Lotun

Пролог.

— Мне плевать на ваш дом! Я всегда был обузой! Вы ненавидите меня всю жизнь! Что случится, если я вдруг исчезну? Думаю, что вы, наконец, выдохнете спокойно!

    Они тащили сопротивляющееся тело по земле. Острые камни царапали, в клочья разрывая мантию и одежду мальчишки. Грязь и слякоть попадала на свежие раны поврежденной спины, но это было ничто в сравнении с тем, как Гарри приложили головой, когда он упал, больно ударившись о булыжник. Тонкая струйка крови стекала по виску, заливала глаза, перед которыми плавала муть. И тошнило, тошнило так, что думать нельзя было ни о чем.

    — Проклятый мальчишка! Мы всё тебе дали! Всё! Ты живешь, не зная, что такое холод и нищета! Ты должен быть благодарен, что мы взяли тебя в дом и приняли как своего ребенка!

    Гарри давно уже потерялся в пространстве; утонув в забытье, он едва ли приходил в себя. Всё тело болело так, словно его долго и методично ломали, с мясом вырывая кости. Перед глазами только тьма, которой нет конца и края.

    — Все эти годы, вы только и делали, что тыкали меня в то, какое я отродье! Что это всё виноваты мои родители, которые бросили меня, а вы теперь мучаетесь! Так я избавлю вас от этого! Вам больше никогда не придется терпеть моё существование рядом с вами!

    Острые камни, размытых дождем улиц, сменились асфальтом, переходя в сырую землю, а затем в гладкие плиты вымощенной дорожки. Гарри не мог понять, где он, куда его тащат; он лишь старался не потерять сознание. Пришлось зажимать зубы, чтобы не вопить от боли. Вокруг были голоса, много голосов: «попался», «птенчик сам вывалился из гнезда», «Лорд будет доволен», «как жаль, что нельзя самим убить его», «несносный ребенок, как можно было так кричать, что это больше не его дом», «он сам виноват», «бросить его в подземелье, пусть подыхает».

    — Ах ты! За то, что ты выжил, ты должен быть благодарен нам! Мы не оставили тебя тогда умирать на крыльце темной промозглой ночью! Ты ничего не знаешь! Ничего! Не смей обвинять нас в неправильном воспитании!

    Кромешная тьма сменялась пятнами света, от которых голова болела ещё сильнее. Ничего нельзя было различить, даже лиц, их слишком много. Гарри только чувствовал боль, смешанную с противным ноющим ощущением в груди. Его то поднимали, то перекидывали через плечо и снова куда-то тащили. Он отрывками вспоминал, как несколько часов назад кричал, как убежал, бросив вслед, что больше не хочет находиться в доме, где его ненавидят. Если ему есть место в жизни, то он найдет его где угодно, но только не здесь. А потом, всё было слишком быстро: пошел дождь, да такой, что ничего не было видно на метров десять впереди; подул холодный ветер; далеко позади остались два квартала; было уже слишком поздно возвращаться, да и некуда идти, ведь после часа блуждания нельзя было узнать родную местность. Гарри заблудился.