Отравленные | 18+

Эпилог

В кино во время похорон всегда идет дождь. У Эйдена этот факт обычно вызывал усмешку, ведь солнечных дней в году больше, а люди умирают ежедневно. Вдобавок, какой нормальный могильщик согласится копать яму, когда землю так размыло? Но вот он здесь, перед свежевырытой могилой, под черным нейлоном зонта, который Дэниэл заботливо держит над его головой, потому что ему самому плевать, поливает его дождь или нет. Он смотрит в черную бесконечную пустоту и неосознанно в очередной раз поправляет белоснежные бинты под подбородком. Он пытается слушать священника, чтобы вылезти из своей собственной прямоугольной ямы, в которую его настойчиво затягивают чувство вины и мысли о сотне вариантов того, как можно было бы избежать произошедшего.

Эйден не скорбит по покойному, он скорбит по самому себе, по тому, каким был он сам до этой внезапной смерти, по тому, каким до этого был Дэниэл, какими они все были всего несколько дней назад. Он тоскует по иллюзии, в которой жил до этого, в которой можно было мечтать о беззаботной легкой жизни на побережье Атлантического океана, в которой существовала надежда на искупление и вечная любовь, в которой все обязательно закончилось бы хэппи-эндом. Он не знает, в какой точно момент эта иллюзия растворилась в аду реальности. Тогда, когда впервые в жизни начал по-настоящему задыхаться? Или тогда, когда увидел глаза Дэниэла, в которых не было ничего, кроме ядовитой ненависти и желания уничтожить? Или, может быть, когда мысленно попрощался с ним за секунду до того, как канул в небытие, уверенный, что это конец? Он содрогался каждый раз, вспоминая детали этого кошмарного Дня Благодарения. А была ли хоть минута за прошедшие дни, в которую он бы об этом забыл?

Эйден усилием воли заставил себя посмотреть на Кристиана, сгорбившегося у закрытого гроба как уродливая кладбищенская горгулья, рев которой безуспешно пытался перекричать гром. От этих звуков кровь стынет в жилах и хочется бежать без оглядки, хоть Крис и стал теперь всего лишь призраком самого себя и бледной тенью своего кровожадного брата. Колени предательски дрожат от вновь накрывающего страха, а все вокруг кажется нереальным. Он скользит взглядом по знакомым лицам и ужасается тому, насколько невозмутимо могут выглядеть люди, хранящие столь ужасные тайны. Одинаковые ровные губы, сжатые в напряженные линии, сухие глаза и пустые взгляды, белые пальцы, сжимающие изогнутые ручки зонтов. Эйден понимает, почему его держали в неведении, но легче от этого не становится. Его сводит с ума осознание того, каким извращенным спектаклем были все вечеринки, все посиделки у бассейна, ведь среди них все это время были монстры, и только один Эйден этого не знал. Делало ли это знание монстров из тех, кто им обладал? Или оно делало из них таких же жертв?