Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь девятая.

Наставника увидев моего
Бледнеющим , я стал бледней его.
Остановясь и устремляя взгляды
В густую мглу , прислушался поэт.
— «Низвергнем мы и сокрушим преграды,
Промолвил он , - а если...если нет?
Но помоць нам обещана...чего же
Так медлит он?» И с чувством тайной
Дрожи прислушивался я к его словам,
Зловещий смысл угадывая там.
Я попросил учителя и друга:
— Из первого вступительного круга,
Где грешными надежда навсегда
Утрачена, — спускался ли сюда
Хотя один? — Ответил он: — «Доныне
Немногие спускал ися к долине,
Где мы стоим. Однажды я сходил;
Эрихто, злой волшебницею, был
Я послан в круг, где мучится Иуда,
И должен был я вывести оттуда
Одну из душ. Он в самой глубине
Расположен, и путь известен мне.
Болота же, исполненные смрада,
Оградою являются для града,
Куда войти без бою нам нельзя».

Он говорил и многое другое,
Но я глядел на пламя роковое,
Которое взвивалося, грозя,
Над башнями и озаряло стены.
Явились там три Фурии геенны,
Имевшие свирепых женщин вид.
Их мощный стан был гидрами обвит;
Не волосы им падали на плечи.
Но кольца змей. И мне такие речи
Вещал поэт: — «Ты видишь Эвменид.
Царицы плача верные рабыни —
Все три: вон ту Мегерою зовут,
Вторую же — Алекто, посредине
Увидишь ты и Тизифону тут».
Он замолчал, они же с диким криком
Царапали себе лицо и грудь.
И в ужасе склонился я великом
На грудь певцу: я не дерзал взглянуть.
Они меж тем взывали исступленно:
— «Горгона, к нам! Тезею неуклонно
За дерзкое вторженье отомсти!» —
И мне сказал учитель: — «Отврати
Лицо твое, закрой руками очи!
Кто увидал Горгоны страшный лик —
Пребудет тот навеки в царстве ночи».
И собственной рукою в тот же миг
Глаза мои закрыл он — для спасенья
Меня от зла. Сокрытое значенье
И тайный смысл последних этих слов
Поймут ли те, кто жаждут поученья?

Из глубины бушующих валов
Тем временем пронесся на просторе
Зловещий гул, потрясший берега.
Так ураган, как будто на врага.
Ударя вдруг, в садах и темном боре
Ломает все: от ветвей до плода
И, пастырей пугая и стада,
Со всех сторон вздымая прах летучий,
Несется вдаль, надменный и могучий.

И молвил вождь: — «Теперь гляди туда,
Где гуще мгла, и ты увидишь души
Преступные, которые дрожа
Спасаются, как жабы от ужа.
Пред ангелом, идущим, как по суше,
Чрез грязный Стикс, не замочивши ног».

И ангел шел. Величественно строг ,
Он отстранял руки своей движеньем
Густую мглу, и я с благоговеньем
Пред ним челом в смущении поник.
Как гневен был его прекрасный лик!
Достигнув врат, доселе неприступных,
Он поднял жезл — и те раскрылись вмиг.
И молвил он: — «Изгнанников преступных
Мятежный род! Как пробудиться в вас
Могло опять стремление к крамоле?
Противиться дерзаете ли воле,
Мятежников каравшей много раз?
Не в первый раз удары вам наносит
Всесильный рок, и Цербер, адский пес,
Следы борьбы досель на шее носит».

Он эту речь спокойно произнес
И вновь пошел дорогою обратной,
Как человек, что в мысли погружен.
Подкреплены той речью благодатной,
В проклятый град, который населен
Виновными, вошли мы без преграды.

Куда бы мы ни устремляли взгляды,
Я видел плач и скорбь со всех сторон.
И, как холмов волнистые извивы
Вздымаются у Роны берегов,
Близ Арля, там, где, сонны и ленивы,
Текут струи — так, словно ряд холмов,
Но более печальны и унылы,
Виднелись тут раскрытые могилы.
Везде огонь змеился меж могил;
Пылающий сильней, чем пламя горна,
Гробницы он охватывал упорно
И докрасна их камень раскалил.

Разверстыми стояли эти гробы,
И вопли мук, отчаянья и злобы
Неслись из них. —Учитель, велики,—
Промолвил я, —несчастных преступленья?-Ответил он: — «За мерзость лжеученья
Казнятся здесь огнем еретики
И все, кто шел дорогой их бесславной.
Раскалены — но в степени неравной —
Гробницы их, где каждый заключен
Из грешников».
И, молвил это, он
Вдруг повернул и правой стороною
Среди могил пошел вперёд со мною.