nitric oxide

не произноси

Чонгук смотрит в глаза тому, кого называл другом, ровно пять секунд, после чего срывается с места и налетает на Намджуна. Они оба валятся на капот регеры. Чон нависает сверху и сжимает кулак, который сразу же прилетает Киму в челюсть. Тот не успевает что-либо понять, растеряно уставившись на Чонгука, от которого сейчас жаром пышет сильнее, чем от адского котла или раскаленной лавы.

Чонгук ни в чем не разбирается, даже собственные мысли не слышит, себя не контролирует. Его друг во вражеском автомобиле, в чем тут еще разбираться?

Он до треска сжимает в кулаке ткань намджуновой футболки, прижимая его к капоту сильнее, и бьет прямо в лицо. Ким не успевает прикрыться рукой. Из носа брызгает алая струйка, пачкая побелевшие от напряга костяшки чонгуковых пальцев.

— Ублюдок, — рычит Чонгук, смотря предателю прямо в глаза.

Внутри у альфы скапливается мерзкий склизкий комок, называемый предательством. Чувство, которое доселе было ему незнакомо, чуждо. Это не нож в спину, это сотни пуль, вгрызшихся в плоть, в трещины костей, застрявшие в органах. Предательство — это заживо сгорать. Но хуже всего глаза бывшего друга, в которых нет ни капли сожаления или вины. И даже боли от чонгуковых ударов нет. Это приводит в еще большее бешенство. Чонгук бьет, не в силах остановить извергающийся внутри него вулкан. В жалкой надежде заметить в Намджуне то, что заставит остановиться. Он только в ответ бьет, попадая Гуку прямо в солнечное сплетение. Удар из-за неудобного положения оказывается недостаточно сильным, но Чон все равно на секунду лишается кислорода, потерявшись в пространстве.

— Прекращай, Чонгук-а, — хмыкает Ким, резко оттолкнув его от себя. Чонгук отшатнулся, тяжело дыша и все еще сжимая руки в кулаки. Ноздри у него раздулись от ярости, которой от альфы несет за километр.

Намджун поднимается и присаживается на краю капота, утерев ладонью кровь с носа.

— Ты как всегда, — усмехается Ким, облизнув разбитую младшим губу. — Ни в чем толком не разбираешься и сразу бросаешься с кулаками. Морды бить легче, конечно.

— Так вот кто тут крыса, оказывается, — рычит Чонгук, прожигая непринужденного Намджуна своим ядом и ненавистью пропитанным взглядом. — Я подозревал всех. Каждого. Но только не тебя. Не того, за кого мог отдать жизнь.

Намджун вздыхает и зачесывает свою челку назад, окинув Чонгука ничего не выражающим взглядом. С каких пор там пустота? Чонгук не узнает Намджуна. Это другой человек, лживый и совершенно незнакомый.

— Ты гасишь гонщиков? — спрашивает Чон, всеми силами сдерживая себя, чтобы не налететь на Кима снова. — Это тыубиваешь людей на гонках? — альфа срывается на крик, смешавшийся с шумом проезжающих автомобилей. — Сука, я бы...

— Тут ничего личного, Чонгук, — пожимает плечами Намджун, разводя руки в стороны. — Я не хотел трогать наших...

— Ты мог убить Хосока, — рычит Чон, прерывая альфу и вновь начиная наступать на него разъяренным зверем. Как он не убил его еще, как может выслушивать? — Ты ведь был среди тех троих, когда он участвовал в заезде? Ты был там, да?

— И меня он не убил, — ухмыльнулся Ким, вставая с капота и подходя к Чонгуку. Большая ошибка, вот только Намджуну никакого дела до его гнева нет, он ему не страшен.

— Черный корвет, — шипит Чон, пихнув Намджуна в плечо и подходя вплотную. Он вгрызается в него взглядом своих черных глаз, подернутых дымкой дичайшей злости. Он бы ее размазал по асфальту кровью Намджуна, его ошметками. — Это ты?

— Да, я — гонщик на черном корвете, — подтверждает Ким, кивнув и смотря Чонгуку прямо в глаза.

— Мразь, — сухо усмехается Чонгук и резко замахивается для удара, но Намджун успевает среагировать, уворачиваясь. Чон от своей злости даже не чувствует тяжелый удар, только отшатывается немного, а по губам стекает теплая липкая кровь. Чего еще ожидать от того, кто был готов убить тех, кто важен Чонгуку?

Намджун больше не защищается, а идет в наступление, не давая Чону секунды опомниться и нанося удар прямо в живот.

— Вы думаете, что круче всех, — рычит альфа, прижав Чонгука к двери агеры и сжав пальцы на его шее. — Вот только автор новых правил не Джихан, а я. И все будет так, как я и задумал, а таких, как вы на дорогах больше не останется.

— Теперь я точно знаю, что ни перед чем не остановлюсь, — хрипит Чонгук, смотря Намджуну прямо в глаза. — Надо будет убить тебя — поверь, моя рука не дрогнет, — он грубо сбрасывает с себя руку Кима и пихает в плечо, утерев тыльной стороной ладони кровь с губ. — Этим, — Чонгук кивнул подбородком, указав на избитое лицо Намджуна, — не отделаешься, если я увижу тебя возле кого-то из моей семьи.

— Будь внимательнее к своей семье, — ухмыляется Намджун, отходя к своей машине.

Чонгук еле сдерживается, чтобы не схватить из бардачка пистолет и выпустить всю обойму в предателя. Ему теперь даже видеть это лицо тошно. Куда-то вмиг испарился образ того человека, что вызывал у Чонгука бесконечное уважение и братскую любовь. Мерзкий комок внутри только сильнее разрастается и перекрывает пути для кислорода. Чонгук задыхается в этой злости. Это не дает продолжить, заставляет остановиться, хотя руки все еще зудят от желания пройтись по неуместно довольной физиономии, разбить в кровь. И, наверное, даже тогда Чонгук не увидит в глазах Намджуна что-либо.

— Не приближайся, — предупреждает Чонгук твердым голосом и садится в машину, заводя двигатель и с визгом подрываясь с обочины на трассу.

Мерзкое осознание того, что все это время Ким играл свою отточенную роль, ложится сверху новым, еще более тяжелым слоем. Чонгук сжимает руль крепко, едва не разрывая кожу, которой он обит. Внутри собирается отравляющая горечь, которую хочется поскорее выплюнуть, вывести из организма. Чонгук безрадостно усмехается и качает головой.

Кому теперь верить, если предал даже один из самых близких людей?