Да, проходите, присаживайтесь (Редактируется)

5

— Какого черта, Юнги? — кричал Чонгук. — Я должен был поговорить с ним и... Взять его номер, наверное... — добавил он, шумно сглотнув. — Мудак.

— Ац, мелкий, что еще за словеч... Блять! — споткнулся Мин о старый пылесос, заранее выкаченный Гуком в прихожую на случай уборки. Да, убираться так никто и не стал.
Из уст Юнги еще долго бы лился отборный мат, если бы Чон ни заткнул его своими «ну, а сам-то» и «не матерись при тонсене», а затем мелкий смылся в свою комнату, как ни в чем не бывало.
Тяжелое дыхание, побелевшие костяшки, отчаянные попытки найти закурить — безуспешно. Пачка, купленная еще вчера, уже была пуста. «Блять, блять, блять... Да куда ж вы деваетесь-то?!» и Мин, накинув куртку, направлялся в ближайший круглосуточный.
Парень, если честно, сам еще не мог до конца понять: откуда в нем эта раздражительность и с чего это он стал таким чувствительным. Да нет, брехня это все.
Он шел, пиная валяющийся мусор и сердито оглядывая прохожих. На нем точно была неоновая вывеска: «Осторожно, злой Мин Юнги. Бьется током, насылает проклятья». Не удивительно, что люди аж на другую сторону переходили, от него подальше.
Неожиданное «Юнги-я!» заставило Мина обернуться: Чимин приближался быстрее, чем марафонец к финишу.

— Хен, я так рад тебя видеть! — лепетал Пак. — Что ты здесь делаешь? Идешь куда-то? Какие планы на вечер? — начал закидывать Мина вопросами.
— Хен? Мы знакомы третий день, тебя это не смущает? — проговорил отрешенно Юн и, чуть погодя, добавил: — За сигаретами иду.

— Ну, хен, сигареты вредные, — интонация, точно говорил ребенок, добивала своей невинностью. — Возьми лучше булочку какую-нибудь!

— Да, по тебе видно, что сладкое в приоритете, — прозвучало как-то слишком грубо.

Чимин часто переживал по этому поводу, но тэхеново «красавчик» помогало держаться на плаву. А теперь Юнги, такой классный, красивый, сексуальный и притягательный... И «сладкое в приоритете». Обидно, что сказать.

— Но я люблю мясо, — выдал Мин, заметив реакцию Пака. — Купить тебе булочку с мясом?

— Да-да-да и еще раз да!
Мясо в булочках действительно вкусное, и Чимин даже откусил кусочек булочки Юна, надеясь, что тот не заметит. И это было опрометчиво.

— Ты что творишь?
— А внаеф, — послышалось от Пака с набитым ртом, — Я покажу тебе свой секрет, — добавил он проглотив. — Будешь первым и, разумеется, только из-за булочки! — и потащил его за руку в неизвестном направлении.
Крыша одной из высоток взрывала мозг.

— Нет, не надо прошу. Не трогайте меня. Прошу. Умоляю. Пожалуйста, — выдавил он чуть не плача.
— Проси, мое сердце, проси-умоляй. Только вряд ли от этого будет тебе прок.
Он занес ногу, намереваясь пнуть мальчика. Издав подобие вопля мальчик упал на живот. Губы мужика растянулись в его коронной и мерзкой, надо сказать ухмылке, обнажив свои желтые зубы.
Он схватил его за горло и рывком приподнял с пола, так что лица их были на одном уровне. Мальчик почувствовал его смрадное дыхание, а потом его горло сдавали и дышать стало нечем.
— Послушай, гаденыш. И слушай меня внимательно, потому что повторять я не буду. Ты будешь вставать после каждого моего удара, иначе я тебе этой вот самой рукой оторву язык. И можешь кусать меня, сколько хочешь, пожалуйста, потому что не пройдет и дня, как на твоей нежной мордашке расцветут пышным цветом первые цветочки — если, конечно, ты доживешь. Ты хорошо меня понял?
Мальчик отчаянно закивал головой. Лицо мужчины расплывалось в серых складках сгущающего тумана, а голос доносился будто — то из далека.
— Вот и славненько. — Мужчина отшвырнул мальчишку. Обмякшее тело мальчика шлепнулось об пол; он жадно хватал ртом воздух, давясь, как будто его рвало. Наконец ему удалось сделать вдох — воздух со свистом ворвался в легкие, обжигая их жидким огнем. Мальчишка выплюнул комок окровавленной слизи. Теперь его точно едва не стошнило.
— А теперь вставай, радость моего сердца, и давай больше не будем ругаться по этому поводу.
Мальчик встает повинуясь и понимая что его уже никто не спасет.
— Отлично, мой зайчик, отлично!

Воспоминания в голове Тэхена шли кругом, заставляя его впиваться ногтями в собственную кожу и вздрагивать, точно при падении с крыши. Этот ужас не забывался, не мерк с годами, а лишь оставлял новые шрамы на сердце.
Одиннадцать лет.
Одиннадцать лет.
Одиннадцать лет.
Кима похитили. Это было давно, это было жутко. Мужчина избивал его, кричал и унижал так, что хотелось застрелиться, но он боролся.
Психология не в силах помочь разбитой душе. Может быть справится любовь?