Познавая прекрасное

3

Заставив себя окунуться в реальность, Гермиона даже не заметила, как пролетели последние часы работы. И лишь обратив внимание, что из-за двери кабинета как-то слишком давно не раздается привычного офисного шума, она посмотрела на часы и обнаружила, что рабочий день давно закончился, а на улице, скорей всего, уже стемнело. И правда — подойдя к двери и выглянув наружу, увидела, что коллеги разошлись по домам, а Министерские эльфы, поглядывающие на нее с плохо скрываемым раздражением, уже начали уборку офиса. Гермиона знала, что местные домовики недолюбливают ее. Что поделать? Они предпочитали работать в одиночестве, а Гермиона Грейнджер, будто назло, слишком часто задерживалась в министерстве допоздна. Поняв, что ей в очередной раз не рады, она вернулась в свой кабинет и, торопливо собрав вещи, направилась к лифтам. Если бы можно было остаться на работе всю ночь — она бы осталась… Идти домой не хотелось. Рон почти на неделю уехал в Дурмстранг, где проходила международная конференция тренеров юношеских команд, и квартира без него казалась пустой и холодной. Нет, конечно же, Джинни и Гарри всегда были рады видеть её в гостях, но Гермиона понимала, насколько они дорожат своими вечерами вдвоем в ставшем таким уютным доме на площади Гримо. Однако сегодня так не хотелось оставаться одной… Из всех ночей именно сегодня она особенно боялась, что личная ее тьма сгустится сильней, жестоко вторгаясь в сознание, и еще больше окутает непрерывными кошмарами, которые неизбежно приносит с собой. Они с Роном снимали небольшую, но очень удобную квартиру в особнячке, скрытом от лишних глаз между двумя домами, уютного и живописного квартала магловского Челси. Район был не из дешевых, жилье стоило здесь целого состояния, и обычные волшебники вряд ли могли позволить себе подобную роскошь. Но статус героев войны обеспечил им с Роном приличную скидку. Ощущая из-за этого страшную неловкость, Гермиона принималась чуть ли не униженно благодарить домовладелицу при каждой встрече, на что Рон реагировал гораздо проще, советуя ей прекратить ныть и просто наслаждаться жизнью. Когда приблизилась к особняку, оба магловских дома негромко застонали, раздвигаясь, и между ними будто из ниоткуда появился их хорошенький маленький домик, в котором жили лишь они и сама хозяйка. Обитатели смежных домов, конечно же, не осознавали того, что каменная кладка вокруг них постоянно двигается, и Гермиона смущенно улыбнулась, чувствуя себя слегка виноватой за свою двойственную природу перед ничего не подозревающими соседями-маглами. Взмахнув палочкой над замком, она пробормотала отпирающее заклинание, вошла в холл и, устало закрыв дверь, поднялась по лестнице к себе. В квартире было темно и холодно, но Гермиона справедливо предположила, что пробирающий озноб вызван эмоциональной опустошенностью, а не температурой воздуха. Холодно было душе, а отнюдь не телу. Сразу же включив магловскую музыку, она попыталась хоть как-то отвлечься, и бархатный голос Эллы Фицджералд оказался сейчас в самый раз. «Ты что-то делаешь со мной, и это просто завораживает...» — тихо начала подпевать певице. Настроение немного улучшилось, и Гермиона нашла в себе силы пройти на кухню, чтобы поужинать салатом и холодным цыпленком. Но помыв посуду и прибрав за собой, почувствовала, как снова навалилась неимоверная усталость. До сих пор удавалось не думать о событиях сегодняшнего дня, но она знала, что, несмотря на отчаянную потребность организма во сне, мысли начнут мучить сразу же, как только ляжет в кровать. «Господи, как же хочется, чтобы Рон был сейчас дома». Нет, конечно, он обязательно бормотал бы что-то о своем квиддиче или нес какую-нибудь, зачастую поражающую ее бессмыслицу, но просто... Рон Уизли — её личный уют, и помог бы отвлечься от раздумий. Хотелось, чтобы он крепко обнял и заставил забыть мучительное прошлое, как делал это обычно. Широко зевнув, Гермиона поняла, что пора ложиться спать. Медленно, нисколько не торопясь, приняла душ, переоделась в шелковую ночную сорочку, подаренную Роном на день рождения, легла в кровать и выключила свет. Темнота сразу же окутала ее и, прислушиваясь к собственному дыханию, Гермиона почувствовала себя еще более одинокой, чем когда-либо. Попробовала очистить сознание. «Отключи все мысли. Отключи!» Этот совет она давала себе каждую ночь. И он никогда не срабатывал. Лежа с широко открытыми глазами, Гермиона вглядывалась в темноту комнаты, в которой не виднелось ни малейшего пятнышка света, и слушала собственное ровное дыхание, чувствуя, как прохладный воздух вырывается из ее ноздрей при каждом выдохе. Не видя вокруг ничего, она понимала, что все остальные чувства безумно обострены. Она слышала биение своего сердца, так же, как уже слышала его сегодня. Тогда. Днем… Чувствуя, как кожу ладоней покалывает от прохладных простыней, провела руками по плоскому животу, наслаждаясь шелком ночной сорочки. А потом сомкнула ладони, кончиками пальцев ощущая материю, почему-то напоминающую о тяжелой ткани, за которую она уцепилась сегодня: мантию Люциуса Малфоя. И сейчас Гермиона крепко сжала сорочку, опять ощущая структуру того великолепного итальянского плетения. Руки невольно двинулись по животу, мягкий материал ласкал атласную кожу, и она будто снова почувствовала под пальцами сильное мужское тело. И то, как мускулы его напряглись, когда она чуть не повисла на нем. А глубоко вздохнув, снова ощутила запах — уникальное сочетание мускуса и пряностей, который был присущ только Малфою. Но на сей раз это не вызвало никаких болезненных воспоминаний, лишь тяжелая чувственность аромата будоражила так, будто он находился сейчас в этой комнате, рядом… Почему же тогда она не чувствовала никакой опасности, никакого страха? На этот вопрос отвечать не хотелось. Даже самой себе… Все чувства, кроме зрения были обострены, и Гермионе казалось, что нервы будто оголились. Руки бессознательно продолжали поглаживать живот, а затем неспешно скользнули к полушариям груди, найдя соски и лаская их. Не отдавая себе отчета, она лежала в кровати, снова переживая физическое присутствие ненавидимого ею мужчины. Подсознательно она по привычке ожидала боли и страха, но этого почему-то не случилось. Внешность, ощущения прикосновений и аромат Люциуса Малфоя стали сейчас такими ясными и отчетливыми, как тогда, в магазине… Когда он стоял так близко и наклонился к ее уху. «Господи, почему я чувствую себя сейчас настолько живой?!» Вытянувшись в струнку, Гермиона резко поднялась на кровати, когда это открытие поразило ее, словно удар молнии. «Что я делаю?» Отрезвленная прохладной реальностью, вскочила и бросилась в ванную. И лихорадочно включив свет, сразу же зажмурилась от режущей глаза яркости. Схватившись за краны, она открыла воду и несколько раз плеснула себе в лицо. Вскоре дыхание замедлилось, и Гермиона почувствовала, что приходит в норму. Наконец подняв голову, виновато уставилась на себя в зеркало. «Что, черт возьми, это было? Что!? О, нет… Нет!» Она не могла и не хотела признавать свою странную реакцию — физическую и эмоциональную. И признавать — на кого она так реагирует. «Ты просто была сегодня измучена и расстроена, а эмоции всегда усиливаются в темноте», — уговаривала саму себя. Яркий свет и прохладная вода помогли собраться и вернуться к привычному здравомыслию. Нервы потихоньку успокоились, и сердце билось все медленней и тише. Однако… Она никак не могла выбросить из головы Люциуса Малфоя, вновь и вновь прокручивая в мыслях все, что он сказал ей в магазине. Целый день Гермиона избегала воспоминаний, опасаясь повторения дневной истерики, но теперь чувствовала, что может думать об этом — думать, а не биться в состоянии физической и эмоциональной горячки. Малфой казался почти искренне… разочарованным, когда она проигнорировала его. Почему для него это было важно? Гермиона не могла поверить в произошедшее. Почему Люциус Малфой заговорил с ней и именно об этом? Почему не использовал эту встречу, чтобы как можно больней задеть и унизить ненавистную грязнокровку? И почему вспомнил, что прошло уже целых четыре года? Неужели этот человек мог… измениться? «Мерлин! Да могло ли такое вообще произойти? Разве что задело мое поведение? Но неужели Люциус Малфой на самом деле думает, что я смогу простить его? И почему он использовал те самые слова, мелькнувшие у меня в голове мгновением раньше? Будто прочитал мысли...» Вопросы, ответов на которые не было, водоворотом кружились в сознании. Неохотно возвратившись в кровать, Гермиона привычно лежала без сна, всю долгую ночь анализируя мельчайшие детали и подробности. И только на рассвете смогла задать себе главный вопрос: почему же у нее такая странная, такая… необъяснимая, такая болезненно острая реакция на Люциуса Малфоя? Ведь она видела и Драко, и — да, это было достаточно неприятно, но именно его отец вызвал у нее ту бурю эмоций, и именно Люциуса она не могла выкинуть из головы весь вечер. Да что говорить? Все встречи с Малфоем-старшим были самыми ужасными или, в лучшем случае, самыми неприятными моментами в жизни, и Гермиона искренне надеялась, что больше никогда не увидит его… Но справилась же она с болью и страхом! Справилась, благодаря силе своего духа еще там, в магазине. «Господи… Как же стыдно сейчас за свою необъяснимую физическую реакцию на этого мужчину. Мужчину?..» Мысль почему-то причинила боль. В конце концов, измученную Гермиону сморил сон. А проснувшись утром, не смогла вспомнить никаких ночных кошмаров, и тихо обрадовалась, что в новый день вступает с абсолютно ясной головой. Вот только… везде, где бы она ни находилась, вокруг, казалось, витал пряный мускусный аромат…