Познавая прекрасное

33

Проснулась Гермиона рано, неспешно приняла душ и оделась. Строго, красиво, но не броско. Затем заставила себя позавтракать, попрощалась с Тибби и, выйдя за ворота поместья, аппарировала в министерство. Не заходя к себе в кабинет, волшебница прошла прямо в зал суда, в котором уже собралось большинство членов Визенгамота. При ее появлении все вдруг замолчали, но, не обращая на это никакого внимания, Гермиона прошла на отведенные для свидетелей места и опустилась на скамейку. Голова ее была гордо поднята. И хотя она понимала, что сплетни о них с Люциусом уже поползли по Министерству магии, сейчас это волновало меньше всего на свете. Как только присела, к ней почти сразу подошел Кингсли. Он взял ее за руку и, заглядывая в глаза, негромко спросил: — Гермиона. С тобой все в порядке? — в голосе его звучала обеспокоенность и искреннее сочувствие. Похоже, министр понял, насколько она расстроена. Увидев утвердительный кивок и слабую улыбку, Кингсли продолжил: — Тебя должны вызвать в качестве свидетеля. Прошу, просто говори правду, дорогая, это все, что от тебя требуется. Мы все знаем, что ты благородный и очень порядочный человек. Не в силах больше выдерживать его взгляд, она опустила голову, а Шеклболт чуть сжал ее руку и отошел. Ощущение одиночества, страха и угнетающей неизвестности снова охватило Гермиону. «Что, если я не смогу сдержаться и расплачусь прямо перед ними всеми?» — взгляд ее скользнул по ведьмам и волшебникам, сидевшим вокруг. Гермиона почти с уверенностью могла сказать, что многие из них уж точно не питают особой любви к Люциусу Малфою. И вряд ли останутся непредвзятыми на таком судьбоносном заседании. От этой мысли сердце ушло в пятки. Вскоре в зал вошли члены Совета Визенгамота, одетые в фиолетовые мантии. Наткнувшись на единственное молодое лицо среди этих почтенных старцев, Гермиона замерла, понимая, что не может вздохнуть. Это был Гарри. «Боже… Как я могла забыть, что он теперь в Совете?» Встретившись с ним взглядом, она заметила, как Гарри поначалу чуть приоткрыл рот от удивления, а потом понимающе нахмурился и опустил глаза. «По-моему, он догадался, из-за кого я рассталась с Роном…» — Гермиона ощутила, как внутренности скрутило в болезненный узел, и ей стало неловко. Ровно в десять утра все присутствующие поднялись с мест, и в зал вошел Верховный чародей Визенгамота. Его сопровождал министр магии — Кингсли Шеклболт. Гермиона всего пару раз коротко сталкивалась с Верховным чародеем и знала лишь, что его зовут Квириний Тренч, и о нем отзываются уважительно очень многие волшебники. Не раз она слышала, как Тренча называют умным, простым и при этом очень порядочным человеком. Тем временем тот начал говорить: — Слушание Визенгамота по делу Люциуса Малфоя, обвиняемого в использовании Круциатуса против магла вечером прошедшей пятницы, объявляю открытым. Пожалуйста, введите в зал обвиняемого. Поначалу, когда увидела, как открывается одна из дверей, Гермиона почувствовала, что еще чуть-чуть и провалится в обморок. Но вот Люциус вошел в зал, и она вдруг успокоилась, а затем (даже непонятно почему) вдруг четко и ясно осознала, что все будет в порядке. В полном порядке. Его лицо выглядело привычно хладнокровным и надменным, что еще больше успокоило Гермиону. Более того, она даже радовалась сейчас этой характерной особенности Люциуса Малфоя — всегда стараться держать себя в руках. А когда Малфой проходил мимо, на короткое мгновение взгляд его коснулся Гермионы, и, встретившись с ним глазами, она почувствовала, как сердце дрогнуло. Ведь даже единственным взглядом он сумел дать понять, насколько важно для него сейчас ее присутствие. Насколько рад видеть ее, пусть даже в таком неподходящем месте. «О… я знаю, что мне делать. И сделаю это!» Люциус остановился в центре зала и гордо выпрямился. В эту минуту Гермионе казалось, что даже будучи на месте обвиняемого, его высокая и сильная фигура каким-то невероятным образом подавляет всех присутствующих. Тренч снова заговорил: — Люциус Малфой, вы обвиняетесь в использовании Круциатуса против обычного человека вечером прошлой пятницы. Как вам известно, согласно законам Волшебного сообщества, подобное преступление карается пожизненным заключением в Азкабан. Признаете ли вы себя виновным? — Признаю, — громко и отчетливо ответил Люциус. Гермиона вздрогнула от отчаяния. Казалось, он настолько смирился с судьбой, что даже не собирается защищаться. Хотя она и понимала, что не признать свою вину Люциус не мог — аврорату было достоверно известно, что Круциатус пущен именно из его волшебной палочки. Тренч продолжил: — Согласно вашей версии, события развивались следующим образом: после ужина и концерта, которые были частью реабилитационной программы, вы попрощались с сопровождавшей вас этим вечером мисс Грейнджер и направились каждый своим путем. Перед тем как аппарировать в Малфой-мэнор, вам захотелось прогуляться, и вы зашли в Гайд-парк, где на вас напал мужчина, угрожавший ножом. Для защиты от нападения вам пришлось применить заклинания Сектусемпра, Экспелиармус и Левикорпус. Но это не помогло угомонить нападавшего. И когда он снова бросился на вас с ножом, в какой-то момент вы не выдержали и применили заклинание Круциатус. — Да. Именно так все и было. — Мы побеседовали по этому поводу с главным констеблем столичной полиции. Он, кстати, очень рад, что такой отвратительный преступник, которого они пытались поймать уже несколько лет, наконец-то оказался задержан. И, честно сказать, я лично не вижу причин, по которым вас следует осудить. Но! Наши законы отличаются от законодательства маглов. И если мы начнем игнорировать их, то весь наш мир подвергнется опасности быть низвергнутым в пучину беззакония. А это недопустимо. По залу прокатился недоуменный ропот и Тренч прервался. Но лишь на секунду. — Мы не можем вызвать вышеупомянутого магла в качестве свидетеля. Да и вряд ли он чем-то помог бы нам в расследовании. Полиция утверждает, что насильник отказывается объяснить происхождение своих травм и твердит, что просто упал. Еще просит оставить его в тюрьме и желательно на всю оставшуюся жизнь. Таким образом, можно сказать, что преступник находится в состоянии шока и ужасно боится чего-то. И нам понятно чего, хотя это и является загадкой для магловских полицейских. Однако, возвращаясь к вам, мистер Малфой, хотелось бы прояснить еще несколько неясностей и отдельных несоответствий в вашем рассказе, которые не понимаю ни я, ни другие участники следствия. Для начала, я не могу понять, почему вообще этот человек напал на вас. Ведь вы, в конце концов, не женщина. А преступник много лет охотился именно на них. И с вполне определенной целью. Прежде чем лаконично ответить, Люциус слегка пожал плечами. — Может, я ему понравился, и он счел меня симпатичным. По залу прокатился смех, и даже Гермиона слегка улыбнулась этому суховатому и высокомерному малфоевскому остроумию. — Может быть и так, мистер Малфой, может быть, — Тренч тоже кривовато улыбнулся. — Это-то и любопытно, вам не кажется? Так же, как и факт телефонного звонка от некоей женщины, утверждавшей, что ее только что чуть не изнасиловали, угрожая ножом. А еще эта женщина проинформировала полицию о точном местонахождении преступника и даже сообщила о том, что он серьезно травмирован. Люциус ничего не ответил. — Я вызываю в качестве свидетеля мисс Гермиону Грейнджер! И ее сердце ухнуло куда-то вниз. Волшебница медленно поднялась со своего места и, по ступенькам спустившись в центр зала, встала неподалеку от Люциуса. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть в ее сторону, но Гермиону вдруг накрыла какая-то странная волна тепла. Исходящая именно от Люциуса. — Мисс Грейнджер, в какое время вы оставили мистера Малфоя одного в пятницу вечером? — Я… не могу сказать точно. Я не помню. — Хорошо. Сколько времени прошло после концерта, когда вы распрощались? — Не знаю… Простите, но я не могу вспомнить. — И все же, мисс Грейнджер, постарайтесь. Ведь это очень важно. Неужели вы совсем ничего не помните? Гермиона подняла голову и посмотрела прямо на Тренча. — Я не оставляла мистера Малфоя одного тем вечером. По залу пробежал удивленный ропот, и Гермиона услышала, как дыхание стоящего рядом Люциуса стало быстрым и прерывистым. — Простите, что вы сказали? — Я сказала… что никуда не уходила. И была в парке. С ним. — То есть вы прогуливались по парку вместе? — Да. — Простите, но зачем? Честно сказать, я не вижу никакой профессиональной необходимости в этой прогулке. По-моему, ужин и посещение концерта — это более чем достаточно для программы по изучению маглов одним (отдельно взятым) вечером. Реакцией на это замечание послужила новая волна смешков, но уже скоро они затихли, и в зале снова воцарилась тишина. Гермиона мельком взглянула на Люциуса и увидела, что тот по-прежнему стоит, уставившись прямо перед собой. — Мы просто… хотели после концерта немного подышать свежим воздухом. Вот и все… — она опустила голову, чувствуя, как щеки уже полыхнули от румянца. Единственное, что успела заметить перед этим — это внимательный взгляд Кингсли Шеклболта. — Вы были с Малфоем в момент нападения? — вопрос министра прозвучал уже в следующую секунду и даже не удивил Гермиону. — Да. Воздух вокруг стал таким густым, что его, казалось, можно было резать ножом. Но все продолжали молчать. Лишь Тренч выжидающе поднял бровь, безмолвно предлагая Гермионе продолжить. Что она и сделала: — Мистер Малфой на минуту отошел от меня, а я осталась ждать его на аллее. Этот человек подкрался незаметно. Сзади. Приставив к моему горлу нож, он ладонью заткнул мне рот и потащил в ближайшие заросли. А потом… он… попытался изнасиловать меня. И это я была той, которая позвонила в полицию. По залу пронесся изумленный ропот, и Тренч поднял ладонь, призывая всех к молчанию. — Тогда почему мистер Малфой утверждает, что преступник напал именно на него? Снова искоса взглянув на Люциуса, Гермиона подняла голову и посмотрела прямо на Тренча. — Потому что этим он пытается защитить меня. Ей показалось, что присутствующие задохнулись от удивления и любопытства. — Защитить вас от чего? — От правды о том вечере. — Что ж… Конечно, весьма похвально со стороны мистера Малфоя, что он вступился за вас в момент нападения. Получается, мистер Малфой использовал упомянутые заклинания (в том числе и Круциатус), чтобы защитить вас? Так или нет? Ответом ему послужило молчание. — Мисс Грейнджер? — Нет. — Что означает ваше «нет»? — Мистер Малфой не использовал никаких заклинаний. Тренч и другие члены Совета смотрели на нее во все глаза, и на лицах их было написано явное замешательство. Гермиона же продолжила: — Это сделала я. Казалось, что в зале не осталось ни одного человека, кроме нее и Люциуса, кто не издал бы изумленного возгласа, услышав ее слова. Звуки эти отразились эхом от стен, сменившись более тихим ропотом, а затем и негромкими, но неутихающими шепотками. — Прошу тишины! — громко воззвал к Визенгамоту Тренч и обратился к Гермионе: — Мисс Грейнджер, я правильно расслышал? Вы хотите сказать, что пятничный Круциатус пущен вами? — Да. — Гермиона смотрела прямо перед собой, но при этом по-прежнему ощущала тепло, словно текущее к ней от стоящего в нескольких шагах Люциуса. — Но мы зарегистрировали тот факт, что проклятие вылетело из палочки Люциуса Малфоя, — вставил Кингсли. — Это так и есть. Просто… Тем вечером я забыла свою палочку в кабинете. И мистер Малфой, когда решил отойти, отдал мне собственную. Чтобы могла защититься в случае необходимости. Он сказал, что ведьма не может и не должна оставаться безоружной. И что палочка может понадобиться в любой момент. Подавив в себе желание взглянуть на Люциуса, Гермиона даже не повернулась в его сторону. И не увидела, как лицо Малфоя почти неуловимо изменилось, когда он коротко и благодарно глянул на нее. — Мисс Грейнджер, я понимаю, что вам тяжело и неприятно вспоминать тот вечер, но… Все-таки прошу вас рассказать (и рассказать подробнейшим образом) о том, что именно произошло в парке. — В моей жизни было немало сложных и неприятных ситуаций, мистер Тренч. И думаю, вы об этом знаете. Но тем вечером… мне пришлось столкнуться с тем, с чем не приходилось сталкиваться еще никогда. Этот… человек… толкнул меня на землю и навалился сверху. Нож он по-прежнему прижимал к моему горлу, и я ощутила, как из пореза течет кровь. Его след остался до сих пор, вы можете убедиться в этом, — приподняв голову, Гермиона отодвинула в сторону легкий шарфик и обнажила шею, на которой ясно виднелась бордовая царапина. Порез выглядел таким воспаленным и болезненным, что со стороны членов Совета, сидевших достаточно близко и хорошо разглядевших его, раздались негодующие восклицания. Переведя дыхание, Гермиона продолжила: — Он пытался связать мне руки, но я смогла освободить одну из них и достать из кармана палочку. С ее помощью мне удалось избавиться от кляпа и выкрикнуть первое заклинание. Которое дважды разрезало его лицо. — Заклинание Сектусемпра? — Да. Именно его. И какое-то время мерзавец действительно валялся на земле и выл от боли. Но потом вдруг поднялся и снова бросился на меня с ножом. Это было ужасно… Чтобы хоть как-то остановить его, я использовала Экспелиармус, а потом сразу же Левикорпус. Мне стало очень страшно, я боялась позволить ему приблизиться… потому что физически он был намного сильнее. И поэтому сознательно дала ему упасть с высоты, искренне надеясь, что негодяй сломает себе что-нибудь и больше уже не сможет угрожать мне. — А где же был мистер Малфой все это время? Неужели он не помог вам? — Дело в том, что все произошло очень быстро. Мистер Малфой тогда еще не вернулся… — Гермиона запнулась, не желая никоим образом смущать Люциуса. Хотя и понимала, что стыдиться им совершенно нечего. — И чем же он был так сильно занят? — Он… отвечал на зов природы… Надеюсь, вы поймете меня правильно. Когда до Тренча дошел смысл сказанного, по лицу его (медленно, но верно) пополз густой румянец. — Понятно… — смущенно пробормотал старый волшебник. — Что случилось дальше? — Дальше… Я подошла к нему, чтобы посмотреть, насколько серьезны его ранения. Но не учла, что падая, он приземлился рядом со своим ножом, вырванным из его руки Экспелиармусом. Он схватил нож и снова попытался ударить меня им. При этом еще и осыпал меня площадной бранью, оскорблял и даже бросил несколько грязных замечаний сексуального характера. Я не хочу и не буду повторять их. Скажу лишь, что это страшно оскорбило и возмутило меня. И я даже не осознала, как в порыве ярости захотела лишь одного: сделать ему больно. Очень больно! Тяжело дыша, Гермиона на какое-то время замолчала, но потом продолжила: — И тогда… мне на ум пришло именно это заклятие. Страшное. Непростительное. Которое я испытала когда-то на себе. И не скрою: зная, насколько оно болезненно, насколько страшные мучения может причинить, я произнесла его. Мне очень жаль, но должна признаться, что если бы эта ужасная ситуация случилась еще раз, я бы снова захотела причинить тому мерзавцу боль. И сделала бы это! Поэтому… мне лишь остается надеяться на ваше понимание и снисхождение. В зале стояла мертвая тишина, и до Гермионы доносилось лишь тяжелое рваное дыхание Люциуса. Ей очень хотелось взглянуть на него. Хотя бы искоса. Но она побоялась. Наконец Тренч глубоко вздохнул, не зная, что делать дальше. — Мисс Грейнджер, если все действительно так, то… вы знаете, что диктует нам всем закон? — Конечно, — четко, без малейшего намека на колебание ответила Гермиона. — И вы можете удостовериться, что палочка мистера Малфоя слушается меня. А также убедиться, что моя собственная до сих пор находится в кабинете. Я не была там с пятницы, это тоже легко проверить. Находясь в явном замешательстве, Тренч обернулся к министру, но тот еле заметно пожал плечами. Никакой помощи Верховному чародею предложить он сейчас не мог. — Ясно, что один из них лжет, но, черт возьми, я понятия не имею, как разобраться с этим делом, — в голосе Шеклболта явно звучала досада. — Мисс Грейнджер сказала неправду. Круциатус использовал я, — раздался вдруг спокойный голос Люциуса. Гермиона повернулась и бросила на него взгляд, но Малфой упорно смотрел прямо перед собой. По залу пронесся громкий ропот, и Тренч снова поднял руку, требуя тишины. Он неспешно снял очки, наклонился и внимательно уставился на Люциуса. — Видите ли, мистер Малфой, дело в том, что… если мисс Грейнджер солгала нам, то сделала она это лишь для того, чтобы защитить вас. Вас, бывшего Пожирателя Смерти, в доме которого ее подвергла мучительным пыткам ваша же золовка. В то время, когда вы стояли неподалеку и безучастно наблюдали за происходящим. И я не могу понять: с какой стати ей защищать вас ценой собственной свободы? Невольно приоткрыв рот, Гермиона выжидающе затаила дыхание и посмотрела на Люциуса. Долгое время он молчал, и члены Совета уже начали недовольно перешептываться, когда Малфой наконец спокойно и прямо ответил: — Потому что мы любим друг друга. У всех присутствующих вырвались изумленные вздохи, и краем глаза Гермиона заметила, как Гарри расстроено опустил голову. Но даже это показалось совсем неважным: она не могла отвести глаз от Малфоя. «Боже… Он раскрыл наши отношения перед всем волшебным миром. Рискуя оттолкнуть своего сына, рискуя снова оказаться в Азкабане… И лишь для того, чтобы защитить меня!» — Гермиона едва сдерживалась: так хотелось подбежать и обнять его. Ее несколько отрезвил спокойный, но очень серьезный голос Тренча. — Мисс Грейнджер, правду ли сказал мистер Малфой… о ваших отношениях? Все еще глядя на любимого мужчину, она даже не заметила, как с губ слетело: — Да. Это правда. Однако опасения тут же обрушились с еще большей силой и легли на душу огромной тяжестью. «Как отреагирует Совет на эти новости? И как теперь скажется то, что я солгала им? Какое решение они примут? Ведь получается, что мы с Люциусом… готовы оказаться в Азкабане один ради другого…» От несмолкаемого гула голосов Гермиона пришла в себя. Зал взволнованно шумел, и Тренч безуспешно пытался навести порядок. Когда волнение, наконец-то, немного улеглось, он заговорил медленно и четко: — Мы, кажется, зашли в тупик, и поэтому я вынужден объявить перерыв. Для принятия правильного решения Совет должен обсудить сложившуюся ситуацию, — он слегка повернулся в сторону авроров: — Пожалуйста, отведите мистера Малфоя обратно в камеру. Потом перевел взгляд на Гермиону и глубоко вздохнул. — Мисс Грейнджер, с тяжелым сердцем я должен сказать, что вам также придется дождаться окончательного решения в камере. Надеюсь, вы понимаете, что связано это исключительно с характером ваших показаний. Мне жаль, но порядок того требует. Люциус вышел первым, коротко глянув по пути на Гермиону, и во взгляде его мелькнула нежность. Она последовала за Малфоем, но уже скоро они спустились в Аврорат, где их развели по разным камерам, находящимся в противоположных концах длинного и темного коридора. Оказавшись одна, Гермиона так и не смогла присесть и несколько часов подряд металась по крошечному помещению, не в силах ни о чем думать. На самом деле откровения Люциуса касательно их отношений потрясли ее, поскольку карточный домик лжи рушился от этой правды прямо на глазах. И думать о том, что ждет их теперь и какое решение примет Совет Визенгамота, было откровенно страшно. Пытаясь разложить по полочкам всю информацию, полученную Министерством, она молила судьбу только об одном: чтобы Люциуса не упекли в Азкабан. Безвинно и несправедливо. И очень надеялась, что вынося решение о наказании для нее, суд учтет героическое прошлое Гермионы Грейнджер и обстоятельства применения Круциатуса. Гермионе показалось, что прошла целая вечность, когда ее вывели из камеры и снова доставили в зал, где проходило слушание. Малфой уже находился там. И когда она проходила мимо, им снова удалось коротко встретиться взглядами. Скоро вошел Тренч, а за ним и члены Совета. Лицо Верховного чародея не выражало ровным счетом ничего, и это жутко пугало Гермиону. Однако уже в следующий миг он торжественно начал: — Мистер Малфой. Мисс Грейнджер. Ваши показания настолько противоречат друг другу, что мы считаем невозможным отличить, которые из них являются истиной, а которые — ложью. И что особенно удивительно, это то, что ваши показания служат в итоге освобождению, но не вас самих, а другого человека. Признаюсь, я не могу вспомнить, чтобы обвиняемые с такой готовностью жертвовали собой ради кого-то. И это… оказалось для всех нас… унизительным. Он слегка откашлялся. — Унизительным еще и потому, что на самом деле в результате ваших действий в прошлую пятницу был пойман мерзкий преступник. Насильник, принесший в этот мир целое море боли и слез. И страдания от однократного Круциатуса, которые ощутил этот человек — лишь малая капля, ничто по сравнению с болью, страданиями и мучениями его несчастных жертв и их семей. Да, я помню, что мы призваны хранить Закон, но… не вы напали на него, а он на вас. И случившееся можно с полной уверенностью рассматривать как самооборону. Тем более что других претензий к Люциусу Малфою аврорат не имеет. Тренч замолчал, и все присутствующие затаили дыхание в ожидании окончательного решения. — Итак, теперь нам необходимо решить, что же делать с двумя людьми, которые оказались настолько преданными друг другу, что готовы пожертвовать своей свободой один ради другого. И это удивительно. Удивительно, но и прекрасно. Мы считаем, что не вправе применить Сыворотку Правды для того чтобы определить, кто же из них солгал суду. Это можно сделать, но необходимости Совет Визенгамота не увидел, ведь законы в итоге должны существовать, чтобы защищать людей. Однако, и отправить в Азкабан невинного никто из нас оказался не готов. Поэтому решение принято следующее! Он глубоко вздохнул, прежде чем решительно и громко продолжить: — Мистер Малфой. Мисс Грейнджер. Мы пришли к выводу, что сегодняшнее заседание является ничем иным как фарсом. И никто из вас двоих не должен сейчас стоять здесь. От лица Визенгамота я прошу прощения за то, что вам пришлось пройти через эту унизительную процедуру. Вы оба свободны! По залу пронесся общий выдох облегчения, тогда как Люциус с Гермионой замерли, не в силах совладать с шоком. Но вот… Раздался один хлопок в ладоши, затем следующий, потом еще один, и уже скоро громкие раскаты аплодисментов начали эхом отражаться от стен круглого и высокого помещения. Словно очнувшись от этих звуков, Люциус и Гермиона с горящими от радости глазами повернулись друг к другу. Они не отрывали взглядов и не слышали никого и ничего. Только он и только она существовали сейчас в этом мире… Вдруг Малфой стремительно приблизился, взял ее лицо в ладони и наклонился к губам, чтобы прильнуть к ним долгим и глубоким поцелуем. А когда наконец оторвался, то подхватил Гермиону и на вытянутых руках поднял ее вверх. Сам же запрокинул голову и, глядя на любимую женщину, громко и счастливо засмеялся. И Гермиона поймала себя на мысли, что никогда не слышала в этой жизни ничего более чудесного, чем искренний смех Люциуса Абраксаса Малфоя.