Но Михаське наплевать было на это мороженое. Правда, первую порцию он
лизал на ходу. Но делал это машинально, не замечая сам. Все горело в нем;
хотелось остудить это горение, но и мороженое не помогало. Тогда Михаська
положил все мороженое в рот и проглотил. Холодный комок упал в живот, и
снова стало жарко.
Ноги несли его домой. В комнате никого не было. Мать куда-то ушла.
Михаська подбежал к комоду и рванул за железную ручку. Комод был закрыт.
Тогда он пошел в угол, вытащил ящик, где лежали отцовские инструменты, и
взял топор.
И голова, и руки, и ноги, и живот, и сердце - все было сейчас на
месте, все было своим. Сколько раз уже замечал Михаська, что всякое
волнение проходит у него в решающие минуты.
Он всунул синее лезвие топора в щель между ящиком и крышкой комода и
изо всей силы навалился на топорище. Что-то хрустнуло в комоде, и ящик
нехотя выполз из своего гнезда.
Здесь лежали деньги. Мать говорила отцу, что деньги надо положить на
сберкнижку, но отец смеялся только в ответ, качал головой и отвечал, что
здесь надежнее. В окно, мол, воры не залезут - четвертый этаж все-таки, - а
в дверь он вделал английский замок, к которому ни один ключ не подходит.
Михаська рванул ящик и увидел деньги. Они лежали в почтовых конвертах.
Несколько синих конвертов с марками. Он достал конверт и отсчитал пятьсот
рублей. Топор так и остался лежать у взломанного комода.
Михаська выскочил в коридор, захлопнул дверь и пошел к Ивановне.
Бабушки дома не было, а Лизка с Катей сидели на табуретках и смотрели
в окно.
- Пойдемте! - сказал им Михаська.
Они послушно поднялись и пошли за ним.
По дороге они сделали петлю и взяли Сашку Свиридова.
Сашка и девчонки пробовали заговорить с Михаськой, но он странно
улыбался и ничего не отвечал. Только у самой Фроловой он сказал:
- У меня сегодня день рождения. Угощаю мороженым.
Сашка протянул Михаське руку, и он машинально пожал ее.
- Чего молчал? - сказал Сашка. - Темнила!
Когда Фролиха снова увидела Михаську, она вроде даже обрадовалась.
- Ну вот, - сказала она, - все-таки пришел!
И стала черпать мороженое.
Михаська неожиданно вспомнил, что, когда он прыгнул к овчаркам и они
залились лаем, что-то хрюкало еще. Он подумал, что ослышался, но теперь
понял - нет. Сашка давно когда-то говорил, что Фролиха пошла торговать
мороженым, потому что на молокозаводе можно достать обрат. Фролиха держала
поросят, так что обрат ей очень был нужен. И хрюкали тогда поросята.
Фролова начерпала мороженое, отпечатала своей жестяной рюмкой порцию и
протянула Михаське.
- Больше не бегай, - сказала она, - останешься без мороженого.
- Не останусь, - ответил весело Михаська и протянул ей пятьсот
рублей. - Дайте мороженого. На все.
Фролиха выкатила глаза, замахала руками в белых нарукавниках.
- Что ты! - заговорила она быстро. - Отец узнает, что я тебе
рассказала, скандал устроит.
- А какое вы имеете право? - сказал зло Михаська. - Я у вас мороженое
покупаю. Продавайте!
Катька дернула Михаську за руку, он повернулся и увидел ее выпученные
глаза.
- Михасик, Михасик, что ты делаешь? - говорила Катька.
Сашка стоял с открытым ртом. Лиза смотрела на него, как на полоумного.
- Да не бойтесь! - сказал Михаська. - Всего-то двадцать пять порций!
Нет... тридцать пять.
Он протянул Фролихе еще деньги. Те, из кошки.
- Это мне отец дал! - сказал он и удивился, как легко вдруг стало
врать. - Ему вот она, - он кивнул на Фролову, - за меня заплатила. За то,
что собаки ихние меня грызли.
Усмехаясь, Фролова кивнула ребятам.
- Не бойтесь, - сказал ей Михаська. - Вы-то тут при чем?
Фролиха сосчитала деньги и стала черпать мороженое.
Они взяли сначала по две порции, рук уже не хватало; тогда Сашка снял
с головы фуражку, и Фролова наложила полную шапку мороженого.
Потом они отправились в скверик и сели на скамейку. После пятой порции
Лиза высунула белый язык и сказала, что больше не хочет. Как ни уговаривал
ее Михаська, Лиза отказывалась. Даже пересела на другую скамейку, чтоб не
видеть, как они едят.
Катька сдалась на восьмой порции, но девятую все-таки через силу
съела. Теперь остались они вдвоем - Сашка и Михаська.
Мороженое начало таять, приходилось торопиться. Михаська глотал его
большими кусками. Все-таки жаль бросать такую вкуснятину! Сашка не отставал
от него.
Лиза на соседней скамейке начала потихоньку икать, а Катька смеялась
над ней и закрывала ей рот ладошкой.
- Все, - сказал Сашка хриплым голосом и прокашлялся. - Все, - повторил
он, но голос у него снова был какой-то глухой.
Они пошли домой.
Им навстречу дул жаркий ветер; он тащил пыль, махал ветвями деревьев,
гладил щеки...
Щеки у Михаськи теперь уже не горели, как прежде. Он шел и улыбался
ветру, облакам, плывущим наверху, белым домам с синими крышами. Конечно,
крыши были совсем не синие, а красные, зеленые, коричневые и просто
никакие - серые, некрашеные. Но если смотреть на них против солнца, они
кажутся синими. Как вода в реке.
Михаська смотрел на белые дома с синими крышами, которые бросали
поперек дороги фиолетовые тени. А в животе было холодно.
