Скрижали

8.

Бессонница открыла на меня охоту. Подобно тёмному ассасину, какая-то паранойя пасла меня всюду. И все — все кругом видели это, ведь я сам на себя перестал походить. За считанную неделю я превратился в раздражительного отшельника, замкнутого в себе под громадный амбарный замок. Перестал нормально есть, спать, думать, меня преследовал шум, он с маниакальным упоением шептал мне откровения, смысла которых я в упор не понимал. Да и не хотел. Я не хотел всей этой жути, я мечтал воротить назад удела своей жизни, своей нормальной, размеренной жизни, плоской и наполненной сотнями старинных книг и родными людьми. Но треклятая делирия просто вбила меня в тёмный угол и, сломив волю, оставила тряпичной куклой, жалким подобием человека, читать мантры пустоте, только бы не слышать гласа дьявола. Всегда знал, что зло — творение рук человеческих, что не существует никакого тотального высшего зла. Человек и есть зло. Порой сам себе.

Вероятно, не будь я таким упёртым, и не загонял себя, помыкая «розгами учения», с моей головой сейчас всё было бы в порядке. Вот только учёба никогда не была мне пыткой, я не истязал себя, наука была мне в кайф. Так, где же, и когда, гранитный камень врезал мне по темечку? Врезал до той степени, что во мне заговорил дьявол, открывая страшные видения, что адом сущим вторгались в мою привычную укомплектованную реальность.

Я отключил телефон, прекратил выходить из дома, даже в универ. Проходя учебную программу, не покидая стен квартиры, ссылался на трудоёмкую работу над дипломом. Хотя и не касался его, зная, что только запорю всё к чертям, пока в столь незавидном состоянии Повешенного. Но всегда были книги, которые меня понимали с полуслова. Только это занятие и удерживало в шатком балансе — чтение. Едва заслышав шёпот, я начинал читать вслух, сталкивая в жестокой сече свет науки и мракобесие предрассудков. А треклятые строки стали проявляться на коже с бравурным постоянством, и одной рукой уже не ограничиваясь — начертания проносились в такт чёртовым исповедям: по шее, рукам, торсу, — я чувствовал эти жала, ощущал, как они вонзались в мою плоть, проявляя неведомые знаки на коже; слышал их, видел! Но отрекался от всей этой фатальной ереси, читая вслух, пока в один из воскресных вечеров, в мою дверь не постучало спасение.

— Клим, тут к тебе гости.

— Мам, я занят! — крикнул, продолжая читать, сидя прямо на полу своей комнаты, погружённой во мрак.