nitric oxide

обязанность

Чонгук с усилием разлепляет сонные глаза, уже несколько минут ощущая под боком назойливую вибрацию телефона, не дающего спокойно спать. Он слепо шарит ладонью по постели и хватает телефон, щурясь и поднося его к лицу, чтобы прочесть имя нарушителя его сладкого сна, но перед глазами все расплывается. Из губ неразборчивым потоком льются маты, а палец только с четвертой попытки попадает по линии внизу экрана, наконец принимая звонок.

— Быстро назови причину, по которой я не должен сейчас разъебать телефон об стену, — хриплым ото сна голосом медленно проговаривает Чонгук, валясь обратно на подушку и обессиленно прикрывая глаза.

— Ты нужен в офисе, Гук-а, — слышится на том конце спокойный голос Хосока.

— Хуевая причина, — сухо усмехается Чонгук.

— Ваши брачные игры еще не закончились? — хмыкает старший Чон в трубку.

— Что, завидуешь? Твой запрет на секс все еще активен? — Гук хрипло смеется, а Хосок шумно вздыхает, наверняка закатив глаза. Чонгук приоткрыл глаза, повернув голову набок. Левая сторона кровати пуста и холодна. Только измятые простыни напоминают о том, что было прошлой ночью. Альфа прислушивается, надеясь услышать хоть какой-то шум в доме, но тщетно. — Кажется, закончились, — говорит Гук негромко, скрывая разочарование в голосе. — Что-то случилось?

— Пока ничего. Заказы на имя Чану продолжаются. Надо бы навестить его еще разок.

— Хочешь, чтобы я поехал ему морду бить? — ухмыльнулся Чонгук, потянув на себя одеяло и прикрывшись ниже пояса.

— Никакого мордобоя, просто выясни, что за хуйня происходит.

— А ты сам не можешь? — Чонгук сморщился, потирая лоб пальцами.

— Мне не до этого. А твой отпуск закончился, подъезжай сюда, — строго говорит Хосок с едва различимыми нотками злости в голосе.

— Какой ты зануда, братик, — хохотнул Гук, приподнявшись на локтях. — Прям сейчас?

— Прям сейчас, Чонгук-а, — отвечает Хосок, постепенно начиная раздражаться.

— Вот это ты дикий, конечно, — усмехнулся младший. — Где там Юн...

— Чон Чонгук...

— Ладно, ладно! — смеется Чонгук. — Пусть твой малой тогда за кофе сгоняет.

— Он, блять, не секретарша, — вздыхает Хосок. — И он не здесь.

— Хм, секретарша... — задумчиво тянет Гук, улыбнувшись уголком губ. — Только не говори, что не представлял такое.

Хосок молчит несколько долгих секунд, тяжело дыша в трубку то ли от переполняющей его злости, то ли от невольно всплывших представлений Юнги в роли этой самой секретарши, а Чонгук едва сдерживается, чтобы не засмеяться.

— Значит, представлял, грязный ты извращенец, — не выдерживает он, хохотнув.

— Нахуй пошел.

— Воздержание — это плохо, брат, — ухмыляется младший, закусывая губу. Жаль, Хосок не может увидеть сейчас его злорадную улыбку.

— Уж ты знаешь, — хмыкает старший. — Я тебя жду.

— Тогда сам кофе купи! — быстро говорит Гук, но в трубке слышны только короткие гудки. — Да блять.

Чонгук отбросил телефон на постель и присел, ссутулившись и потирая сонное лицо ладонями. Даже они пропитаны запахом Тэхена, просочившимся в каждую клеточку чонгукова тела. На губах его остались опавшие лепестки нежных цветов, но сами цветы пропали. В квартире звенящая тишина, которая так долго составляла Чонгуку компанию, но с появлением Тэхена она стала чужой и неприятной. Он отвык. За несколько дней, проведенных с этим омегой, он отвык от всего, словно выпал из реальности, в которую возвращаться совершенно не хочется. Звонок Хосока словно вырвал из бесконечного сладкого сна, которому конец все-таки пришел. Вернулась и любимая тишина — единственная соперница рычащего двигателя агеры. И Чонгук ей совершенно не рад.

Он стоит под горячими струями, бьющими по плечам, опустив голову и опираясь рукой о стеклянную стенку душа. И тут же всплывают свежие воспоминания. Запотевшее стекло с отпечатками чонгуковых рук и тэхенова тела, низкие стоны, наполнившие ванную и вплетающиеся под кожу. Напоминание о нем на каждом шагу. Куда ни посмотри. Обнаженными телами они изучили буквально каждую поверхность этой квартиры. Чонгук был так голоден, так ненасытен и несдержан. Но в глазах Тэхена читалось «не останавливайся», «мне нравится» и «я хочу больше», и Чонгук напрочь забывал одно лишь слово «контроль».

Он в тишине пьет горячий кофе, рассматривая кухню и стол, на котором, словно дар божий, лежал Тэхен, стонал под Чоном и хотел больше. Альфа сухо усмехается своим мыслям, бесконечным потоком текущим с одной лишь непрерывной информацией. Внизу город оживает, окутанный утренней суетой, солнечные лучи прокрадываются через окно, переливаются на татуированных пальцах Чонгука, осторожно ложась на кожу. Свежий воздух плавно проникает внутрь, вытесняя цветы, растущие буквально из-за стен. А Чонгук и забыл, что дышать можно не только цветочным благоуханием. Он подошел к окну, держа в одной руке чашку с кофе, а другой закрывая его. Пусть подольше сохранится сладость тэхенова аромата.

Куда-то идти нет никакого желания. Лежать бы, курить, наблюдая за плавным движением едкого облака в полумраке. Чонгук практически не притрагивался к пачке сигарет в эти несколько дней, заменяя одну зависимость другой, более сильной. Но теперь в пальцах снова тлеет сигарета, наполняет легкие. Чонгук выкуривает неторопливо, наблюдая за городом, а на столе остывает кофе, так и не допитый.

Затушенный окурок дымится в пепельнице, а Чонгук наконец начинает собираться. Хосок ждет, дела ждут, как и проблемы, которые надо наконец решить. Брат один не справится с вопросами, непрерывно вылезающими отовсюду.

Чонгук натягивает джинсы, застегивает ширинку одной рукой, другой держит телефон, а меж зубов зажата новая сигарета. Он звонит Тэхену, делая это почти неосознанно. Палец сам жмет на «европейскую сучку», и теперь Гук выслушивает длинные гудки в динамике. Он не может не выяснить, почему Тэхен ушел, не оставив после себя ничего, кроме сладкого запаха; ни записки, ни чего-то еще. В какой-то степени Чонгука это бесит, но еще волнует и интересует. Он должен узнать. И не потому он звонит, что хочет вновь услышать с ума сводящий голос, вовсе нет.

— Уже соскучился?

Голос Тэхена в трубке такой как и обычно. С издевкой и улыбкой, которую альфа может услышать, не обязательно для этого видеть лицо.

— Ты жестоко меня использовал, Ким Тэхен, — задумчиво говорит Чонгук, рассматривая себя в зеркале и делая затяжку, затем отходит к гардеробу и достает первую попавшуюся темно-серую футболку. — Поматросил и бросил?

— Ну, малыш, прости, — негромко смеется омега, вызывая у Чона улыбку. — Учеба не ждет. На этот раз точно.

— А я все ждал завтрака, — ухмыляется альфа, зажимая телефон между ухом и плечом и натягивая на себя футболку.

— Я не идеал омеги, Чон. Я, конечно, хорош, но готовка — не мое.

— С детства для тебя готовила прислуга, а? Светская ты львица, — хохотнул Гук, поправляя пальцами волосы перед зеркалом.

— Я люблю тусовки на улицах, а не на кухне, — ухмыльнулся Тэхен.

— А что же об этом думает твой муженек? — хмыкнул Чонгук, взяв с тумбы ключи от агеры и идя в коридор.

— Он не знает мою маленькую тайну, — хихикнул омега. — Я должен заниматься, нужно готовиться к экзаменам, а ты отвлекаешь, Гук-и.

— О, серьезно? Тогда я буду...

— Кстати, — прервал Ким, меняясь в голосе. — Где агера? На парковке ее не было, когда я уезжал.

— Что? — Чонгук хмурится, зависнув в согнутом состоянии и прекращая шнуровать второй ботинок. — Как это, блять, не было? — он резко выпрямился, спешно выходя из квартиры.

— Вот так, Чонгук, — ухмыльнулся Тэхен. — Иди и проверь сам, а я пошел заниматься. Удачи с поисками пропажи.

Омега бросил трубку, а Чонгук подорвался к лифту, сунув телефон в задний карман джинсов. Он нервно кусает губу и задумчиво хмурится, барабаня пальцами по металлической балке в лифте. В голове уже появляются какие-то догадки и мысли по поводу исчезновения кенигсегга. Никто не мог украсть его, потому что защита на высшем уровне. И никто даже посметь не мог, потому что это автомобиль Чон Чонгука. Его могли разве что...

Чонгук стоит перед своим пустым парковочным местом, сверля взглядом, будто от этого машина появится. Он достает из кармана телефон и быстро набирает номер отца, двинувшись к улице. Спустя три гудка старший альфа семьи Чон отвечает.

— Чонгук? Что-то случилось? — послышался настороженный и слегка удивленный голос мужчины.

— Отец, мне нужен твой майбах.