Мой террорист

Глава 4

Тридцатого декабря просыпаюсь поздно. На работу сегодня идти не надо. И завтра не надо. И потом еще целых пять дней. Какое счастье, наконец-то хоть высплюсь. В теле легкая, почти незаметная слабость, голова чуть тяжеловата и почему-то немного больно плечам. Но, в общем, чувствую себя вполне прилично. Хорошо, что на вечеринке я пил только вино, а не стал мешать все подряд. Тут же осознаю, что было бы намного лучше, если бы я вчера не прикасался ни к чему крепче колы,потому что вспоминаю во всех подробностях эпизод на балконе. Черт. Я все-таки вчера напился и приставал к Гурову. Чееерт... От жгучего стыда сворачиваюсь в позу эмбриона, утыкаюсь носом в коленки и даже крепко зажмуриваюсь. Чееерт...Позорище-то какое. Ну и за каким я все это делал? Выпендривался, нес не пойми что... лип к нему... вис у него на шее... Какого я вообще к нему полез?! Хотя, если так разобраться, это он притащился ко мне на балкон. Выбросил мой фужер, наговорил мне кучу гадостей, прямо как в тот раз, на Островах. Даже, пожалуй, хуже, тогда он хотя бы сучкой меня не обзывал. Чертов гребаный Террорист. И все равно, было в его словах и в том, как он себя вел, что-то такое, что не дает мне всерьез оскорбиться. Эта злость... все эти упреки... Если подумать, очень похоже на ревность... Тут же осаживаю себя. Эй, Тони, опомнись, куда это тебя занесло? Террорист и ревность? Даже не так: Террорист, ревность и ты? Только не с его стороны. Но все равно, так волнует... Вызываю в памяти ощущения: близость
его тела... руки, стиснувшие мои плечи... сбившееся дыхание... Аааа, хватит, Тони, очнись! Лучше подумай о том, как ты будешь теперь на него смотреть, сквозь пол ведь провалишься. Хорошо, что впереди целая неделя выходных, может быть, он
забудет... Да и вообще, можно ведь совсем не смотреть. Буду тихо сидеть в своей бухгалтерии как мышь под веником, глядишь, пронесет.
Кое-как успокоившись, выбираюсь из постели. Моя рубашка валяется на полу рядом с диваном. Поднимаю, встряхиваю, и меня тут же окутывает едва уловимый запах чужого парфюма. Тяжеловатый восточный аромат... сладкий, приторный, совсем ему не идет... Плечи рубашки немного помяты. Тонкий упругий шелк за ночь почти разгладился, но все-таки заметно. Сильно же он ее тискал... Поэтому и болит.
Скашиваю глаза в сторону, потом в другую: так и есть, синяки. Не очень, но все же видны. Какая-то слабость в коленях. Плюхаюсь задницей на постель и какое-то
время сижу, разглядывая смятую одежку.
День проходит спокойно. Сначала принимаю душ, стоя в обшарпанной чугунной ванне.
С ума сойти, каким я стал непривередливым. Пару месяцев назад я бы побрезговал подойти к этой уродливой лоханке, не то, что в нее лезть. Слегка прибираюсь в квартире, потом выхожу из дома. Хорошо, что к празднику дали премию, я смогу купить подарки маме и Юрию Петровичу. Долго хожу по магазинам, так трудно найти достойный презент, соответствующий моим финансам. В конце концов, покупаю дяде
Юре тонкий кашемировый шарф, а маме белоснежные пушистые варежки из ангорки.
Мама обычно носит перчатки, но варежки такие легкие и теплые, должны ей понравиться. Если ей сейчас вообще хоть что-то понравится...
Пополняю свой запас кофе. Еще покупаю теплые зимние ботинки. Те, которые у меня сейчас, элегантное творение Гуччи, очень хороши, но лишь при условии, что у тебя есть авто. Для того, чтобы месить ими слякоть и снег они совсем не годятся. И они слишком легкие для московской зимы. Хорошо бы купить большой ровный матрас, их еще называют надувными кроватями. Я замучился спать на этом убогом диване, он весь в каких-то буграх и где-то сбоку даже чуть-чуть выпирает пружина. Но, похоже, этого мой бюджет уже не вынесет. Придется еще потерпеть, не все сразу.
Кажется, наконец-то наступила зима, на улице легкий морозец, и даже застывшая грязь слегка присыпана тонким снежком, поэтому мысли у меня по дороге домой исключительно приятные. С удовольствием думаю о том, что завтра Новый Год, о том, что сегодня вечером за мной заедет дядя Юра, и я снова увижу маму. Что проведу с ней целых шесть дней. К тому же целых шесть дней в уютном доме, в человеческих
условиях.
Выходные проходят спокойно и тихо. Юрий Петрович с благодарностью принимает шарф,
немного смущаясь, вручает мне тонкую пачечку тысячных купюр. Среди богатых людей дарить на Новый Год деньги как-то не принято. Даже считается оскорбительным, знаком того, что человек не позаботился выбрать тебе подарок. Но он поступает
совершенно правильно, это именно то, что мне сейчас нужнее всего. К тому же сумма такая, что для меня значима, но в то же время, не настолько велика, чтобы
я чувствовал себя обязанным. Хотя я и так перед ним в долгу за то, что он делает для моей мамы.
Маме варежки все-таки нравятся, она слегка мне улыбается и даже целует в щеку. Она явно потихоньку приходит в себя. Не знаю, радоваться мне или плакать. Бедная мама, ей еще предстоит осознать то, что случилось с отцом, осознать всю глубину потери, прочувствовать до конца его предательство. Как же ей будет тяжело...
Новый Год встречаем втроем, в нарядной гостиной. После ужина мама и дядя Юра садятся на диван смотреть телевизор. Дядя Юра трогательно хлопочет, стараясь
усадить Оленьку поудобней, спрашивает, не принести ли подушку. Я сажусь на полу рядом с мамой, устраиваю голову у нее на коленях. Родное тепло, так приятно... Мама задумчиво перебирает мои волосы, от этого в груди тихонько щемит. В комнате
терпкий еловый аромат, вспоминаю новогодние праздники своего детства, все почти так же, только под елкой всегда лежала гора подарков, и с нами тогда был отец.
Оставшиеся пять дней тоже проходят, словно в раю. По утрам долго валяюсь в мягкой уютной кровати, нежусь в большой круглой ванне, пробую разные соли и пену, балую себя кремами и лосьонами. Что и говорить, светские львы знают толк в
сладкой жизни. Пытаюсь вообразить себе ванную Гурова. Спальню в общих чертах
представляю, думаю, те же черненькие простынки. А стены, наверное, темно-синие, как его новогодний прикид. Насмешливо фыркаю: вполне подходит этому мрачному типу. Продолжаю фантазировать: и в ванной, скорее всего, черный кафель, может
быть, темный малахит. Черная мыльница, черный стаканчик для полоскания, черная зубная щетка... И полотенца тоже черные. И черный банный халат... Короткий, выше колен... небрежно запахнут и перехвачен поясом... влажная после ванны волосатая грудь... Побриться еще не успел, поэтому на смуглых щеках короткая жесткая щетина... такая колючая... Даже не замечаю, как моя рука тянется... понятно, куда. От своих
шаловливых мыслей я уже здорово возбудился, мой член встрепенулся и выглядывает
из пышной пены как любопытный зверек из норки. Набираю в ладонь побольше белой легкой субстанции, нежу себя, ласкаю в теплой душистой воде. Тор... Тор... Тор... Тооор... Тооооор... Тоор... Хаааа... Сладко кончаю и тут же от смущения с головой погружаюсь в воду, как будто виновник этой внезапной разрядки может за мной наблюдать.
После завтрака каждый день гуляем с мамой в саду, иногда вдвоем, иногда с дядей Юрой. Зима наверстывает упущенное, сад весь засыпан пушистым снегом, но дорожки всегда аккуратно расчищены, у Юрия Петровича в хозяйстве порядок. Обмениваюсь
мейлами с Джеки, они с Филом сейчас в Шамони, на горнолыжном курорте, и все у них замечательно.
В один из дней едем с дядей Юрой на кладбище. Последний раз я был на могиле отца больше месяца назад, на сорок дней. По дороге покупаю цветы, двадцать алых
гвоздик. Отцу понравится, он их любил. Зарываюсь носом в букет. Острый, приятный запах. На кладбище все тоже в снегу, с трудом прокладываем себе путь до черной ажурной оградки. С сомнением смотрю на цветы, боюсь, что на белом они будут
казаться каплями крови. Но нет, ничего такого, выглядит мирно и даже как-то празднично. Памятник временный, металлический. Для того, чтобы поставить каменный, нужно ждать где-то год, земля должна осесть.
Сметаю перчаткой снег, всматриваюсь в фарфоровую фотографию. Хороший снимок,
сделан лет десять назад, отцу здесь немного больше пятидесяти. Совсем еще не старое лицо, честный открытый взгляд, в углах губ чуть наметившаяся улыбка.
Смотрю долго, не отрываясь, воскрешаю в памяти, возрождаю в себе. И в этот момент прощаю. Совсем. Отец, я перед тобой виноват не меньше. Если уж честно, я был довольно паршивым сыном. Меня никогда не было рядом. Я ничем не помог тебе,
не поддержал в трудную минуту, не удержал... Прости меня, папа. Я прощаю, и ты прости.
Пятого вечером дядя Юра отвозит меня в Москву. Перед отъездом он предлагает переехать к нему, он раньше даже не представлял, в каких условиях я сейчас живу.
Соблазн велик, но отказываюсь. Юрий Петрович живет далеко за городом, как, скажите, пожалуйста, я буду добираться до работы и обратно? Дядя Юра даже готов
выделить мне кое-что из своего автопарка. Отказываюсь опять, мучиться в пробках в час пик тоже невеликое удовольствие, на метро как-то проще. Кроме того, под
влиянием последних событий своей жизни я вообще избегаю одалживаться, а ему я и так обязан, что дальше некуда. Но тут у меня хотя бы есть оправдание, что он
делает это не для меня, а для мамы. В общем, спасибо, нет.