Отверженные

5

Следующий день, проведенный ими в поместье Малфоев, прошел так же, как и все предыдущие. Ничего не менялось: никто не приходил в мэнор и никто из него не уходил. Люциус предпочитал находиться в своем кабинете либо в библиотеке, проходя в столовую лишь для того, чтобы поесть. Гермиона же по-прежнему оставалась в детской или в отведенной ей комнате. Казалось, скука, словно какая-то душная серая мгла, постепенно окутывала обитателей Малфой-мэнора: скучал даже маленький Оскар, то и дело начиная капризничать по (самым что ни на есть) пустякам. «Хватит! Это не может продолжаться вечно», — проснувшись однажды утром, подумала Гермиона и решительно направилась на поиски Малфоя, который сейчас, скорее всего, завтракал. Конечно, она не знала наверняка, но уже успела понять, что привычки и распорядок дня Люциуса на редкость устоявшиеся и достаточно предсказуемые. — Сегодня мы с Оскаром тоже уйдем, — сразу начала она, как только вошла в полутемную столовую, где действительно сидел хозяин дома. «Боже! Ну кому еще, если он, конечно, в здравом уме, захочется принимать здесь пищу? В мрачной, зашторенной комнате! Кто способен променять солнечное утро на давящие, словно склеп, стены этого ужасного дома?» Сейчас Гермионе казалось, что она никогда не сможет понять Малфоя. Однако, переведя дыхание, продолжила уже не столь категорично: — Ребенок скучает, а потому капризничает и раздражается на все, что угодно. Ему нужно как-то отвлечься от этого монотонного существования. Я хочу сводить его в Косой переулок. — Понятно, — отозвался Малфой, так и не подняв головы. Продолжая чистить вареное яйцо, он не промолвил больше ни слова. Обреченно закатив глаза, Гермиона преувеличенно громко вздохнула и вышла из столовой. Запал и желание сопротивляться до последнего (если Люциус вдруг начнет возражать ей) пропали зря. Нет, она искренне радовалась, что Малфой вел себя не как последний мерзавец, но и почему-то чувствовала некоторое разочарование от того, что повода поскандалить с ним так и не нашлось. Уложив вещи в рюкзачок, она поспешно одела Оскара. «Хорошо, что мы, наконец, выйдем куда-нибудь. Ему пора познакомиться с волшебным миром, увидеть что-то новое… А что может быть лучше, чем посещение Косого переулка?» Ей вдруг подумалось, что и сама не была там с тех пор, как окончила школу, а уж Оскар не видел такого воплощения жизни волшебного сообщества вообще ни разу. Подумала и тихо порадовалась, представив, как будет поражен ее малыш тамошними лавочками и их удивительными товарами. Чтобы добраться до Косого переулка, Гермиона воспользовалась камином, и, на ее счастье, мальчику понравился этот способ перемещения. День стоял замечательный — теплый, немного пасмурный из-за набегающих то и дело тучек, но без малейшего намека на приближающийся дождь. Да и это не могло испугать, ведь в случае непогоды они всегда могли бы вернуться в Малфой-мэнор. А сейчас… сейчас Гермиона собиралась побродить по многочисленным лавкам, пообедать в одном из пабов и показать Оскару знаменитый магазин «Волшебные вредилки братьев Уизли». Встретиться с Роном и Джорджем казалось очень приятным, а уж в том, что сынишка придет от этого магазина в восторг, Гермиона даже не сомневалась. «Надо же… А я-то думала, что распрощалась с этим миром навсегда… И уж точно не подозревала, что буду вынуждена вернуться в него и жить дальше, растить в нем своего ребенка». Прохаживаясь сегодня по Косому переулку, Гермиона с каждой минутой ощущала, как все больше и больше проваливается в прошлое, и снова думала, как же много изменилось в ней с тех давних пор, когда наивной восторженной девочкой оказалась здесь впервые. «Да… но прошлого не вернуть. И той девочки больше нет…» Выйдя на улицу из очередного магазинчика, они с Оскаром натолкнулись на мадам Розмерту, покупавшую пряности для своего паба, которая тут же начала зазывать их в гости, обещая накормить Оскара самым вкусным на свете стейком и пирогом с почками. Гермионе пришлось принять приглашение и заверить Розмерту, что в самое ближайшее время они с сыном обязательно посетят Хогсмид и «Три метлы». Наконец, тепло попрощавшись с говорливой владелицей паба, Гермиона смогла двинуться дальше. Казалось, Косой переулок почти не изменился за все эти годы. По-прежнему на месте стояла лавка мистера Олливандера и кафе-мороженое Флориана Фортескью. Да и многие другие лавочки выглядели так, будто и не было того страшного противостояния с Волдемортом и его приспешниками и не было той страшной войны. Время шло, тщательно стирая следы прошлого прочь. Они с Оскаром еще бродили по переулку, иногда заходя куда-то, пока не приблизились к «Флориш и Блоттс», пройти мимо которого Гермиона, конечно же, не смогла. Здесь они задержались, потому что отказать себе в роскоши приобрести несколько новых книг (даже понимая, что скоро у них закончатся все имеющиеся средства) у Гермионы Грейнджер не получилось. «Надо что-то делать. У меня уже нет работы, и вот-вот кончатся деньги. Если б только можно было уговорить Малфоя оставить нас в покое и разрешить покинуть поместье…» Время летело незаметно, но потом уставший от переполненных книжных полок Оскар начал капризничать, и из «Флориш и Блоттса» им пришлось уйти. Чтобы отвлечь мальчика, Гермиона уже повернулась, направляясь к «Волшебным вредилкам», когда дорогу ей перегородила какая-то женщина. Ничего не понимая, Гермиона сделала шаг в сторону, пытаясь обойти ее, но незнакомка снова заступила путь. — Как ты только смеешь показываться здесь? — злобно прошипела она Гермионе, которая ошеломленно уставилась на седую (с вьющимися буклями волос и резкими чертами лица) старуху. — Теперь, когда ты выставила своего маленького ублюдка напоказ, ни у одного британского волшебника не осталось сомнений, шлюшка, для кого ты раздвигала ноги во время войны! Приоткрыв от потрясения рот, Гермиона не знала, что делать и что сказать. Но ведьма и не стала дожидаться ответа. Лишь смачно плюнула на землю и, развернувшись, заковыляла прочь. Все еще не пришедшая в себя Гермиона не могла двинуться с места. Произошедшее казалось какой-то нелепой бессмыслицей, бредом безумной, захлебывающейся в собственной желчи старухи. «Ведь то, что она сказала, не может быть правдой… Я ни в чем не виновата, и все ее обвинения — не что иное, как мерзкая и гнусная ложь!» С бушующей от нанесенного оскорбления кровью, Гермиона подхватила Оскара на руки и стремительно направилась как можно дальше от этого ужасного места. На какую-то минуту ей показалось, что безумие старухи заразно, и теперь она сама словно проваливается в водоворот ужасных воспоминаний, о которых хотелось забыть. Отчаянно торопясь, она пыталась убедиться, что старая ведьма не идет за ней следом, и потому тревожно оглядывалась по сторонам. Ирония судьбы заключалась в том, что лишь сейчас она обратила внимание на презрительные взгляды, которые бросали на них многие волшебники. И если поначалу подумала, что ошибается, то совсем скоро пришлось убедиться в обратном: оскорбившая ее ведьма была отнюдь не одинока в своей безумной ненависти. Наконец-то Гермиона поняла, с чем связан столь гневный выпад незнакомки: та разглядела ребенка и узнала фамильные черты, так или иначе заметные в лице Оскара. А ведь он так похож на Малфоев! Она невольно прижала сынишку к себе еще крепче. «Да как они смеют? Какое они все имеют право унижать моего невинного маленького мальчика? Ведь он ни в чем не виноват, он не просился на этот свет! Да и по отношению ко мне ее упреки несправедливы — я ничего не сделала из того, в чем они обвиняют меня…» В эту минуту она вдруг ясно осознала, что презрение и ненависть к Малфоям в волшебном сообществе явно глубже и больше, чем казалось ей раньше. И каждый член этой семьи становился самым настоящим изгоем, преследуемым с завидным рвением и недюжинной жестокостью. «Хорошо… Они ненавидят Малфоев, но причем здесь я и мой ребенок?! Люциус хотя бы заслужил это как наказание за свое страшное прошлое. Но мы с Оскаром? В чем виноваты мы? Это… это несправедливо!» — смертельно побледневшая Гермиона еще сильнее ускорила шаг. День, всего лишь час назад казавшийся таким замечательным, был окончательно испорчен. Не могло быть и речи о встрече с братьями Уизли, да и об обеде в каком-нибудь пабе даже не хотелось думать: ведь там наверняка могли оказаться те, кто возмутился бы их присутствием среди порядочных людей и принялся бы во всеуслышание обсуждать ее «позор». Отыскав ближайший камин, подключенный к сети, Гермиона вернулась в Малфой-мэнор, встретивший ее той же мертвящей тишиной, что и провожал. Немного придя в себя, она покормила Оскара, да и сама перекусила прямо в детской. Хотя, сказать по правде, успокоиться полностью ей так и не удалось. Будучи обиженной до глубины души, Гермиона снова и снова перемалывала в памяти случившееся. «А ведь они, очевидно, думают, что я… была на стороне Малфоев. Добровольно. И это понятно, потому что о том случае… о насилии не знает никто. Хотя… быть может, если б и знали, кого б это волновало? О, Боже, и хорошо, что не знают! Не хочу, чтобы об Оскаре всю жизнь сплетничали, как о дитя изнасилования». Сопоставив все факты, она уже не сомневалась, что большинство британских волшебников были убеждены в том, что между ней и Драко случился роман. Или… что еще хуже, между ней и Люциусом... Ведь их с Оскаром проживание в Малфой-мэноре на первый взгляд служило более чем явным доказательством. Подумав об этом, Гермиона почувствовала, как внутренности скрутило болезненной судорогой. «Малфои! Да будь моя воля, я не приблизилась бы ни к одному из них даже на пушечный выстрел!» Ее снова охватило чувство страшной неприязни к этому лицемерному сообществу. Ко всем волшебникам с их убогой категоричностью. С их стремлением видеть и понимать лишь свою собственную правоту. С их трусливым умением обелить самих себя. Обелить пусть и за счет тех, о ком они ничего не знали! «Да плевала я на вас и ваши обвинения! Я не стыжусь своего мальчика. И никогда не буду стыдиться. Даже если от меня отвернется весь ваш лицемерный и гнилой до мозга костей мир!» Постаравшись успокоиться, после обеда она уложила сына немножко вздремнуть и направилась в сад. На самом деле Гермиона почти задыхалась от ярости и обиды. Задыхалась так сильно, что от нехватки воздуха кружилась голова, а в ушах все стоял и стоял противный непреходящий звон. Она быстро спустилась вниз и прошла мимо запертой двери в библиотеку. Та была закрыта, но Гермиона кожей ощущала, что Люциус Малфой находится сейчас там… внутри. И вновь почувствовала горькую неприязнь к тому, кто был виновен во всем, что случилось с ней и ее сыном. «Это все он! Он привязал нас с Оскаром к этому проклятому имени! Ну, почему… Почему он не оставил нас в покое? Почему он просто не вычеркнул Оскара из своей жизни? Ведь он же знал, что обрекает нас на судьбу изгоев…» От гнева у нее сводило скулы, и Гермиона даже зажмурилась и сжала кулачки, чтобы хоть немного взять себя в руки и выйти в сад спокойно. Снаружи погода оказалась холодной и пасмурной, но и это не могло остановить ее. Обиженная Гермиона упрямо зашагала дальше, вглубь. Туда, где порядок уже никто не поддерживал. Где густые заросли создавали ощущение упадка и гнили. Ей даже начало казаться, что мерзкий запах (душный аромат завядших и уже гниющих роз) забивает ноздри, словно напоминая о том, насколько прогнила со своими отвратительными убеждениями та чванная семейка, к которой угораздило стать причастным ее дорогому малышу. Бездумно шагая по тропинке, она не заметила, как зашла в самую глубину сада. Хруст гравия под ногами и редкое пение птиц стали единственными звуками, нарушавшими царящую вокруг мрачную тишину. Гермиона поняла, что оказалась на окраине поместья, расположенной почти у ворот. Тех самых ворот — страшных кованых, в которые она, словно подстреленная птица, билась, пытаясь добраться до своего ребенка. Оглядевшись, Гермиона с ужасом осознала, что забрела на фамильное кладбище Малфоев. Старинное, полное древних могил, украшенных покосившимися от времени памятниками с истертыми надписями. Эти мрачные кресты и надгробия клонились в разные стороны, создавая поистине фантасмагорическую картину, от которой, казалось, кровь вот-вот застынет в жилах. Медленно продвигаясь все дальше и дальше, Гермиона машинально читала надписи на встречающихся памятниках. Надписи на могилах Малфоев и их жен, которые как нельзя ярко отражали суть убеждений старинной и знаменитой чистокровной семьи. Высокомерие и гордость — вот, что являлось их характерной чертой на протяжении многих веков. Гордость и высокомерие. Она остановилась лишь, когда добралась до двух последних могил: Нарциссы и Драко Малфоев. На них не оказалось никаких фамильных девизов, лишь имена, годы жизни и одна единственная строчка на надгробии Драко. «Возлюбленный сын Люциуса и Нарциссы Малфой». Гермиона вздрогнула — такой странной, но и неожиданно естественной оказалась для нее мысль, что Драко кто-то любил. Очень любил. Она вдруг подумала, что хоронил супругу и сына наверняка не Люциус, ведь он уже был в тюрьме во время их смерти. «Но… кто тогда?» Ответ пришел на ум совсем скоро. Профессор Снейп. Вот кто единственный мог позаботиться об убитых жене и ребенке собственного друга, находящегося в заточении. «Да, это он! Ведь похороны должны были проходить в самый разгар войны. И учитывая то, что Малфои оказались опозоренными перед обеими сторонами противостояния, а Нарциссу и Драко убил сам Волдеморт, то… больше и некому…» Гермионе вдруг подумалось, что как раз для профессора Снейпа такая безмолвная забота кажется абсолютно объяснимой. «Думаю, он даже никому не сказал об этом. И сделал все сам. Тайком. Ну… может быть, с помощью домашних эльфов мэнора, но сомневаюсь, что и им Снейп сообщил о чем-то…» Ощущая какую-то необъяснимую обиду, Гермиона подумала, что оказаться похороненными вот так — одинокими и неоплаканными — это… неправильно. И ужасно несправедливо. «Ну да, ну да… А какой справедливости к Малфоям ты хотела? Особенно сегодня, когда уже столкнулась с истинным отношением к справедливости у этих людей…» И все же внутри что-то неясно, но болезненно щемило. Ведь Драко Малфой, каким бы он ни был высокомерным, агрессивным и эгоистичным снобом, все-таки был жив и полон жизни. И ни у кого жизнь не отнимал! Зажмурившись, Гермиона тряхнула головой. «Я не могу желать ему смерти! И никогда не желала… Тем более, что на этом свете живет множество мерзавцев, заслуживающих ее намного больше! Тех, кто реально принес в этот мир боль и саму смерть. Да… он разрушил мою жизнь. Искалечил ее… Но я не могу заставить себя ненавидеть его. И даже не хочу объяснять сама себе — почему именно не могу!» Гермионе стало интересно, что сделал бы Драко, узнав о последствиях своего тогдашнего поступка. Какова б оказалась его реакция на то, что случайно, даже не думая, он привел в этот мир их чудесного мальчика. Самый огромный подарок, который вручила ей судьба. «Да уж… Драко Малфой, останься он в живых, скорее всего, никогда бы не смирился с ребенком от грязнокровки Грейнджер! Однако по невероятной иронии судьбы именно этот малыш стал его единственным шансом на бессмертие…» Она глубоко вздохнула. Отношение к Драко было очень сложным, менялось со временем и менялось очень сильно. Как бы то ни было, именно он подарил ей счастье материнства и подарил Оскара. И некая нерушимая связь между ними останется теперь навечно, как бы ни хотелось Гермионе забыть об этом. Сейчас ей даже стало казаться, что когда-нибудь она сможет рассказать мальчику о Драко. Рассказать без ненужных подробностей. Без боли. Спокойно и светло. Как о человеке, благодаря которому тот родился. Как об отце… «Но вот только… я все равно не могу понять — зачем Люциусу Малфою понадобилось ломать нашу жизнь? Зачем он, используя все свое влияние, навечно привязал нас к этой семье? Зачем он сделал из нас отверженных?!»