Отверженные

13

Почему вы каждый день делаете практически одно и то же? Вы напоминаете мне заведенные часы… — произнесла Гермиона, войдя в библиотеку и обнаружив, что Люциус снова изучает свои артефакты. — Что же мне предлагаете делать со своим временем вы? — Не знаю… пожалуй, что-нибудь интересное. Путешествовать, например… — она пожала плечами. По правде говоря, от предсказуемости Малфоя иногда становилось жутко, и Гермионе было любопытно представить его в каком-нибудь другом месте. — Я не могу покинуть поместье, — возразил Люциус. — Проблема в том, что вы с мальчиком в самом деле нуждаетесь в защите. Охранные заклинания Малфой-мэнора очень сильны, но со временем при отсутствии хозяина они могут ослабеть. И если это случится, никто, кроме меня, восстановить их не сможет. — Да ладно… Мне кажется, что даже если опасность исчезнет, и Беллатрикс отправится на тот свет уже по-настоящему, вы и тогда ничего не измените в своей жизни. Что, неправда? — Возможно, вы и правы. Не изменю. Гермиона задумалась. Жизнь Люциуса Малфоя была настолько упорядоченной, что порой казалось, она представляет собой сознательно придуманные ограничения. Будто он выстроил вокруг себя стену, прячась за ней (как от всего, что может его расстроить, прячется какой-нибудь невротик). Но Люциус точно не был невротиком. Иногда Гермиона даже думала, что это человек с самой устойчивой психикой, которая ей встречалась. — Чего вы вообще хотите от жизни? — Хм… Нам точно стоит это обсуждать? — приподнял бровь Малфой. — А что еще нам с вами обсуждать? — Например, Оскара. Думаю, эта тема будет вам интересней, чем мои жизненные планы. — Хорошо, обсудим Оскара, — согласилась Гермиона. — Мне кажется, что вы должны играть с ним. — Что делать? Играть? Не понимаю, о чем вы… — Просто… вы можете часами смотреть, как он играет, я же вижу, но никогда не играете с ним сами. — Ну, знаете ли, я уже не ребенок. — Да я и не уверена, что когда-то были им… — под нос себе пробормотала Гермиона и добавила чуть громче: — Это необходимо, прежде всего, мальчику. Ему нужно с кем-нибудь общаться. Вы же видите, он почти никуда не ходит, не посещает детский сад, не общается с другими детьми. А ему нужно это — нужно играть не только с домовиками или со мной… Сейчас ей почему-то казалось, что, как ни странно, нужно это не только Оскару, но и самому Люциусу. Казалось, что непосредственное общение с ребенком поможет и ему, что хотя бы немного разрушит те стены, которые он выстроил вокруг себя. «Может быть, так Малфой станет больше похож на живого человека, а не на механическую куклу…» А еще… ее беспокоило сделанное им несколько дней назад предложение. Ну, то… что между ними вполне возможны какие-то… более близкие отношения. Оно тревожило Гермиону. Одна лишь мысль, что Люциус Малфой может стать ее любовником, казалась какой-то… нелепой. Неправильной! Конечно, она осознавала, что ничего такого уж кошмарного в его предложении нет: как бы Гермиона не относилась к этому человеку, но не признать, что он еще вполне себе не старый и весьма интересный мужчина, она не могла. «Впрочем, что греха таить, на импозантную внешность Малфоя-старшего я обращала внимание и в прежние годы… еще до того, как узнала его ближе». Теперь же, когда из напыщенного горделивого павлина он стал самым настоящим изгоем, Гермиону безмерно удивляло то, что Люциус Малфой ничуточки не опустился, по-прежнему оставаясь на редкость ухоженным и элегантным мужчиной. Ему больше не для кого и незачем было следить за собой, но он продолжал это делать. Разве что… та искра высокомерия, которая раньше была его визитной карточкой, стала не такой вызывающей. Гермиона понимала, что рана от потери семьи была на самом деле намного глубже, чем он позволял себе показать. Особенно это касалось смерти сына. И, как мать, могла понять Малфоя, ведь потеряй она Оскара — и жизнь тут же закончилась бы. «Может быть, именно в этом и кроются причины его болезненной, почти патологической привязанности к внуку? Его упертое желание, чтобы мальчик жил здесь и постоянно находился рядом…» Если б несколько лет назад Гермионе Грейнджер рассказали бы о столь глубоком проявлении чувств у Люциуса Малфоя к ее ребенку, она бы рассмеялась, не поверив во что-то подобное ни на йоту. Но теперь… теперь жизнь изменила многое. Теперь она видела, что за все еще величественной внешностью он тщательно скрывает боль, страдание… и даже страх новой потери. Не показывая этого никому, и никому не навязывая общение с собой. «Конечно же, я знаю, что множество волшебников считает, что именно такого отношения Малфой и заслуживает, и поспорить с ними трудно. Но… это… Это нечестно!» Она подумала еще об одной вещи, которая вызывала невольное уважение. Люциус Малфой никогда ни на что не жаловался. Точно так же, как не стал жаловаться на то ранение, что получил недавно в Министерстве магии. — Как ваша рана? — вынырнув из невеселых размышлений, спросила она. — Уже лучше. Не стоит беспокоиться. Гермиона не удержалась от недоверчивого взгляда, с Малфоя вполне могло статься и солгать. Какая-то ее частичка тут же решила потребовать, чтобы он показал рану, но, подумав, она прикусила язык. Мало того, что теоретически это совершенно не касалось ее, так еще (в свете его последнего предложения) было неудобно вновь увидеть его без одежды. «А вдруг он снова начнет тот странный разговор? Нет, я понимаю, что, скорее всего, мне показалось, и Малфой даже не намекал ни на что подобное. Да и сама эта идея кажется смешной и нелепой. Разве можно представить себе, что… я и… он… что мы…» — мысли вдруг заметались, но просить его раздеться Гермиона все же не осмелилась. — Если не хотите идти в госпиталь Святого Мунго, мы могли бы обратиться к магловскому врачу. Он осмотрит вас и назначит лечение, — предложила вместо того. Люциус выглядел так, будто его вот-вот хватит апоплексический удар, но она упрямо стояла на своем: — И не смотрите на меня столь возмущенно. Эти медики не только знают, как лечить раны, им нет равных в применении обезболивающих препаратов. И уж тем более, вас будет лечить врач, не испытывающий никакого негатива. Тот, у которого нет причин мстить за что-то и нет желания причинить боль. Она и в самом деле боялась, что, отправься они в Мунго, и найдется кто-нибудь, для кого Малфой по-прежнему является лютым врагом. «Он стал для многих просто идеальной подушкой для битья!» — Нет! Спасибо. Я вовсе не в таком ужасном состоянии, — наконец пришел в себя Люциус. — Неужели? — с легкой иронией парировала Гермиона, имея в виду нечто большее, чем его рана. И по взгляду поняла, что тот угадал суть вопроса. Угадал. Но упрямо сжал губы и ничего не ответил. * * * Сидя в детской, Гермиона наблюдала, как Оскар возится на коленях у деда с небольшим игрушечным грузовичком. Она знала, что Малфой не одобряет магловские игрушки, но на этот раз он не произнес ни слова. Просто наблюдал за внуком, не предпринимая, однако, никаких попыток присоединиться. Гермиона уже догадалась, что на самом деле ему очень хочется поиграть с мальчиком, он просто не знает, как подключиться к процессу. «Или не может себе позволить, считая это слабостью. Упрямец!» В двери появилась маленькая фигурка домовика. — Мисс доставили письмо, — голос эльфа был глухим и чуточку скрипучим. — Спасибо, Фелт, — поблагодарила его Гермиона и взяла конверт. — Странно, почему его зовут Фелт? Очень нехарактерное для домовика имя, — это она уже обратилась к Люциусу. — Не знаю, в свое время его так назвал Драко… И Гермиона вздрогнула. Уже давно она практически не вспоминала о Драко Малфое. Разве что, как о погибшем сыне Люциуса. И то… лишь тогда, когда думала об эмоциональном состоянии Малфоя-старшего. Письмо было запечатано в странный зеленый конверт, какого Гермиона никогда раньше и не видела. — Вам прислали постановление Визенгамота, — пояснил Люциус. — Но откуда вы знаете? — Это их официальная упаковка сообщений. Гермиона посмотрела на обратный адрес. На конверте и впрямь стояла восковая печать Визенгамота. — Я же не присутствовала на заседании… Как они могли что-то отправить мне? — Думаю, они и не нуждались в вашем присутствии, — усмехнулся Малфой. — Обычно такие ходатайства рассматриваются заочно. Суд принял решение, которое вам и отослали. Гермиона со страхом взглянула на письмо, которое держала в руке. Ситуация складывалась совсем не так, как она ожидала. Но потом вспомнила о том, что никто и не обещал ей какого-то другого развития событий. И ее ожидания были ничем иным, как ее же собственными предположениями. — Огорчу вас… но решение принято в мою пользу, — не глядя на нее, тихо сказал Люциус. — Вы не можете знать этого наверняка, — хрипло возразила Гермиона. — Существует лишь ничтожная вероятность, что принято другое. — Да, но если заметили, вы уже не настолько великий, как раньше. — Дело не во мне. Суд обязан обеспечивать соблюдение определенных законов, тем более что законы о правах чистокровных семей всегда обладали высочайшим приоритетом. На несколько мгновений Гермиона замерла в ступоре, безмолвно уставившись на Люциуса. Читать ужасное письмо расхотелось. Хотелось лишь ненавидеть Малфоя, присланное решение, Министерство магии и волшебный мир вместе взятые! Ненавидеть за то, что Люциус, скорее всего, прав. «Господи! Да он вообще всегда прав! Ведь для него это так важно, всегда оказываться правым. Именно это ждет меня теперь? Значит, такое вот у нас с Оскаром насильственно навязанное нам будущее?» Надеясь хотя бы немного успокоиться, она все же распечатала конверт. Чтобы осознать написанное, понадобилось время, тем более что решение выражалось на бумаге несколько витиевато. Однако сути дела ничего не меняло: Визенгамот счел нужным предоставить Люциусу Малфою полноправную опеку над своим внуком, Оскаром Малфоем. Гермиона почувствовала, что начинает задыхаться. — Как же это неправильно… И несправедливо! — заявила она, вскочив с кушетки. Сердце колотилось, словно бешеное. Понятно, что она выплюнула ему в лицо то, что душило ее сейчас, не давая вздохнуть, но все же порыв ярости пришлось сдержать: в комнате находился Оскар, и Гермионе очень не хотелось посвящать его в перипетии их сложных с его дедом отношений. Скрестив на груди трясущиеся руки, она принялась ходить по комнате взад и вперед, изо всех сил пытаясь привести мысли в порядок. — Как вообще они могли принять подобное решение? — удалось наконец-то выдавить из себя. — Легко. Суд магического мира всегда принимает решения в пользу полноценной преемственности наследования чистокровного рода. Даже если на данный момент не сильно высокого мнения об этой семье. Подобная лояльность обусловлена тем, что нас, волшебников, по сути очень и очень мало. И мы обязаны обеспечить полноценную передачу знаний о магических искусствах. Что бы там ни было. А сохраняются эти знания по большей части в семьях. — Но это не должно отменять моих прав и моей свободы, — прошипела Гермиона, бесплодно пытаясь успокоиться. — Я… отказываюсь принять подобное самоуправство! — У вас нет выбора. — Если волшебный мир настолько крошечный, то мы с Оскаром легко можем оставить его и жить сами по себе. Безо всякого волшебства! — Нет, не можете, — Люциус слегка повысил голос. — Он мой внук и по закону принадлежит мне. Нравится вам это или не нравится, но это так. И я имею на него право. — Вы… да вы просто свинья! — Следите за языком, мисс Грейнджер, — коротко остудил ее он. — Я подам апелляцию на это решение. — И зря потратите время, они снова проголосуют в мою пользу. Я знаю, что вам нравится верить в торжество справедливости, но защита интересов магического рода в целом намного важней для волшебного сообщества. Вы должны уже осознать это. Как данность. Иначе останетесь в нем вечной смутьянкой, а значит, изгоем. — Но это же совершенно несправедливо! Вы, волшебники, не можете править людьми только на том основании, что родились с текущей в крови магией. Как вообще вы можете рассуждать так косно и примитивно, так отстало? — Можем. Именно поэтому Визенгамот стоит на страже тех ценностей, которые важны для нашего мира. Даже если это и нарушает чьи-то права, например, ваши. — Мои права? Наверное, вы имеете в виду права любого свободного человека! Того, кто рассчитывает на справедливость и беспристрастность судебной оценки. Или вы думаете, что эти вещи ценностями не являются? — Я не сказал этого… Лишь попытался объяснить вам, почему для нас так важно продолжение рода. Почему ваша затея с кассацией изначально была обречена на провал. И почему вы получили сегодня именно это письмо… — О-о-о… теперь я понимаю, почему магический мир застыл в средневековье и не может двигаться дальше, — с горечью отозвалась Гермиона. — И почему же? — Да потому что застопорился на идее величия магии! — Вы можете согласиться с этим или нет, но мы живем так вот уже более тысячи лет. — И это не делает вам чести, так что не стоит хвалиться подобным бредом. — Ну уж извините, что есть, то есть… — Да! Но то, что есть, это неправильно. И неправильно то, что ваш Визенгамот сделал со мной. Меня просто приговорили к существованию, которого я не хочу! К жизни, которую я бы не выбрала, даже если б меня упрашивали целую вечность. Это несправедливо — вот так решать чью-то судьбу. — Поймите же вы, наконец! Суд всего-навсего обеспечил право мальчика на семью и на причастность к ее традициям. А вы, простите, смотритесь в этом конфликте, как некий элемент, стремящийся лишить его этого права, заодно с полагающимся вашему сыну наследством. — Но он и не претендует ни на какое наследство! Между его родителями не было никаких официальных отношений, — возразила Гермиона. — Я никогда не была замужем за Драко, у нас даже не было романа. Мы вообще не общались! И появление на свет Оскара — это всего лишь случайность, которой и не должно было быть. — Это уже не принципиально. В нем течет кровь Малфоев, он — плоть от плоти этой семьи. И востребован мной как таковой. — Тогда отмените свое прошение об опеке! Отпустите нас… — И вы серьезно думаете, что я откажусь от единственного оставшегося у меня ребенка? Отпущу его жить неизвестно где и неизвестно как? Тогда, пожалуй, вы вообще ничего не поняли во мне… Позвольте сообщить официально, что я никогда не пойду на нечто подобное! А вам, при всем моем сочувствии, лучше смириться с ситуацией и постараться к ней привыкнуть. Если б Гермиона могла, то ударила бы его, так она рассердилась. Происходящее казалось каким-то дурным сном! Ее силой вынуждали остаться здесь, заставляли принять ситуацию как данность, обрекая на существование, которого она не желала. «Но разве правосудие не обязано защищать людей от подобного принуждения? Да, уж… Очевидно обязано, если только это не волшебное правосудие…» — горько подумала она. Больше всего на свете хотелось взять Оскара в охапку и сбежать отсюда куда глаза глядят. Но вот беда… Она прекрасно осознавала, что за воротами Малфой-мэнора, словно дикий зверь, выслеживающий свою добычу, бродит Беллатрикс Лестрейндж и ожидает первой же возможности убить ее дитя.