Отверженные

20

Поднявшись, Гермиона уселась на диванчике и посмотрела на Люциуса, который по-прежнему сидел в кресле, уставившись на горящий камин. Он выглядел усталым, даже сейчас, мягко освещенное пламенем, его лицо было очень утомленным. Гермиона не видела никаких травм, но ведь она всматривалась лишь в его лицо, не в силах отвести взгляда. — С тобой все в порядке? — Да, — кивнул он. «Ну конечно… так он и признается! Если только не окажется при смерти…» Конечно, она не верила, что схватка с Беллатрикс и ее бандой оказалась простой или легкой. Понятно, что сражения волшебников не были такими же кровавыми, как у маглов, но Гермиона знала наверняка, что у Люциуса имеются и порезы, и синяки, пусть и не такие страшные. Он поднялся, и на какой-то крошечный миг она заметила его колебание. «Черт! У него же точно болит что-то». Но Люциус взял себя в руки и вышел из комнаты. Черная мантия взметнулась за его спиной. Этот человек, как обычно, прятал все: свои слабости, свои травмы, свои чувства... Она подозревала, что, пытаясь полностью игнорировать такие вещи, он словно бы убеждал себя, что их просто нет. Не признавая ничего, что могло бы нарушить его покой. «Так… Он собирается игнорировать свои ранения, но ведь они могут воспалиться. Могут привести к осложнениям. Господи, да в его состоянии меньше всего сейчас нужны какие-то там инфекции. Только этого не хватало!» И она решительно направилась за Малфоем в комнату. А войдя, увидела, как Люциус осторожно расстегивает застежки мантии. — Это ты убил ее? — с порога спросила она. — Да. Гермиона не знала, как отнестись к этому. С одной стороны, она ощущала неловкость, думая о том Люциусе — умелом бойце, который сражался, наносил и получал раны, убивал. Нет, конечно, она понимала, что он добился своего: отомстил за жену с сыном и оградил от смертельной опасности их с Оскаром. И знала, что ради этого сегодня он шел на смерть. Он готов был умереть этим вечером за них. Но вот… не знала другого: кем была для него Беллатрикс Лестрейндж, с которой Люциус учился еще в Хогвартсе. И какие отношения связывали их. Ей ужасно хотелось спросить об этом, но, зная, что он не захочет ответить, Гермиона завела речь совсем на другую тему. — Покажи мне свои ранения, — она подошла к Малфою ближе и, наткнувшись на недовольный взгляд, упрямо добавила: — Можешь не смотреть на меня так. Я никуда не уйду, пока дело не будет сделано. С губ Люциуса слетело нечто, очень похожее на тихое рычание. — Я слишком устал, чтобы спорить с вами, мисс Грейнджер. Однако если вы настаиваете, то я могу, как обычно, причинить вам неприятность. — Не как обычно, и не неприятность, — бросила она, понимая, что он и в самом деле слишком устал, чтобы спорить. Люциус раздраженно вздохнул и начал расстегивать жилет, а затем и рубашку. Гермиона неотрывно смотрела на него. Ситуация отдавала сюрреализмом, но отвернуться она не могла. Две противоположности Люциуса Малфоя (ухоженный, спокойный, педантичный и уставший, расстроенный, раненый) сливались на глазах в единое целое. Она видела воочию, как один его образ плавно перетекал в другой. И снова понимала, насколько ненавистна ему собственная уязвимость, хотя оба знали, что уже ей довелось застать его и в более страшном состоянии: больным, почти умирающим. Впившись взглядом в спину Малфоя, она рассматривала все его шрамы и раны — старые, посвежей и совсем новые, полученные уже сегодня. Поняв, что без ее помощи не обойтись, Гермиона решительно шагнула в ванную, и ему пришлось, хоть и неохотно, но последовать за ней. Рубашку Люциус расстегнул, но еще не снял, и Гермиона быстро зажгла свечи и обернулась к нему. Потом приблизилась и, потянувшись к полам рубашки, стащила полностью, обнажая его по пояс. Теперь ее глазам представилось множество свежих царапин, ссадин и следов ожогов. «Понятно, почему он не хотел показывать мне это. Ну что ж… все не так уж плохо, они заживут. Я сделаю так, что они заживут!» Подняв глаза, Гермиона увидела его лицо в зеркале: Люциус хмурился. Казалось, ему приходится прилагать усилия, чтобы сохранить привычный стоицизм. Словно ее присутствие ослабляло его, лишало всегдашней и кажущейся нерушимой брони. «Ничего! Переживешь. В конце концов, я видела тебя и в более удручающем состоянии». Гермиона провела пальцами по коже спины и почувствовала, как тело Люциуса невольно откликается на ее прикосновение. А еще почувствовала шрамы, которые спускались вдоль мышц. Один из них, большой и глубокий, был прямо посередине. И несколько застарелых на груди. Она внимательно вглядывалась, пыталась увидеть те ранения, что появились сегодня. «Слава богам… ничего, с чем я не смогла бы справиться сама, — ей ужасно не хотелось снова обращаться за «квалифицированной» помощью целителей. — Но сколько же синяков!» И она еще раз осторожно пробежалась по спине пальцами. Кожа Малфоя была теплой и гладкой, пока палец не наткнулся на шрам. Люциус снова вздрогнул, а сама она поняла, что хочет касаться, хочет дотрагиваться до него еще и еще. — Я думал… — кашлянув, тихо произнес он, — ты сказала, что просто обработаешь мне раны. — Что поделать… иногда я совершаю очень неожиданные поступки. Даже для самой себя… Подняв глаза, он быстро посмотрел на нее в зеркало и тут же чуть отвернулся в сторону, но Гермиона успела поймать его взгляд. Она отошла, чтобы достать бинты и зелья из большой черной шкатулки, щедро украшенной речным жемчугом. Гермионе уже давно было интересно, сколько лет эта старинная богатая вещица принадлежит Люциусу, и откуда она взялась. Теперь ей было интересно все, что хоть как-то касалось его. Замерший Малфой по-прежнему стоял не двигаясь. Невольно любуясь линиями его спины, сужающимися к бедрам, Гермиона вдруг ощутила резкую вспышку желания, самого настоящего физического желания… Столь сильного, что пришлось даже несколько раз глотнуть, чтобы прогнать сухость, сдавливающую глотку. Она попыталась отвлечься, и потому снова решительно шагнула и положила флаконы с зельями и бинты на раковину рядом с ним. И даже издалека ощутила тепло его тела. Не удержавшись, она выдохнула и коснулась его, отчаянно пытаясь избавиться от снова охватившего жуткого необъяснимого напряжения. Потом помедлила и тихонько провела ладонью по его спине. Конечно, она понимала, что переходит обозначенную им границу, но ничего не могла поделать с этим. — Мисс Грейнджер, — начал Люциус, но оказался прерван — это Гермиона приложила к спине ватный тампон, пропитанный вяжущим зельем. Он снова чуть слышно зашипел, а в глазах мелькнула боль, которую он безуспешно пытался скрыть. И Гермиона даже обрадовалась, увидев ее! «Слишком долго этот мужчина мучает меня. Упорно и безжалостно мучает, скрывая любые свои чувства». Она взяла еще один тампон и приложила его к ране на животе. И Люциус начал было поворачиваться к ней, показалось, что от его стойкости вот-вот ничего не останется. Гермиона снова осознала, насколько близко стоит она сейчас. Очень… очень близко. И все тело вспыхнуло от этой близости. По его лицу пробежала откровенная неловкость, и Гермиона решила не упускать момент: она наклонилась вперед и поцеловала его в спину, прямо между лопатками. Малфой еле слышно ахнул, реагируя на прикосновение губ, а Гермиона шагнула еще ближе, изо всех сил пытаясь не наброситься на него. Не сделать того, чего ей ужасно хотелось сделать последние несколько дней, переполнивших отчаянным тревожным беспокойством. Она положила ладони на его талию и легонько провела ими к животу, наслаждаясь этим прикосновением. — Люциус… — сорвался с губ умоляющий шепот. А потом, не удержавшись, обогнула Малфоя и развернулась к нему лицом. Разглядеть выражение его глаз не получалось: они казались потемневшими и будто остановившимися. Гермиона лишь слышала, как тяжело дышит он, глядя на нее сверху вниз. Но главным было другое! Люциус не отталкивал ее... Осмелевшая, она поднялась на цыпочки и прильнула к его рту. Мягкие теплые губы тут же раскрылись ей навстречу. Казалось, Люциус и сам растворяется в этом поцелуе. Гермиона еле слышно застонала от облегчения и ощущения странного, ни с чем несравнимого счастья. Неожиданно Малфой схватил ее и, углубляя поцелуй, крепко прижал к себе. Теперь он не просто отвечал Гермионе, нет! Теперь сам жадно целовал ее, проникнув языком в рот и скользя руками по всему телу. И это было чудесно… Еще никогда Гермиона не испытывала подобного и могла лишь по-настоящему упиваться, отвечая ему. Он все продолжал и продолжал сжимать ее в объятьях, страстно целуя при этом. Целуя так, что Гермиона чувствовала жгучее желание. И отчаянную потребность Люциуса. В ней! Она осторожно, чтобы не потревожить раны, провела рукой по его спине, но этого было мало. Хотелось большего… Хотелось почувствовать его в себе, внутри, и почувствовать, как он двигается. Пока она не взорвалась бы, утопая в чем-то невероятно прекрасном. Но потом Люциус неожиданно успокоился, и, поняв это, Гермиона расстроено застонала. Он перестал целовать ее, а затем даже отстранился, чуть отходя назад и отворачивая голову. «Нет… Нет, нет! — снова и снова повторяла про себя Гермиона. — Нет, пожалуйста, не надо». Но Малфой, неподвижно замерев, не двигался. — Пожалуйста, Люциус… — выдохнула она. — Это совсем не то, чего ты хочешь на самом деле… — негромко отозвался он, качнув головой. — Нет, то! — яростно зашептала Гермиона. — Именно то! — Ты заблуждаешься… Просто потому, что застряла со мной в этом доме. Потому что я единственный подходящий мужчина, находящийся рядом… И это всё! Но Гермиону совершенно не интересовало, почему она испытывала все это. Ей было наплевать — почему… Она просто хотела этого мужчину. Ужасно хотела. Поэтому снова шагнула к нему и прижалась губами к плечу, ощущая тепло и вкус чуть солоноватой кожи. Люциус не двигался, они так и стояли, близко-близко, словно бы каждому не хотелось расставаться. Всеми силами мысленно Гермиона умоляла его остаться, но Малфой глубоко вздохнул… и упрямо шагнул вперед. Ощутив вдруг поистине вселенское одиночество, Гермиона разочарованно прорычала: — Не уходи… Не надо! Он остановился, но так и не посмотрел на нее. Длинные светлые волосы падали вниз, прикрывая его лицо. — Не могу… — только прошептал глухо. — Нет, можешь! — почти закричала Гермиона. — Не смей мне лгать. Я же чувствовала, что ты тоже хочешь меня. «Он лжет! Лжет! Его так же влечет ко мне, как и меня к нему…» Люциус взглянул ей в глаза. — Я не смогу быть твоей игрушкой… Теперь угроза исчезла. Ты свободна. Можешь приходить и уходить, когда и куда тебе будет угодно. Можешь найти кого-то, кто подойдет тебе лучше, чем я. Прошу… не нужно дразнить меня. Ты же понимаешь, что я отчаянно пытаюсь найти хоть какой-то мир в своей жизни. Мир и покой. Поэтому… не ломай ее. Пожалуйста. Он вышел из ванной, и чуть не плачущая Гермиона разочарованно сжала кулаки. Разумом она понимала, что в словах Люциуса есть своя (пусть горькая, пусть обидная) правда. Но все ее существо отказывалось эту правду принимать. Оно… ее дурацкое и глупое существо… почему-то тянулось к Люциусу Малфою. Тянулось даже теперь, когда обиженная Гермиона упорно старалась вычеркнуть из памяти вкус его губ, теплоту тела, силу его объятий. Опустив голову, она попыталась восстановить дыхание. «Я. Хочу. Этого. Мужчину. Хочу!»