Если...

- 19 -

Дело не в том, что он социопат. Не в том, что ему нравится одиночество, хотя и это отчасти является верным. Просто его маленький мир сосредоточен в пределах небольшой кухни. Маленькое помещение служит ему и крепостью и тюрьмой. Запирая себя в ней, он продолжает смотреть на мир сквозь толстые прутья решёток, возведённые им же самим. Мир. Общество. То, что окружает его, не пугает. Нет. Просто для большинства из них он «экстра» - лишний, поэтому смотреть сквозь пальцы проще. Безболезненней.

То, что происходит «внутри» не понять никому. Никому. Даже ему самому это сделать не под силу.

Царящее безумие. Хаос. Это его «стихия». Там он чувствует себя, как рыба в воде. Он уже и не представляет, каково это – жить без отравляюще тихого крика. Без мыслей изъедающих. Без воспоминаний, втаптывающих лучше любого ботинка. Как можно жить без тех мыслей, что упорно продолжают съедать, разрушая. Как можно «жить» - этого он не понимает. Да и навряд ли уже поймёт.

Внутри также мёртво и холодно. Существующая «дыра» разрастается(?) Просто существует(?) Он не знает. Утверждать не может, ведь в окружающей его тьме не видно ни зги. Не видно самого себя. Потерянное «счастье» было до того обжигающе близко. До того опасного сладко. Проникало под кожу. Расползалось.

Каждый мотылёк стремится к открытому огню в надежде получить хотя бы малую долю имеющегося у него тепла, прекрасно понимая, что в итоге если и не умрёт, то подпалит свои крылья, не смея больше взлететь. Юнги сжёг свои крылья дотла. Даже шрамов на бледной коже не оставил. Только память. Память секундного, пылающего «счастья».

Собственный голос как напоминание. Отражение в зеркале – напоминание. Даже плотное облако дыма служит напоминанием собственной ничтожности. Собственной убитой «мечты». Музыки теперь даже в мыслях нет. Коснуться её после всей вылитой на себя грязи кажется кощунством. Юнги не имеет права марать то единственно чистое, что хоть и не осталось у него, но было. Он не имеет права. Желания. Сейчас он ничего не имеет.

Смотря на отражающиеся тени, видит «мир». Видит изгнившего себя. Изъеденного. Сломанного. Не его. Видит того, кто лишился многого. Кто сохранить не сумел, больше разрушив. Видит того «покинутого» себя. Потерянного. Краски собственных глаз кажутся чужими. Привитыми. Не своими. Он ощущает себя загнанным в клетку и от чувства этого избавиться не может.

Сердце в груди бьётся мерно. Всё ещё еле слышно.

Тонкие пальцы глубже в грудную клетку погружает. Проламывая рёбра. Вскрывая лёгкие. Жидкость вязкая стекает вниз до локтей, каплями струясь под ноги. Он утопает в «себе». Вырвать пытается то, что жить мешает. Тот осадок до прекрасного ужасного «счастья». Ногтями глубже в собственную плоть впивается, отрывая крупные куски. Добраться хочет. Зубами вены, переплетённые с тонкими раскалёнными нервами, рвёт. Губы в собственной крови. Куски плоти отлетают куда-то в пустоту. Дышит сквозь зубы. Глаза пеленой желания «Убрать!» окутаны. Он хочет вырезать то, что мешает ему вновь научиться мечтать.

Непозволительная роскошь.

Собственными пальцами. Острыми осколками всего что нашёл. Грязным стеклом. Собственной убитой гордостью. Режет. Рвёт. Разрывает себя. Но не добирается. Не находит. Губы полосует. Глазные яблоки из глазниц вынимает, выбрасывая. Ему нужно найти. Отыскать. Нужно избавится. Искоренить. Вырвать с корнем. Вырвать так, как делал с собственными «цветами», что цвели внутри.

Выворачивает наизнанку. Каждый миллиметр собственного «я» изучает. Не находит. Безжизненно стонет. Воет гортанно.

Глубоко на поверхности теплится. Существует. Изрядно побитое. Тонкое. Но упрямо живое. Желанное. Кажется, отыскал. Справился(?)

Не прикоснутся. Не достать, как сильно бы не тянулся. То, что убить хочет. То, от чего зависеть не хочет. Не искоренить. Не вырвать.

«Не нужно пытаться лгать самому себе, Юнги.» - Эхом отрекошечивает от собственных «стен». Нервы оголены. Сам себя обнажил. Раскрыл. Расковырял.

Ложь придуманная. Внушаемая. Она настолько прекрасна, что и поверить в неё становится невозможным. Невозможным даже самому себе.

Ужасней реальности(–)Ужасней мечты нет ничего. Нет, и не будет никогда.