Отверженные

4

В Малфой-мэноре постоянно было тихо, все время тихо... И единственное, что нарушало тягостную тишину, царившую в поместье, так это лепет и звонкий смех Оскара. Гермиона почти все время находилась с мальчиком в детской. Комната казалась ей уютной, светлой и оборудованной всем, что могло понадобиться ребенку. Она заметила, что малышу нравится детская. Он с удовольствием играл здесь, постепенно вовлекая в свои игры уже привыкших к нему домовых эльфов, которые приходили и уходили, попеременно меняясь для выполнения своих домашних обязанностей. Одно лишь смущало ее и очень сильно: хорошо и тепло было только здесь, все остальные помещения мэнора производили на Гермиону по-настоящему тяжелое впечатление. Они казались холодными и на редкость мрачными. Все еще пребывая в шоке от произошедшего, она очень хорошо понимала, что изменить ничего не может. Нет, конечно, уже на следующий день Перси Уизли прислал письмо, в котором сообщил, что ходатайство по ее делу подготовлено и даже написано. И теперь Гермионе оставалось лишь, стиснув зубы, ждать, когда оно пройдет по всем бюрократическим кругам и будет рассмотрено Визенгамотом. Сегодня днем, уложив Оскара спать, она решила ненадолго выйти в сад, чтобы хоть как-то отвлечься. Но слегка заплутала и свернула в незнакомый коридор, обставленный тяжелой богатой мебелью темного цвета, которая добавляла узкому проходу еще большей мрачности и делала его ужасно тесным. Наконец Гермиона нашла лестницу и спустилась по ней вниз. Пришлось еще немного побродить по комнатам, прежде чем удалось обнаружить дверь, ведущую в сад. Ужасно хотелось хотя бы на несколько минут отвлечься от гнетущей атмосферы поместья, ложащейся на плечи тяжким грузом. Даже сегодняшняя погода (облачная и прохладная) не могла остановить Гермиону, так нуждалась она в нескольких глотках свежего воздуха. Пройдя через внутренний дворик, девушка спустилась в сад и не сдержала облегченный выдох. Ей и впрямь срочно нужно было остаться одной и подумать. Подумать о том, что делать и как жить дальше. Сегодня она должна была появиться на работе, но не смогла даже позвонить и предупредить, что не придет, поскольку телефон остался в квартире, прикрытой лишь разломанной на куски дверью. Скорее всего, ее телефон вместе со всеми другими их вещами уже давно украли. Нет, конечно, они с Оскаром жили не в самом ужасном районе, но кто ж откажется от возможности стащить то, что плохо лежит. Гермиона обернулась и посмотрела на величественное здание Малфой-мэнора. Внешне этот дом был прекрасен своими строгими бескомпромиссными линиями и холодным благородством. Казалось, он олицетворял собой вечную зиму, которая как ничто другое отражала сущность его обитателей. Надменную и чванную семью Малфой, и особенно единственного оставшегося в живых ее представителя, воплощавшего собой самые худшие черты фамильных традиций. Внутренности скрутила болезненная судорога, когда подумала, что теперь Люциус хочет превратить ее мальчика в одного из них. В следующего Малфоя — надменного и бездушного. В еще одно чудовище, которым, случись новое противостояние волшебников, быть может, многие матери будут пугать своих детей. Эта мысль заставила ее истерично засмеяться. Она посмотрела на окна первого этажа и в одном из них увидела хозяина дома. С волосами, аккуратно подвязанными сзади, что открывало суровые патрицианские черты его лица, Люциус находился в своем кабинете. Издалека Гермиона могла видеть лишь верхнюю половину тела, но поняла, что Малфой сидит за столом и что-то пишет. «Господи, как же я ненавижу его... Будь проклят тот день, когда этот чистокровный мерзавец вышел из Азкабана! Вышел, чтобы сломать мою жизнь еще раз, будто того, что сотворил его сынок, оказалось недостаточно…» Она увидела, как Малфой поднес ко рту бокал с каким-то напитком и сделал из него глоток. Даже этот невинный жест заставил Гермиону передернуться от отвращения. Ведь сидящий в кабинете высокомерный волшебник и в самом деле был дедушкой Оскара. Как бы сюрреалистично это не выглядело со стороны, отрицать сей факт было бы смешно и глупо: их схожесть не вызывала никаких сомнений. Ее мальчик родился плотью от плоти и кровью от крови Люциуса Малфоя. Ей вдруг вспомнились прежние страхи: Гермиона всегда ужасно боялась, что Люциус узнает об Оскаре. Узнает и придет уничтожить ее сына… уничтожить как мерзкое отродье, оскорбляющее чистоту и величие его крови. Но вместо этого он… признал Оскара и даже забрал у нее. «Нет… этот человек просто… непредсказуем!» Конечно же, она слышала, что прямое продолжение рода всегда имело огромное значение для чистокровных семей. Его прекращение становилось настоящей катастрофой, и, как ни странно, именно оно стало тем долгожданным событием, на которое многие волшебники, потирая ладони, с нетерпением надеялись, пока Малфой томился в Азкабане. Ведь в тюрьме заключенные умирали часто, а Люциус был уже не молод. Потому-то ненавистники семьи с ликующим любопытством ожидали, когда же знаменитый чистокровный род постигнет справедливое наказание за грехи. Кое-кто даже испытывал низменную радость, что семья, вознесшаяся так высоко, не просто падет и падет низко, а исчезнет с лица земли полностью. Это было мерзко, но, что греха таить, слишком многим британским магам насолили Малфои за долгие столетия. А в это магическое противостояние знаменитое семейство умудрилось опростоволоситься даже дважды: тем, что поддержало Волдеморта, и тем, что с их помощью тому все равно не удалось победить. Гермиона не могла понять, за что именно в этот раз Малфоев презирают сильнее: за то, что они сделали, или за то, что проиграли. Понимая, что ситуация выглядит гадко и отвратительно, она вспомнила, как уничижительные насмешки осмеливались бросать даже в адрес мертвого Драко. Находились те, кто не стеснялся издевательски подшучивать как над его причастностью к Пожирателям Смерти, так и над его неудачей из-за того, что он не смог убить профессора Дамблдора. Как же ненавистно было Гермионе подобное лицемерие. Именно оно в свое время стало одной из причин, заставившей ее разочароваться в волшебном мире, а потом и покинуть его. Презрение к таким, как Малфои, со стороны якобы сторонников Ордена Феникса, тихонько сидящих по домам и не пошевеливших для победы даже пальцем, казалось ей еще более омерзительным, чем открытое выступление на стороне Волдеморта. Да, конечно, эти маги, прятавшиеся всю войну за оградой охранных заклинаний, не любили Темного Лорда и не были его сторонниками. Но они, и Гермиона даже не сомневалась в этом, отлично приспособились бы к жизни в том мире, которым правил бы он. И именно они после окончательной победы сделали из Малфоя козла отпущения, в том числе и за собственную трусливую двуличность. Надеясь на то, что, высмеивая его, будут чувствовать себя лучше и меньше стыдиться своего бездействия во время войны. Далекая от сочувствия Люциусу, Гермиона не могла удержаться от мысли: «А судьи-то, судьи — кто?» Именно поэтому так не хотелось, чтобы ее мальчик рос только в магическом сообществе. Их нравы зачастую казались ей фанатичными и лицемерными. И та радость, которую она испытывала, узнав, что является ведьмой, существенно померкла с тех пор, как начала общаться с миром волшебников гораздо ближе. Хотя сейчас ее, конечно, ужасно раздражало, что Малфой, несмотря на свалившиеся на него проблемы и всеобщий остракизм, ведет себя так же спокойно, так же высокомерно, как и раньше. «Черт! Да провались они все пропадом! Единственное, чего я хочу, это забрать Оскара и исчезнуть из мира магии снова…» — Гермиона поймала себя на мысли, что в эту минуту не испытывает абсолютно никакой симпатии ни к Малфою, ни ко всем остальным волшебникам. И уж точно меньше всего хочет, чтобы ее мальчик стал наследником этой семьи. Однако с чудовищем по имени Люциус нужно было поговорить, и откладывать этот неприятный разговор не было никакого смысла. Вздохнув, Гермиона вернулась в дом и направилась к его кабинету. — Вообще-то хотела сказать вам, что у нас с сыном была вполне налаженная и устроенная жизнь, к которой я хотела бы вернуться. Хотя б частично… — с нажимом начала она, входя в кабинет Люциуса без стука. «Я не обязана вести себя с ним воспитанно!» — Вы можете вернуться к своей прошлой жизни в любую минуту. Одна! — холодно отозвался Малфой, даже не поднимая глаз. «Боже, я ненавижу его так, что меня даже подташнивает от этой ненависти…» — Понятно. Но хочу заметить, что у меня, как у любого нормального человека, есть работа, — едко парировала Гермиона, решив не сдаваться с ходу. — Да и Оскар тоже часть того социума. Он посещает развивающий детский центр, и ему нравится там. — Значит, больше посещать не будет, — прозвучал категоричный ответ. — Но это место, где мой мальчик всегда чувствовал себя очень комфортно. — Он не должен общаться с магловскими детьми, — резко возразил ей Люциус. — Мисс Грейнджер, когда вы уже поймете, что он не магл? — Его бабушка и дедушка маглы, и он имеет полное право общаться с ними, — Гермиона скрестила руки на груди. — А еще он должен дружить с другими малышами. Это полезно для его развития. Ребенку нужно общаться и со своими сверстниками, а не только с домашними эльфами. Иначе его психика может оказаться безвозвратно поврежденной, — в эту минуту она явно намекала на Драко, даже не скрывая этого. — Не только маглы рожают в этом мире детей, — Малфой наконец-то соизволил поднять глаза, и Гермионе показалось, что ее кольнули две серые льдинки. — Если вы заметили, никто из ваших чистокровных друзей-приятелей не стоит на пороге мэнора, желая познакомить своих внучков и деток с вашим грязнокровным внуком, — в голосе Гермионы слышался яд. — Оскар — полукровка, мисс Грейнджер. Хорошо бы вам запомнить это! — рявкнул в ответ Люциус. — А что еще более важно, никто не хочет связываться с ребенком, к которому имеете отношение вы, — не обращая на его рык ни малейшего внимания, многозначительно закончила она, зная, что бьет по больному. Удар достиг цели: она увидела, как губы Малфоя сжались в тонкую полоску. Гермиона с любопытством наблюдала за ним, очень уж хотелось увидеть реакцию Люциуса, но напрасно — он ничего не ответил, и в лице его ничего больше не изменилось. — Что ж, должен огорчить вас… Мальчик связан со мной. Более того, он — часть меня. И это то, что никогда не изменится, — наконец сухо бросил Люциус и вернулся к чтению документов. — Завтра мы с Оскаром отправимся в Нору, — категорично заявила Гермиона, желая оставить последнее слово за собой. Люциус медленно поднял глаза и посмотрел на нее в упор. Девчонка стояла с высоко вздернутым подбородком и не отводила взгляда. «А она не дура… Отлично понимает, что бросает вызов, ответить на который мне нечего. Логика и здравый смысл сейчас полностью на ее стороне. Я не могу обеспечить полноценное развитие мальчика. И никто из моих прежних знакомых не будет общаться с нами — кто из страха за собственную шкуру, а кто из банальной мести или желания досадить. Пока я полностью не реабилитирован, на Оскаре будет лежать пятно не только незаконнорожденного, но и внука Пожирателя Смерти…» — Хорошо, — он снова уткнулся взглядом в бумаги. — Только учтите, что домой он должен вернуться к шести часам вечера. Поняв, что выиграла этот раунд, Гермиона чуть приоткрыла от удивления рот. «С чего это он так легко уступил? Осознал, что возразить нечего?» Она повернулась, чтобы уйти. Внутри кипела ярость — этот мерзавец посмел давать указания, во сколько ее ребенок должен вернуться домой! «Господи! Пожалуйста, сделай так, чтобы решение о судьбе ходатайства вынесли как можно скорее…» — И кланяйтесь Артуру, — ехидно бросил Малфой ей в спину. Казалось, он прекрасно знал, что от злости Гермиона готова рычать и топать ногами. * * * Проведя весь день в Норе, она немного успокоилась. Молли всегда была рада видеть их, а сегодня они оказались здесь вместе с Жозефиной, дочкой Флер и Билла. Оскар, правда, никогда не встречался с этой милой девочкой, но в силу одного возраста дети быстро сдружились. Весь день они с удовольствием играли, периодически бегая на кухню к бабушке Молли, чтобы поесть каких-нибудь вкусностей. Гермиона же спокойно сидела на широком подоконнике, просто смотрела на них и ощущала, как мучительное напряжение наконец-то, впервые за несколько дней, потихоньку спадает. И даже не поняла, как постепенно начала проваливаться в сон. Прошло еще несколько минут, и она тихо уснула прямо на согретом подоконнике маленькой, но уютной гостиной дома семьи Уизли. Солнечные лучи через стекло мягко скользили по ее хрупкой фигурке.