Данте Алигьери "Божественная комедия"

Песнь двенадцатая

Ужасен был среди отвесных скал
Опасный спуск, и, ужас навевая,
Внизу зияла бездна роковая.
Подобный бездне в Тренто есть обвал,
Произвело его землетрясение,
И неизбежно каждого падение,
Кто б с высоты спуститься пожелал.

Там, посреди обломков из гранита, Чудовище — позор и ужас Крита,
Которое телицей рождено
Подложною, — предстало нам. Оно
Себя кусало, пеною покрыто.
Вскричал поэт: — «Исчезни, злая тварь!
Перед тобою не афинский царь,
Кем на земле повержен ты когда-то,
И не сестрой воздвигнут он на брата;
Явился он, чтоб видеть вашу казнь».

Как дикий бык, врагом смертельно ранен,
Почувствовав и ярость, и боязнь,
Вдруг падает на землю бездыханен —
Так Минотавр метался, исступлен.

Сказал певец: — «Не медли ни минуты!
Покуда гнев его терзает лютый —
Идем вперед!» — Глубоко потрясен,
Я двинулся. Порой среди дороги
Разрыхленной мои скользили ноги.

Я тихо шел, в раздумье погружен,
И молвил вождь: — «Разрушенные ныне
Громады скал, которые теперь
Здесь сторожит смиренный мною зверь, —
Не преграждали мне пути к долине,
Когда сходил впервые я сюда.
Они во прах обрушились, когда
Явился Он, каратель злой измены,
Исторгнувший добычу у геенны
Все дрогнуло. Казалось мне тогда,
Что от любви земля затрепетала,
От той любви, что в хаос повергала Вселенную. Теперь смотри туда,
Где в глубину кипящего потока
Кровавого погружены все те,
Кто ближнего преследовал жестоко.
Рабы страстей! В безумной слепоте
Вредите вы другим бесчеловечно
С тем, чтобы здесь захлебываться вечно
В крови людей, лишенных бытия!»

Дугообразный ров увидел я,
И между ним и горной крутизною,
С колчаном стрел и луком за спиною,
Там рыскали центавры и, вдали
Увидев нас, в волнение пришли.
Затем вперед их выступили трое
И молвили: — «Ответьте, на какое
Мучение сюда явились вы?
Не то стрелу мы спустим с тетивы!»

Сказал поэт: — «Хирону мы ответим,
Ты в ярости столь необуздан был,
Что гнев небес ты возбуждаешь этим». —
И, обратясь ко мне, договорил:
— «Ты видишь здесь перед собою Несса,

Что Деяниру пламенно любил
И покарал измену Геркулеса.
А вот Хирон, вскормивший Ахиллеса,
И Фол, кому безумный свойствен пыл.
Здесь рыщут их несметные отряды
И стрелами пронзают без пощады
Тех, кто дерзает выше выплывать,
Чем это им дозволено грехами».

Завидевши центавров буйных рать,
Спокойно к ней приблизились мы сами.
Тут, бороды чудовищную прядь
При помощи конца стрелы раздвинув,
Сказал Хирон, громадный рот разинув:
— «Заметьте вы: идущий позади —
Не дух; под ним каменья осыпались».

Меж тем поэт, приблизясь к той груди,
В которой две природы сочетались,
Ответил так центавра: — «В море зол
Не волею своей он снизошел.
Я — вождь его, а он — душа живая;
Пославшая же нас — в селеньях Рая,
Где сладостен избранников удел.
Во имя добродетели, которой
Приведены мы в бедственный предел
Страдания и тьмы, — будь нам опорой.
Один из вас пусть выступит вперед
И, моего товарища на плечи
Свои подняв, его перенесет».

И, выслушав безмолвно эти речи,
Сказал Хирон: — «Ты поведешь их, Несс,
И оградишь — на случай новой встречи!»

Так, волею хранивших нас небес,
Мы двинулись с проводником надежным
Вдоль берегов кроваво — красных волн,
Где, ярости отчаяния полн,
Сливался крик с рыданием мятежным.

Мы видели: погружены по бровь
Иные тени были в эту кровь.
И молвил Несс: — «Казнятся в этом месте
Тираны все, косневшие во зле.
Вот Дионисий, бич в родной земле,
Вот Александр, а здесь — Обиццо Эсте.
Вот, с черными кудрями на челе,
И Эццелино — жертва правой мести,
Что был рукой родною умерщвлен».

Я подошел к певцу за разъяснением,
Но, указав центавра мне движеньем,
Сказал поэт: — «Тебе полезней он,
Чем я теперь». — « И к сонму осужденных,
По горло в кровь навеки погруженных
Подвел центавр обоих, говоря:
— «Тут есть злодей — у Божья алтаря
Безжалостно то сердце поразивший,
Которое народ его, любивший,
Доселе чтит у Темзы берегов».

Мы пели вперед, и в этой страшной груде
Мог различать я головы и груди;
Все более мельчал ужасный ров,
И под конец лишь покрывала ноги
Кровавая струя. — « В конце дороги
Мелеет ров, — центавр заметил мне, —
Но в том конце, на страшной глубине
Всех правосудие Божье поместило,
Кто был бичом вселенной, как Аттила
Иль Секст и Пирр. Горючих слева ручьи
Там вечно льют в кровавые струи
Рентного Пацци и Реньер Корнето —
Грабители, бичи больших дорог».

Так перевёл меня он и поэта
И вновь пошёл обратно чрез поток.