Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь одиннадцатая

К окраине, которую громада
Разбитых скал собою создала,
Скалистая тропа нас привела.
Из пропасти клубились волны смрада,
И мы от них нашли себе приют
За крышкою гробницы. Надпись тут
Увидел я, которая гласила:
«Здесь папы Анастасия могила,
Что в ересь был Фотином совращен».

Сказал певец: — «Здесь воздух заражен
Зловонием, и медленнее надо
Спускаться нам. Но ты не бойся смрада:
Впоследствии привыкнем мы к нему». —
Ответил я: — В течение дороги
Пускай свой ум учением займу.
И молвил он: — «Да будет по сему!
Внимай же мне! Вот, этих скал отроги
В себе таят три круга роковых,
Что, суживаясь книзу постепенно,
Уходят вглубь. Казнятся неизменно
Там грешники. За что постигло их
Возмездие — узнаешь ты. Причина
И корень зла — неправда; от нее
Идут обман, насилие, кручина,
И род людской погряз в сетях ее;
Обман людей невыносим для Бога,
А потому и наиболее строго
Карается Всевышним. В первый круг —
Юдоль скорбей и жесточайших мук —
Ввергаются насильники. Три вида
Насилья есть: над Богом, над собой
И ближнему тяжелая обида,
Когда ему преступною рукой
Наносит враг удары за ударом
Иль предает добро его пожарам
И грабежу. И каждый лиходей —
Убийца, вор, терзающий людей, —
Томится здесь, в отделе первом круга.
А во втором заключены навек —
Кто самовольно жизнь свою пресек
В порыве мук, безумья иль недуга.
Кто оскорбляет святость Божества,
Произнося хуления слова,
И в Божие не верит Провиденье —
Тот заключен в последнем отделение,
Отмеченном проклятия клеймом, Отметившим Каорсу и Содом.
Мучительно обман ложится всякий
На совесть нам, но есть обман двоякий:
Мы лжем тому, кто верит нам душой,
И лжем тому, кто нам не доверяет.
Последний грех собою нарушает
Закон любви, природою самой
В нас вложенный. За лесть и святотатство,
Подлог и ложь, соблазн и колдовство
В кругу втором томятся оттого.
Но тяжелей второго — первый грех.
Не ту любовь, что вложена во всех,
Но лучшую, рождающую братство
С доверием, позорно губит он,
А потому запятнанный изменой
Предательской навеки заключен
У средоточья самого вселенной,
В теснейший круг, где, каждому в пример,
Карается изменник Люцифер».

И молвил я: — Учитель несравненный,
Слова твои усвоил я вполне,
Еще одно, прошу, поведай мне:
Погрязшие среди пучины смрадной,
Бичуемы безжалостно дождем,
И те, кого уносит беспощадно
Холодный вихрь в кружении своем,
А также те, что злобою слепою
Охвачены, враждуют меж собою, —
Зачем они, равно осуждены,
Не вечному огню обречены?
А если нет на них вины великой,
Зачем они караются Владыкой?

Ответил он: — «Под властью смутных дум
Томится твой обычно светлый ум.
Припомни лишь: в высоком поученье
Философ твой так разделяет грех:
Невоздержание, злобы исступленье,
Плотская жажда чувственных утех
И первое казнится меньше всех,
А потому и в том грехе виновных,
Их отделив от более греховных,
Обрек Господь, верховный Судия,
Мучениям легчайшим». — Молвил я:
— О солнца свет, дарующий прозренье!
С тобою мне отрадны и сомненья.
Еще один мне узел рассеки
И мне поведай: чем ростовщики
И лихоимцы оскорбляют Бога?
Ответил он:— «Кто изучает строго
Учение философов — поймет,
Что в разуме Божественном начало
Берет оно. Искусство в свой черед,
Как ученик, природе подражало.
И, вспомнивши о Книге Бытия,
Поймешь и ты, как понимаю я,
Что наша жизнь — природа и искусство.
Мздоимцу же возвышенное чувство
Неведомо, и путь его — другой;
Враждует он с природою самой,
И цель его во всем была иною.
Теперь иди, не мешкая, за мною.
На небесах всплывают знаки Рыб,
Приблизилася к Кавру колесница,
Сейчас во тьме забрезжит нам денница,
А там внизу я вижу скал изгиб».