Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь пятая.

Так миновали первый адский круг
И во второй сошли мы по ступеням,
Он меньше был, но согрешившим теням
Там выпало на долю больше мук.
Судья Минос" со скрежетом зубовным
Внимает там признаниям греховным,
И сколько раз он обовьется вкруг Своим хвостом - на столько же ступеней
Спускается виновный ниже в ад. Отягчены обильем преступлений,
Ему всегда их сонмы предстоят
И, вняв его суровому решенью,
Спускаются в пучину, тиш за тишью.
Едва меня завидевши, Минос
Воскликнул так зловещими устами:
- «Зачем сюда, в приют скорбей и слез,
Приходишь ты? Широкими вратами
Уйти трудней отсюда, чем войти».
И возгласил наставник мудрый: - «Тише!
Не будь ему преградою в пути
И знай: на то есть повеленье свыше».
Тут явственный ко мне донесся стон
Преступных душ. Я был над бездной тою
В той стороне, где грозной немотою
И самый свет навеки поражен,
Но весь простор, как волны океана,
Гудит во тьме. И там, среди тумана,
Крутя,бичуя душ преступных рой, -
Их мчат cсобой порывы урагана.
Когда же вихрь к окраине скалы
Приносит их и с силой ударяет, -
На правосудье Божие хулы Мятежный сонм со стоном изрыгает.

И я узнал, что каре столь ужасной
Верховный суд подверг нещадно тех,
Кто, негою влекомый сладострастной,
Искал себе лишь чувственных утех.
И, как скворцы бесчисленной станицей
Несутся вдаль с приходом злой зимы,
Так, отдыха не зная в царстве тьмы.
Несчастные кружились вереницей.
Как, вытянувшись нитью, журавли
Несутся вдаль с печально-резким криком,
Так сонмы их, сливаясь в вопле диком,
Кружилися во мраке без конца.
И я спросил у мудрого певца:
- За что толпа в казнится?
- «Одна из них, -промолвил он, -царица,
Владычица когда-то славных стран,
Тех, где теперь правителем султан.
Наследовав от Нина царский сан,
Но чувственною жаждою объята,
Она была потворницей разврата;
Звалась Семирамидою она.
Другая с ней-преступная жена,
Которая себя лишила жизни.
Вот Клеопатра, жертвою страстей
Слывущая; Елена рядом ней,
Причина зол и стольких бед в отчизне;
Парис, Тристан, великий вождь Ахилл,
Который пал в бою своем с любовью,
И многие из тех, кто должен был
За грех любви платить своею кровью».
Я состраданье в сердце ощутил
Безмерное, узнав в собраные этом
Мне названных по имени поэтом
Так много славных рыцарей и жен.
И молвил я, глубоко потрясен:
—Наставник мой, дозволишь ли со словом
Участия ты обратиться мне
Вон к той чете, парящей в вышине?
« - Когда сюда в порыве вихря новом
Приблизятся они -  останови
Их именем связавшей их любви!»-
Ответил он. И я, когда суровым Порывом бурь примчало их сюда,
Возвысив голос, молвил им:- Когда
О страждущие тени, в состоянье
Вы говорить, услышать дайте вас! -
И вот они, на мой призывный глас,
Как пламенем любовного желанья
Обьятые внезапно голубки,
Которые, воздушны и легки,
Летят к гнезду, - спустилися покорно.
Паря во мгле зловещей и тлетворной.
И молвила одна из них: - «О ты,
Исполненный величья, доброты,
Который к нам нисходишь в ад кромешный,
К нам, обагрившим кровью Божий мир,
Когда б Господь призыв услышал грешный,
Молила б я, чтоб даровал Он мир
Душе твоей! В печали безутешной
Ты жалость нам великую явил.
Расспрашивай! Покуда вихрь суровый
Безмолвствует, мы отвечать готовы.
Мне в том краю родиться рок судил,
Где волны по сливаются родною
Манящей их прибрежного волною.
Любовь, чья власть над сердцем так сильна
Возвышенным, зажгла во мне влеченье
К тому, с кем я была разлучена
И, разлучась, не знала утешенья.
Любовь, забыть которую нет сил
Тому из нас, кто истинно любил,
Забыть ее я не властна доныне,
И вырвать я из сердца не могла.
Любовь к одной нас смерти привела;
Убийца наш терзается в Каине,
Тот, чья рука нас смерти обрекла."

О их судьбе задумавшись в кручине,
Не поднимал я долго головы,
Тогда спросил учитель о причине Молчанья, и я сказал: Увы,
Как сладостно очарованье было,
Как велика желаний пылких сила
И как печально кончились они!
Я продолжал: Франческа, о жестокой
Судьбе твоей со скорбию глубокой
Я слезы лью. Прошу я, объясни,
Каким путем то время, как мечтанья
Неясные, собой волнуя кровь,
Роились в вас, - дозволила Любовь
Узнать вам тайну смутного желанья?

И молвила она с тоской в очах:
Нет более ужасного страданья,
Как вспоминать о светлых временах
В несчастии: но, если о начале
Любви моей ты хочешь расспросить,
Как человек, принесший весть печали,
Отвечу я и буду слезы лить.
Не отдавая полного отчета
В том, что влекло и волновало нас,
Наедине оставшийся, рассказ
Читали мы о страсти Ланселота.
Мы взорами встречалися не раз,
Краснели мы порой во время чтенья,
Но лишь одно короткое мгновенье
Решило все. Прочтя, как Ланчелот
Коснулся уст возлюбленной, - и тот,
С кем более не разлучусь печали,
Прильнул к моим трепещущим устам.
И в этот день мы больше не читали...»

Пока она так говорила нам,
Другая тень в тоске невыразимой
Рыдала так, что, жалостью томимый,
Сознания я вдруг лишился там.