Проза моей любви

Глава 11

      «Лёжа под раскинувшимися кленовыми ветвями, я мечтал о тишине. Солнце чуть пробивалось сквозь явственно кровавые коронообразные листья. Они, отживши весь свой цикл от весны до осени, мертвенно слетали с ветвей медленно и красиво.

      Я смотрел молча на листьев танец, ловя их не принадлежащими мне руками. То было странное явление и наваждение, будто бы тело мне не подвластно более. Я в безумстве страха хватался за запястья, за грудь, ноги и головы: все ли на месте? Почему такая глухая мечта становилась страшной явью?

      Вновь упав на примятую мною траву, я горько выдохнул. В глазах щипало, в груди саднило. Хотелось разорвать собственное тело, освободить кости, сломать их и вынуть чернушное сердце, чтобы то прекратило болеть. Достаточно, долго ли ещё так будет?

      Я плакал подобно большому ребёнку под осенним листопадом. Красные листья застилали мне глаза. Мне чудились чужие багровые очи в них. То они вырастали на стенах моего дома, то разрастались на коже. Я колол их. Я срезал их. Но то было лишь обманом моего разума, уставшего от боли душевной.

      Я плакал горько, во весь голос. Кого стыдиться, если ты один? Невразумительные слова застревали в горле, кашлем рвались наружу. Я более не мог терпеть то, что нельзя было излечить одной таблеткой. Однажды и навсегда.

      Не хотелось ждать чудесного однажды, что вернет меня к жизни людской. Только человеческое во мне осталось немного: кожа, кости, органы, беззвучный голос — пустая оболочка».

      Дазай скомкал лист и раздражённо бросил его в стену. Скинул все вещи с котацу. Кричал, что есть мочи. Злился и кашлял от першения в горле. Слезы безвольно катились по щеке. Злость густой пеленой застилал глаза. Крик забивался в уши. Лишь конца не было болезненному голосу.

      Бить и стучать по столу да так, чтобы он раскололся. Последним бездыханным вздохом обвенчался глухой удар головой по столешнице. Кому только нужно было это все?

      — На что ты зол, Осаму? — чудились голоса безумцу.

      — На себя, — он сжался под одеялом.

      — А чего злиться на себя? — голос был тот заманчиво сладостен. Звучал же так обманчиво.

      — Простите, что родился, — Осаму всхлипнул. — Я ошибка, созданная двумя людьми.