Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь семнадцатая

— «Чудовище с хвостом остроконечным,
Крушащее железо и гранит,
Которое зловоньем дышит вечным, Навстречу к нам сюда оно летит!» —
Сказал поэт и подозвал движеньем
То существо, что было воплощеньем Коварного Обмана. И оно
Приблизилось к нам головой и станом,
Но хвост его окутан был туманом.
Так было нам увидеть суждено
Чудовище, которое, имея
Приятный лик, напоминало змея
Хвостом своим, а лапами — зверей.
Грудь и бока, испещрены пестрей,
Казалися богаче и нежнее
Оттенками, чем ткани Арахнеи 
Иль цвет одежд у турок и татар,
И в сумраке горели, словно жар.

Как иногда в воде наполовину,
Наполовину врезавшись в песок,
У пристани виднеется челнок;
Иль словно бобр, засевший на плотину
Для ловли рыб в тевтонской стороне
Обжорливой, — так, показалось мне,
На берегу чудовище лежало.
И хвост его, как скорпиона жало,
Вздымался вверх. Сказал учитель мой:
— «Приблизимся к ужасному дракону».

Во избежанье пламени, по склону
Тропою мы сошли береговой;
Там вдалеке, у самого обрыва,
Толпа людей сидела молчаливо.

При виде их наставник молвил мне:
— «Дабы узнал ты этот круг вполне, —
Взгляни на их мучения! Покуда
Я попрошу чудовище отсюда
Нас перенесть обоих на плечах.
Не медли там и краток будь в речах».
Я подошел к толпе людей сидящей. Страдания светились в их очах,
И, от жары спасаяся палящей,
Они лицо старались защищать.
Так точно псы, когда среди засухи
Со всех сторон их облепляют мухи, Пытаются их лапой отгонять.
Я заглянул в их лица, но не встретил
Ни одного знакомого лица,
Зато на шее каждого заметил
Я кошелек, которым без конца
Восторженно их взоры любовались.
И меж собой по виду различались
Те кошельки. Один лазурным львом
Украшен был, на кошельке другом
Увидел я изображенье гуся,
Что белизной был сходен с молоком.

Исчислить всех там бывших не беруся.
Один из них — кошель его гербом
Украшен был свиньею голубою —
Вскричал, меня увидев пред собою:
— «Прочь, дерзкий, прочь из ямы роковой!
Что делаешь среди чужого стана?
Я вижу, ты не мертвый, но живой;
Так уступи же место Витальяно —
Здесь одесную сядет он со мной.
Явился я из Падуи родной,
Но и в Аду не нахожу покоя
От жителей Флоренции себе.
Они кричат: ,, Имеющий в гербе
Три клюва злых, ты, образец героя,
Яви у нас твой величавый лик!"»
И, молвив так, он высунул язык,
Как делает, облизываясь, бык.

Меж тем, боясь, что возвращаюсь поздно,
Я поспешил к учителю. Сидел
Он на спине поднявшегося грозно
Чудовища и произнес: — «Будь смел!
По лестнице подобной лишь возможно
Спуститься нам! Садись же осторожно
Ты впереди, чтоб ранить он не мог
Тебя хвостом!» — Дрожащий, как в припадке
Мучительной болотной лихорадки,
От ужаса не чувствовал я ног.
Но, как слуга, покорный господину,
К чудовищу взобрался я на спину,
И мысленно я умолял певца:
— «О, будь моей опорой до конца!»
Но со стыдом волнение боролось, —
И замирал, не повинуясь, голос.
Тогда он сам, привыкший тяжкий путь
Мне облегчать, привлек меня на грудь
И приказал чудовищному змею:
— «Пора и в путь! Но с ношею своею
Ты медленней спускайся, Герион!»

И, словно челн, когда отчалить он
Готовится, — попятился дракон
И ринулся вперед, как в половодье
Бывает челн волною унесен.
Не менее, чем юный Фаэтон,
Когда из рук он выпустил поводья
И пламенем зарделся небосклон;
Не менее, чем гордый дух Икара,
Когда в пути от солнечного жара
Растаял воск на крыльях у него
И в ужасе вскричал отец его:
— «О, милый сын, ошибся ты в дороге!» —
Не меньше их я замирал в тревоге,
Когда себя почувствовал я вдруг
Повиснувшим в пространстве беспредельном
И, ничего не увидав вокруг,
Испугом был охвачен я смертельным,
Я услыхал, как с правой стороны
Поток, шумя, свергался с вышины,
Меж тем как бездна пламенем багровым
Светилася, и стоны к нам неслись.

Я увидал, как мы навстречу к новым
Страданиям, кружась, спускались вниз,
И в бездну я вперил со страхом взоры.

Как сокол тот, что птицы не нашел,
И на призывы ловчего, который
Зовет его, — слетает дик и зол,
Так Герион принес нас в укрепленье,
К подножию разрушенной скалы,
И, сбросив ношу, скрылся в отдаленье
Он с быстротою спущенной стрелы.