Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь десятая

Так, узкою тропою проходя
Вослед ему, я вопросил вождя:
— О высший ум! Твоей покорен воле,
Я странствую с тобой из круга в круг.
Гробницы всех, лежащих в этом поле,
Открыты нам, и стражи нет вокруг.
Могу ль со словом к теням обратиться?

Ответил он: — «Гроба должны закрыться,
Когда сюда тех души прилетят,
Чей прах лежит в полях Иосафата.
Вот Эпикур, прославивший разврат,
Учения которого гласят,
Что с телом дух погибнет без возврата.
Здесь из могил узнаешь обо всем,
Что спрашивал, и многое, о чем
Ты умолчал». — Учитель! — прерывая,
Воскликнул я. — Молчу лишь потому,
Что следую завету твоему,
Тебе во всем открыться не дерзая.

— «Остановись, тосканский гражданин!
В речах своих ты скромен и прекрасен.
Ты — родины благословенный сын,
Которой я был некогда опасен!» —
Со дна могил раздался этот крик,
И в страхе я к учителю приник,
Но он сказал: — «Смотри же! Фарината — Перед тобой. Его от головы
До пояса увидишь ты!» Увы!
Он предстоял — прославленный когда-то —
Моим очам! Его надменный взгляд
С презрением взирал на самый Ад.
Когда к нему приблизились мы оба,
О краткости в беседе с ним певец
Напомнил мне, И дух спросил из гроба:
— «Кого зовешь ты предками, пришлец?»
Я отвечал по истине. И, брови
Свои подняв, он вымолвил: — «Всегда
Разъединяла личная вражда
Твой род со мной. Лилось немало крови
В боях, и сам я дважды на войне
Их поражал, пришлось дважды мне
Их присуждать к изгнанию». — Фарината, —
Ответил я, — они возвращены,
А ты в огне томишься без возврата.

Но тут с другой поднялся стороны
Печальный дух коленопреклоненный
И, убедясь, что я — один пред ним,
Сказал в слезах, отчаяньем томим:
— «Ты, гения величьем вдохновленный,
Проникнул в мир незрячий и немой.
Скажи, зачем мой Гвидо не с тобой?»
— Я прихожу не собственною властью, —
Несчастному отцу я отвечал, —
— Со мной певец, которого, к несчастью,
Не оценив, твой Гвидо презирал.

Я знал, кто был со мною говорящий,
Но, услыхав из уст моих ответ,
Он поднялся, испуганный, дрожащий:
—«Как? Презирал? Так, значит, больше нет
Его в живых? Сияние денницы
Не видит он?» — С печалью без границы
Он вопрошал в лице моем судьбу,
Но, увидав, что медлю я ответом,
Он замертво упал в своем гробу.

Другой же дух, присутствуя при этом,
Глядел на все и, оставаясь тверд,
Проговорил, несокрушимо горд:
— «Мой славный род в изгнанье, на чужбине,
И мысль о том невыносимей мне,
Чем эта казнь в пылающем огне.
Но не блеснет лучистый лик богини
Полсотни раз, как в чуждой стороне
Изгнанью ты подвергнешься в кручине.
За что твой род преследует меня —
В семье моей?» — Кровавая резня
Близ Арбии в народе не забыта,
Ответил я. — «Но я не без причин
В сраженье шел! — тосканский гражданин
Ответил мне. — Зато лишь я один Флоренцию отстаивал открыто».

— Пускай твои потомки обретут
Покой и мир, — сказал я Фаринате, —
Но мысль мою освободи от пут!
Сподобившись прозренья благодати,
В грядущем ты читаешь о судьбе
Людей и стран; неведомо тебе
Лишь то, что есть. — Ответил он в волненье:
— «Подобно тем, чье ослабело зрение,
Мы видим все, что издали от нас;
Ближайшее для дальнозорких глаз
Невидимо, и если перед нами
Закроются грядущего врата —
То взоры нам объемлет темнота».

И молвил я дрожащими устами,
С раскаяньем: — Собрату твоему,
Который здесь расспрашивал о сыне,
Ты возвести, что сын его доныне
Живет еще, о чем сказать ему
Я не успел, сомненьями томимый,
Которые разрешены тобой. —
Но тут певец позвал меня с собой,
И я просил, чтоб вождь непобедимый
Мне краткими словами объяснил,
Кто были те, чью участь он делил?
Ответил он: — «За этою стеною —
И Фридрих сам, и кардинал со мною.
Я тысячи других не назову».
Задумчиво склонив свою главу,
К поэту я приблизился уныло.
Он вопросил: — «Что разум твой смутило?»
Я повторил услышанную речь,
И молвил он, стремясь предостеречь
Меня от зла: — «Все то, что возвестила
Героя тень, ты в сердце сохрани!
Какие ждут тебя в грядущем дни —
Узнаешь ты из уст безгрешно чистых Избранницы. Очей ее лучистых
Небесный взор всевидящ и глубок».

И дальше он меня с собой увлек,
И, позади оставив эти стены,
Тропинкою спустившись вдоль горы,
Направились мы в самый центр геенны,
Где смрадные клубились пары.