оба хотели стать врачами. Не вешай это на меня и не говори, что я вынудила их пойти по этому пути. Единственное, что мы с твоим отцом сделали, это заплатили за их учебу. Мы заплатили и за твою тоже, так что не бросай это мне сейчас в лицо. Соглашение состояло в том, что тебе будет позволено получить степень по любой специальности, которую ты захочешь, и ты выбрала искусство. Мы не были удивлены. Я горжусь твои талантом и способностями, но позволь мне сказать, что это сложнее, чем ты думаешь, и я хочу, чтобы у тебя была стабильная работа со стабильным доходом. Мы хотим, чтобы ты могла себя прокормить. Все родители хотят лучшего для своих детей, и мы ничем не отличаемся. Я бы хотела, чтобы ты перестала видеть в нас плохих родителей и выполнили свою часть сделки. Я подталкиваю тебя к поступлению в юридическую школу, потому что пришло время.
— Значит, то, что ты мне не помогаешь, не имеет ничего общего с тем фактом, что я…
— Нет! — Глаза Анны снова наполнились слезами. — Мне жаль, что твоему отцу пришлось просить тебя быть осторожнее ради его карьеры.
Ира фыркнула. Она слышала это раньше. Все разговоры с ее родителями за последние несколько лет действительно
казались заезженной пластинкой.
— О, неужели? Насколько я знаю, его партия не поддерживает ненависть, и они не против того, чтобы у кого-то была дочь-лесбиянка, поэтому он просто боится, что некоторые замкнутые, ненавидящие, мудаки не будут голосовать за него. Может быть, ему вообще не следовало потворствовать их голосам.
Анна встала и разгладила складки на своем голубом брючном костюме, которых даже не было.
— Юридическая школа. Я хочу, чтобы заполненные заявки были отправлены к концу недели. Я хочу все просмотреть, чтобы убедиться, что ты не испортила документы нарочно. А что касается ожиданий твоего отца и того, что мы думаем о тебе как о человеке, пожалуйста, не обвиняй нас в том, что мы не любим тебя такой, какая ты есть. Это выходит за рамки, и это правда. Сердце твоего отца было разбито, когда ты призналась в своей ориентации. Все это далось ему нелегко.
Ира встала и схватила свой рюкзак.
Она всегда чувствовала себя чужой в своей собственной семье. Теперь она мешала карьере своего отца, потому что была далеко не идеальной дочерью, которая прекрасно вписывалась в аккуратную коробочку общественного восприятия. Ее отец никогда не принимал чрезмерного участия в ее жизни. Ира едва осознавала, что он существует, пока в шестнадцать лет не усадила своих родителей и не сказала им, что она лесбиянка, а потом бац! Внезапно она стала проблемой, которую нужно было решить. Загадка, которую никто из них не понимал. Угроза, которую нужно было смягчить.
У ее отца были для нее добрые слова, это правда, но любовь? Ира не была уверена, что Игорь Лазутчиков способен любить ее.
Он даже не знал, кто она на самом деле как личность. Он никогда не ходил ни на одно из ее школьных мероприятий. Эта работа принадлежала ее матери. Он никогда не обращал внимания ни на то, что она писала, ни на то, что имело для нее значение, ни даже на ее искусство. Это ее мама настояла на том, чтобы поступить в юридическую школу. Ира заставила свою маму согласиться, что сначала может получить диплом, а потом подавать заявление. Это сработало в ее пользу, так как она согласилась, и ее родители заплатили за художественную школу, что было недешево. Она искренне думала, что сможет отговорить свою маму от сделки и заставить ее увидеть, что ее искусство действительно развивается вперед, но ее мама, казалось, смотрела прямо сквозь него. Ира взяла свой рюкзак и последовала за мамой на
кухню, где она наблюдала, как та взяла бутылочку ибупрофена с полки над газовой плитой. Она открутила крышку и вытряхнула две маленькие таблетки, которые отправила в рот и проглотила, запив маленькой бутылочкой апельсинового сока.
Ира бросила свой рюкзак на пол. Анна напряглась, как будто знала, что грядет что-то серьезное. Какой-то огромный выброс, который будет греметь в ее черепе еще несколько дней.
— Я не хотела этого говорить, — продолжала Ира. Она не могла проглотить эти слова сейчас, иначе могла бы навсегда капитулировать, отказаться от своих мечтаний, ходить на работу в зал суда или офис каждый божий день.
Анна замахала рукой, дико жестикулируя Ире, чтобы та садилась. Бутылка с соком не была закрыта, и часть сока выплеснулась через горлышко, но Анна вела себя так, словно даже не заметила этого. Ира резко вдохнула. Она беспокоилась, что зашла слишком далеко, а ведь еще даже не сказала ни слова.
— Если ты этого не сделаешь… если ты
не бросишь эту идею с юридическим, тогда я проявлю себя самым впечатляющим образом. Все узнают об этом, я могу это обещать. Я не буду осторожничать. Я буду полной противоположностью сдержанности! И я хочу, чтобы ты мне помогла с моим искусством! Я хочу, чтобы ты действительно посмотрела на это и поддержала меня. Я хочу, чтобы ты вела себя так, будто тебе не все равно. Ты моя
мама! Ты обязана поддерживать меня, а не заставлять делать что-то в своей жизни, что было бы для меня несчастьем. Ты никогда не говорила, что гордишься мной. Все, что я узнала об искусстве, я узнала где-то и у кого-то другого. — Ира наблюдала, как губы ее мамы начали дрожать. Она знала, что сделала это. Анна была серьезно зла и серьезно ранена, и все это смешалось в один отвратительный мамин торнадо, который вот-вот пронесется по дому. Она действительно чувствовала себя плохо. Действительно, она это сделала. Она не хотела причинять боль своей маме, даже если не была уверена, что ее эмоции на самом деле были искренними, а не наигранными, как это часто бывало.
— Ты закончила? — Анна вскипела. — Ты напишешь мне эти заявления к концу недели, а если нет, то не будешь получать плату за обучение до конца года. Мы не будем поддерживать тебя, если ты не выполнишь свою часть сделки. И я никогда не хочу слышать разговоров о том, что мы не любим тебя, не принимаем тебя, или заставляем тебя быть кем-то, кем ты не являешься. Ты понимаешь меня, Ирина Лазутчикова?
— Три раза? — Ира усмехнулась. Она подошла к холодильнику и взяла бутылку кокосовой воды. — Три раза тебе пришлось использовать мое полное имя. Ты, должно быть, действительно на грани…
— Прекрати сейчас же, — прошипела Анна, обрывая ее. — Если хочешь оказаться в реальном мире, самостоятельно заботиться о себе, не имея ни оплаченного обучения, ни машины, ни трастового фонда, ни пособия, ничего. Ты остановишься прямо сейчас.
Это была любимая угроза Анны. Отречение. Лишение наследства. Богатые мамы, вероятно, постоянно угрожали этим своим дочерям. Ира ожидала этого, поэтому она просто развернулась,
схватила свой рюкзак и вышла из комнаты, не сказав больше ни слова.
Пусть ее мама думает, что она выиграла этот раунд. Ира не собиралась выполнять свои угрозы. Это был не ее способ публично унизить родителей, разрушить шоу ее мамы или разрушить карьеру отца. В глубине души она была такой же, как все дети, и хотела любви своих родителей и, возможно, даже их одобрения, как бы дерьмово это ни было признавать. Она не хотела причинять им боль, и даже если бы захотела, не смогла бы заставить себя сделать это, и не только потому, что все считали ее слишком милой.
У нее был гораздо лучший план, и позже она скажет, что родители вынудили ее к этому, потому что в конечном счете они так и сделали. Она не будет тратить следующие два года своей жизни на изучение чего-то, к чему у нее не было никакого интереса и абсолютно никакой страсти. Она не собиралась вот так просто отказываться от своих мечтаний и влачить бездушное существование.
Ей просто нужно было найти подходящую женщину, чтобы осуществить свой план.
Правильная женщина будет иметь огромное значение. Правильная женщина изменила бы мнение её родителей.