Отверженные

28

Гарри, — решительно начала Гермиона, приближаясь к старому другу, который беседовал с квиддичными игроками Рэйвенкло, своими одногодками. — Нам нужно поговорить. Тот какое-то мгновение смотрел на нее, явно отмечая ее судорожно стиснутые кулаки. — Да, конечно. Они отошли в безлюдный уголок зала, бывший почти пустым. — Я хочу, чтобы ты отозвал петицию по Малфою, которую ты подал. — Нет, — отрезал он. — Нет? — Нет. Потому что Малфой заслуживает того, чтобы быть в тюрьме. Он презренный человек, который в прошлом поддерживал Волдеморта. Он заслуживает того, чтобы сидеть в Азкабане. — Я никуда не поеду с тобой. — Это он заставил тебя принять такое решение, да? — Думай, что хочешь, я желаю, чтобы Люциус оставался на свободе. — Ты не можешь говорить серьезно… — он слегка опешил. — Гермиона, опомнись, он использует тебя. — Для чего, Гарри? — Для того чтобы восстановить свою репутацию, чтоб вернуться в социум, и чтоб в итоге он мог бы опять вернуться к тому, что делал раньше. — Неправда. Ты его не знаешь. — А ты, можно подумать, знаешь… Да он кружит вокруг тебя, как стервятник, просто ты не видишь этого. — Ошибаешься. Я живу с ним, Гарри, и все вижу. — Мне не верится, что ты можешь быть такой глупой. Гермиона почувствовала, как ее охватывает гнев, и горько усмехнулась. — Уезжай отсюда, Гарри, — она повернулась, чтобы уйти. — Гермиона! — позвал ее он. Та повернулась: — Никогда не смей вмешиваться в жизнь моей семьи! Он уставился на нее. Казалось, ни один из них не знал, что сказать. — Я делаю это только потому, что забочусь о тебе. — Уверен? Потому что я обожаю Оскара больше, чем кого-либо еще, больше тебя, Гарри. И для меня Оскар и Люциус — это моя семья. Если ты хоть чем-то навредишь ей, я никогда не прощу тебя. Она увидела, как его плечи опустились. — Ты пожалеешь об этом… — Может быть. Но это будет мое сожаление, а не твое. У тебя нет никакого права вмешиваться в мою жизнь. — Ты ошибаешься… — слабо возразил он, но Гермиона уже ушла. Она не собиралась быть с ним такой жесткой, но Гарри был виноват сам. Он переступил черту, которую не должен был переступать. Не имея никакого права планировать ее жизнь, он пытался манипулировать ею. Нет, она не хотела терять Гарри как друга, но если он решил выдвинуть подобный ультиматум, то должен знать, что проиграет. Она была уверена, что доходчиво объяснила ему всё. Если он и впрямь друг, то должен принять любое ее решение. Беда была в том, что Гермиона не была полностью уверена в правильности его реакции, ведь он так сильно изменился. Спустя какое-то время она покинула министерство. Она по-прежнему сердилась на Гарри за его поступок, за то, что он пытался отменить освобождение Люциуса. Вообще-то она подозревала, что освобождение Малфоя было построено на тонком льду аргументов, подобранных грамотными адвокатами. И, собственно, всерьез занялся он этим только после того, как узнал об Оскаре. Ей вдруг стало жарко, когда подумала о том, что Люциус готов свернуть горы, чтобы получить желаемое. Раньше ее пугало подобное упорство Малфоя, но теперь она почти восхищалась этой его чертой. И то, что Малфой — чрезвычайно волевой и упертый человек, уже не пугало ее совсем. Может быть, потому, что ей хотелось видеть его таким и дальше. «Наверное, в глубине души я по-прежнему осталась мягкой и сентиментальной гриффиндоркой... восхищающейся чужой силой воли». Странно, но теперь она и впрямь искренне восхищалась всеми его чертами, которые ненавидела в нем раньше. Она хотела, чтобы Люциус был по-прежнему амбициозным, требовательным, может, даже коварным и немного безжалостным. То, каким он виделся, будучи настоящим слизеринцем, и что он действительно подрастерял — все-таки жизнь серьезно потрепала его. Идея о том, что Малфой манипулировал ей, чтобы позаботиться о себе, казалась ей совершенно надуманной в отличие, например, от Гарри. Конечно, думать, что он поступил так, чтобы заполучить ее, было очень приятно, но Гермиона не верила в такой расклад. «Нет… не похоже! Он чувствует себя слишком разбитым для этого». Даже вспоминая сегодняшний вечер, она чувствовала напряженность в том, что совершила сама, и в том, что сделал с ней он. Сейчас казалось, что Люциус сделал шаг в надежде: она желает просто отправить его домой, а он решил пойти у нее на поводу. «Забавно, похоже, я на глазах превращаюсь в то, каким должен быть Люциус. Играю людьми, чтобы получить желаемое…» Гермиона решила поговорить завтра с Гарри, чтобы убедиться, что мешать ей он больше не будет. Вернувшись в мэнор, она проверила Оскара, который спокойно спал в своей кроватке. И как всегда, целуя белокурую макушку, она почувствовала прилив сумасшедшей любви к своему дитя. На секунду Гермиона представила, что Оскара воспитывает Гарри, и вздрогнула: «Нет… Нет! Это было бы неправильно!» Услышав внизу какой-то шум, она обернулась. Должно быть, Люциус уже вернулся, но спать еще не лег. «Что ж… Сегодня вечером мы сделали большой шаг навстречу друг другу, но мне хочется, чтобы он понял, чего же я от него хочу…» Спустившись, она нашла его в кабинете. — Какой хороший вечер был сегодня… — заметила, когда вошла. — Согласен, некоторые его моменты были весьма интересны… — отозвался Люциус, выглядевший очень усталым. Гермиона закусила губу. Ей хотелось снова заняться любовью. — Кажется, мне сегодня угрожали, — заметил Малфой. — Неужели? — поддразнила его она, но черты его лица оставались серьезными. — Чего вы от меня все-таки хотите, мисс Грейнджер? Я задаюсь этим вопросом постоянно, но ответа на него у меня как не было, так и нет. — Гермиона... — Гермиона, — обреченно повторил он. Та глубоко вздохнула. «Черт, ну когда он перестанет мудрить? Неглупый же мужик. И ясно понимает, чего я от него хочу… Это же очевидно!» — Если речь о сегодняшнем дне, то этой ночью я хочу спать в твоей постели. — Уж извини, я уже почти старик. И не могу обещать тебе частого и пылкого секса. — Нет, не думаю… — Гермиона прекрасно знала, что он лукавит. И что сил у него гораздо больше, чем он пытается ее убедить. «Проклятье! Он снова отталкивает меня!» — Люциус, тебе придется принять, как данность, что я хочу спать в твоей постели. Сегодня ночью, и каждую последующую ночь тоже. Ничего не ответив, Малфой вздохнул и отвернулся. — И сам ты тоже хочешь меня, я прекрасно знаю это. Я хочу, чтобы мы были вместе. Совсем-совсем. Во всех отношениях. — А что, если я не смогу дать тебе того, что ты хочешь? — Сможешь! И откуда ты можешь это знать? — Потому что знаю тебя, — он повернулся и с прохладцей взглянул на нее. — Это касается тех вещей, о которых ты забыла в своем энтузиазме. В своей жизни я делал ужасные вещи, по-настоящему ужасные... Было время, когда я убил бы тебя, если б мне это понадобилось и если б предоставили такую возможность. И, сказать по правде, все это было не так уж и давно… Гермиона подошла к нему совсем близко и присела перед его креслом на колени. Малфой откинулся на спинку. Было заметно, что чувствует он себя сейчас весьма неуютно. — Раньше — может быть… Спорить не буду. Но сейчас ты не сможешь причинить мне никакого вреда, — уверенно проговорила она. Люциус снова промолчал. Он никогда ей не лгал, и это было одной из тех вещей, которые она очень ценила в нем. — Не буду лукавить, может, и было время, когда все было по-другому, но теперь ты отдашь жизнь, чтобы защитить меня и моего сына. — Но это не значит, что я могу дать тебе то, что тебе по-настоящему нужно. — Да ты просто боишься того, что мне нужно! — она увидела в его глазах вспышку гнева. Но он снова промолчал, не отрицая ее обвинений. Потому что она сказала правду. Пусть и неприятную. По сути, у него никогда и ни с кем не было близких отношений. Понятно, он любил своего ребенка, но и с ним не был близок. Любил на расстоянии. Расстоянии, которого она вообще терпеть не могла. — Я предлагаю тебе себя и свою любовь, предлагаю мягкость и теплоту, и заботу. А еще секс и всю ту сладость, что он дарит. Люциус опустил веки. — И я хочу тебя, — продолжила Гермиона. — Хочу, чтобы ты был рядом со мной, хочу, чтобы ты был внутри меня, и хочу, чтобы все об этом знали. Я хочу гордиться тем, что ты принадлежишь мне. Люциус, я хочу, чтобы ты стал моим мужем. — Ты живешь в плену каких-то иллюзий. Я совсем не такой… глупая ты и упрямая девчонка. — О, заткнись. Я прекрасно знаю, какой ты… — почти прошипела она. — Не забывай, что я видела тебя разным. И видела всё, что ты так упорно стараешься скрыть. — Нет, Гермиона. — Люциус, я видела твою боль, я видела твою ревность, твою жадность и ложь, о которых ты так не любишь упоминать. Когда тебе нужно, ты можешь пойти на поводу своих самых безжалостных амбиций, вплоть до того, что они даже могут ослепить твою своеобразную мораль. Пойми, я видела худшие проявления твоего характера. — Тогда не притворяйся, что ты когда-нибудь будешь терпеть нечто подобное. — Я имела в виду, что ты способен на ужасные вещи, и я знаю об этом, но это — не ты! — Ты напрасно разделяешь этих двух… Разница между ними смешна. — Признай, мы были бы счастливы вместе. Мне не очень-то приятно, но прежний ты — это не тот человек, которым ты хочешь быть теперь. — Боюсь, это единственное, на что я способен. — Тогда ты недооцениваешь себя… — Или ты переоцениваешь меня. — Не отталкивай меня только потому, что боишься. Когда-то давно, когда все было гораздо хуже, единственное, чего ты хотел, — это не быть в одиночестве. Так не будь в одиночестве! Я здесь, я предлагаю тебе себя. Будь со мной! Люциус все еще выглядел настороженным. Гермиона не знала, что еще сказать. Но не сдавалась. — Или же… просто сдайся мне, — упрямо продолжила она, — потому что я не остановлюсь. И буду соблазнять тебя снова и снова. Пока не получу то, чего хочу. Если не хочешь делать мне предложение, я сама его сделаю. — Она снова поцеловала его. Малфой поначалу сопротивлялся, а потом как-то неожиданно смягчился. С колен у его кресла целоваться ей было неудобно, поэтому Гермиона поднялась и уселась у него на ногах, углубляя поцелуй. — Так-то лучше, — подразнила его она и облизнулась. — Сдавайся, Люциус, сил сопротивляться у тебя все равно нет. Это, думаю, в доказательствах не нуждается? Пойми, ты не можешь сопротивляться мне, потому что сам хочешь этого. Просто прими это, как данность. И давай уже жить спокойно… Она опять поцеловала его, чувствуя, как последнее сопротивление Малфоя исчезает, будто утренний туман. Пока еще он не сформулировал свое согласие, но по-прежнему не останавливал ее. Тело Гермионы уже горело от вожделения, а его неспособность сопротивляться только подкармливала ее огонь. В своих сегодняшних манипуляциях она определенно чувствовала нечто сексуальное… Даже извращенно сексуальное. И понимала, что Люциус чувствует то же самое. Взгляд его казался несколько расфокусированным и даже остекленевшим, но Гермионе он по-прежнему не возражал. «Неужели сдался?» — обрадовано подумала она и прошептала ему на ухо: — Пойдем, наконец, спать… Спать в своей постели сегодня ночью она не собиралась. Точней, этой ночью она вообще не собиралась спать... * * * Когда Гермиона проснулась, солнце уже взошло. В первые минуты она ощутила некоторую дезориентацию, проснувшись не в своей комнате. «Нет, теперь это моя комната!» Она посмотрела на мужчину, лежащего рядом с ней. Гордого и сильного мужчину. Который никогда бы не признался, что хочет ее, что нуждается в ней, но который и не утверждал ничего обратного. Он позволил ей привести себя в спальню, позволил раздеть себя и даже соблазнить. У Гермионы не было иллюзий относительно того, на что он способен. Она не сомневалась, что если бы он не желал этого по-настоящему, ей бы никогда не позволили оказаться здесь. «И ничего я его не заездила! Нечего прибедняться. Есть еще порох в пороховницах, есть…» — и она довольно потянулась, напоминая кошку, объевшуюся сметаны. Гермиона вспомнила, каким видела его раньше, когда он болел. С тех пор они прошли долгий путь, а ведь тогда она задавалась вопросом, не будет ли для нее лучше оставить его умирать. Нет, она и сейчас понимала, что ведет его на непознанную территорию и что он очень нервничает по этому поводу. «Великий и ужасный Люциус Малфой, который не боялся ничего, кроме смерти, на самом деле боялся одиночества». Она поцеловала его в висок, и глаза его тут же открылись. Люциус слегка прищурился и смущенно глянул на нее. Казалось, ему тоже неловко найти в своей постели кого-то. Гермиона улыбнулась его реакции. «Ничего-ничего… он еще привыкнет просыпаться рядом со мной». Люциус повернулся к ней лицом. — Так это и есть та мягкость с нежностью и теплотой, которыми ты меня вчера соблазняла?» Гермиона тихонько засмеялась, а потом потянулась и подарила ему самый нежный поцелуй, который могла себе представить. Она подвинулась, чтобы лечь совсем рядом, и прижалась к нему грудью. Люциус слегка застонал, когда она углубила поцелуй. А ее тело снова сжалось от желания. «Черт… Забыла удалить заклинание контрацепции. Сегодня же удалю!» Нет, она, конечно же, не собиралась ему ничего рассказывать об этих планах. «Я хочу, чтобы у Оскара как можно скорей появился маленький брат… ну, или маленькая сестренка… И чтобы мы стали настоящей семьей. Знаю-знаю… это опять будет чистой воды манипулирование, но мне наплевать. Пока он не станет самим собой, слизеринкой в нашем тандеме буду я».