Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь шестая.

Как только я опять пришел в себя
И от забвенья тяжкого очнулся,
В которое, о той чете скорбя,
Внезапно впал, - кругом я оглянулся:
Куда бы мой ни устремлялся взгляд-
Страдания, страдальцев длинный ряд
Являлися повсюду предо мною.
Я был кругу, где вечный дождь и град
Шумят во тьме и кроют пеленою
Долину всю, распространяя смрад
И, не сравним ни с чем по безобразью,
На грешников, покрытых жидкой грязью,
Отчаянно барахтавшихся в ней,
Там лает Цербер. С необъятным чревом
И лапами, при помощи когтей,
Он грешников терзает с лютым гневом.
Бичуемы дождем, они ему
То грудь, то бок иль спину подставляют
И, словно псы, во мраке завывают.
Едва лишь мы приблизились нему,
Чудовище, готовое на части
Нас растерзать, разинуло три пасти,
Затрепетав от ярости притом.
Но тут схватил наставник грязный ком
И в злую пасть, оскаленную жадно,
С размаху он швырнул землею смрадной.
И, словно пес, когда, смиривши злость,
Грызет он жадно брошенную кость,-
Так прекратил и Цербер лай ужасный,
Что мукою являлся ежечасной
Для грешников. Мы шли своим путем
Среди теней, бичуемых дождем,
Ступая там по призракам бесплотным,
Которые имели образ тел.
Один из них вдруг поднялся и сел,
А я взирал со страхом безотчетным.
И молвил он: - «Сошедший в этот край,
Коль можешь ты, несчастного признай;
Родился ты, когда я жил на свете».
Ответил я: - Так изменились эти,
Быть может, мне знакомые черты,
Что их признать не в силах я. Кто ты?
И чем навлек такое наказанье,
Где более позора, чем страданья? -
И с горестью сказал на это он:
- « Я в городе завистливом рожден,
И, прозванный людьми его Чиакко,
Я за вину обжорства осужден
Томиться здесь под ливнем в царстве мрака.
И тех, кого со мною видишь, - всех
Постигла казнь за тот же самый грех».

Я отвечал: - Растроган я сердечно
Страданьями твоими, но когда,
Поведай нам, окончится вражда,
Которая терзает бесконечно
Флоренцию? Что вызвало раздор? -
Ответил он: -«Польется кровь ручьями, 
И партия лесная даст отпор
Противникам и будет над врагами
Торжествовать в течение трех лет.
Но тут пришлец появится меж нами,
Которого в стране покуда нет,
И перевес в борьбе доставит Черным.
Их партия насилиям позорным
Подвергнет всех враждебных ей в краю.
Вот почему в тоске слезы лью.
Во всей стране есть праведников двое,
Но гражданам неведомы они,
И раздувают пламя роковое
Во всех сердцах три адских головни: Гордыня, зависть и любостяжанье».

Я вопросил: Скажи, где пребыванье
Арриго, Рустикуччи и других?
Где Москва, Тегиайо? Встречу их
На небесах иль в огненной пучине? -
И отвечал он: -«Все они доныне
Заключены в лежащий ниже круг,
Где более грехов и больше мук;
Там встретишь их в безрадостной их доле,
Когда ж к родной вернешься стороне,
Согражданам напомни обо мне!
Я отвечать тебе не в силах боле».
И, посмотрев с минуту на меня,
Он снова пал меж прочих ослепленных.
Наставник мой взглянул на осужденных
И молвил так: -«Не встать ему до дня,
Пока труба Архангела не грянет,
А нею зла Гонитель не восстанет.
В могильный прах вернутся все тогда,
И там, приняв свой вид первоначальный,
Все будут ждать последнего суда».

Так под дождем толпе теней печальной
Мы шли вперед, и молвил я: - Тогда
Умножится, уменьшится ли мука?-
И он сказал: -«Ответ дает наука:
Чем совершенней наше существо,
Тем более доступно для блаженства
И горестей. Далек от совершенства
Их жалкий род, но жаждет он его
И в помыслах своих стремится к благу».
О чем еще в дороге речь вели -
Я умолчу. Так спуску подошли
И Плутоса мы увидали, скрягу.