Моё Дорогое Солнце

Отрывок из Больницы для Душевнобольных

При слове «больница» в носу всегда щекотало чем-то стерильно-враждебным, а рука, подрагивая, инстинктивно тянулась к теплым пальцам Солнца. Мне думается, что я за два коротеньких года познал всех врачей: тех пожилых, кто каждый раз посмеется над романтической сентиментальностью пациента («ну начитаются этих вредных книжек, и вздыхают, как незамужние леди»), обычно упитанных, иногда даже измерно, безразлично улыбающихся и знающих еще до осмотра, что больному просто надо немного отдыха, источников, если на то позволяют деньги; флегматиков, неразборчиво смотрящих то ли сквозь туман, то ли запотевшие очки - они обязательно пропишут микстуру, и не удержатся от критики народных средств, даже если о них и не было речи; последние же просто не верили в наличие проблемы - крестьяне же как-то справляются, да и вам бы труд не помешал. И везде - холодные руки незнакомца, ощупывающие напряженное тело, и теплые добрые ладони Солнца, поглаживающее мои выпирающие костяшки бескровных пальцев.

Однажды нас увели против воли - тот брызгающий кровью кашель уж слишком страшно испачкал светлое платье дамочки, которая оказалась рядом с нами в напротив старинных картин. Обидно же было то, что я уже поправлялся - в тот день я впервые осмелился принести в галлерею бумагу и задержаться там более, чем позволяла мне моя болезненная тревога. Так мне потом блокнот и отдали - краснющий, а ведь мы только сели, и я даже чувствовал себя нормальным.

Тот случай был особенно страшным - мисс Н., начитавшаяся в газете о новых ученых открытиях, настаивала на моем полном обследовании, сию же минуту, пока на ее юбках еще не до конца иссохла кровь; она ведь собственными глазами видела фото заразного безумца, и даже дала почитать об ужасном инциденте подругам: на жарком континенте, куда так зачистила модная молодежь, бушевала болезнь, сводившая с ума - и передавалась она через кровь. Срочно, узнать, не были ли мы - первыми занесшимися эту дрянь в наш город! Конечно же, она оплатит исследование, не поскупится, она ведь человек науки, и тоже читает последние выпуски газет. А из Меггидо, вы слышали, что завезли?..

И делать было нечего - ведь знатная особа хочет ответов, пусть даже если вопрос еще определить не смогли. И обязательно надо изолировать - это не сложно, да и уединение личностям со ослабевшими нервами тоже не помешает. А что бы пациент-заключенный перестал суетиться - это очень вредно, а молодые всегда так порывисты и энергичны - можно и связать; так ведь намного удобнее лежать на мягких перинах! Смирительная рубашка всегда была символом прогресса и гуманности (и про это не забыла упомянуть Мисс Н., трагично созерцающая волнения супруги юного господина) в нашей постоянно развивающейся цивилизации.  В тот день все руки были холодными и чужими.

Все люди без спросу прикасающиеся к моему телу имеют холодные руки. Да, у моей госпожи они тоже были такими - ледяные и липкие. Пальцы врачей же всегда были сухи, но липкость сохранялась в движениях: они все щупали меня, стучали, нажимали, и я все ждал, когда к их пальцам прилипнет моя вспотевшая кожа, и как неприятно ее будет отдирать от них, как мерзко это будет звучать в тишине. И каждый раз они все твердили - выпрямись, не надо сжиматься, как ребенок, а мне все казалось, что я уже перенесся в детство, и что ни Арадия, ни Солнце не смогут меня спасти.

Тот случай был особенно страшным - а так же и тихим, и светлым, и безумным; теперь ни теплых, ни холодных, ни липких рук не было - даже ртов, всегда что-то осуждающе шепчущих, и глаз, так пристально смотрящих на то, что я всегда хотел скрыть. В той комнате были только я и рубашка - усердно давящая ткань и безразличная тишина. Тогда даже мысли мои как будто бы отмерли, и я старательно душил их, прежде чем они могли снова родиться - я все боялся, что Мисс Н. интерпретирует их не так. Но то, что страшило меня гораздо больше, была бессловесность Солнца, запрятанной где-то и точно так же пойманной в силки, ведь муж и жена - одна Сатана; так говорила Мисс Н., с научным интересом тыкающая в нас трезубцем, записывающая безумные реакции подопечных. И что только не породит природа-Матушка!

За мной никто не следил, а я все трясся, что вот именно в такой момент, проклюнутся мои нерадивые крылья, и Мисс Н. окажется права - какие жуткие чудеса встречаются в этом мире! Я судорожно сжимал побелевшие губы - мои клыки не выдадут животную сущность, о которой так часто, меж новостей, проповедает френология. И даже когда затихли их отдаленные шаги в коридоре, я все еще упрямо, до судорог, напрягал свои челюсти - не просто же так на меня с потолка глядело тухло-зеленое, невнятно потекшее пятно живой плесени. Глупо, глупо, размышлял я, но только мысли приходилось тоже шептать: они положили меня лицом к ободранному, плохо закрашенному потолку и думали, что я не замечу? Чем больше я глядел на него, тем сильнее пятно напоминало глаз, нахмуренный и, со временем, ухмыляющийся. Не узнаешь мою тайну, тихонько повторял про себя я, а за несколькими стенами плакала Солнце, тоже тихо, чтобы не заметили: вдруг Месяц что-то вдруг выпалит в невпопад и правда его заберут в больницу для душевно больных. Как поэтично звучало это место!..

Впрочем, Мисс Н. уже вскоре наскучил ее эксперимент - в дневной газете писали, что страшнее всего заразиться от крови экзотических комаров. И позабыв о своей прошлой тревоге, она, как щедрый спонсор наук, просила вернуть ей деньги за мое заключение, ведь нужно на что-то открывать комитет по изучению заморских букашек, пока не поздно, и не случилась еще одна катастрофа. И снова поползли по мне холодные руки, все так же незаинтересованные исходом «необычайного случая». Согнувшись, я упал в объятия Солнца: она попросила меня еще немножко не плакать, за нами следили. Я потерплю, конечно; будь проклята чертова плесень, и душевные боли.