Познавая прекрасное

32

Очутившись в холле мэнора, они сразу же поднялись в спальню и начали раздеваться. Ни один из них не произнес ни слова. Да и не нужны им были сейчас никакие слова. Сняв с себя одежду, Гермиона глянула на Люциуса, и сердце болезненно кольнуло: его лицо стало сейчас не просто напряженным, оно казалось окаменевшим. Страх, отчаяние и боль сквозили в каждой черточке. В каждой морщинке, вдруг резко проявившихся у глаз и вокруг крепко сжатых губ. Тяжело и рвано дыша, Малфой бросил свою палочку на низенький столик, за которым они обычно ужинали, и Гермиона, машинально взяв ее в руки, принялась бездумно рассматривать. «Как обидно, что эта маленькая хрупкая вещица может стать для нас источником таких огромных проблем! Неужели нельзя ничего сделать?» Безмолвная агония Люциуса была невыносима, и Гермионе отчаянно хотелось помочь ему, утешить, разделить то бремя, что нежданно-негаданно опустилось на его плечи. Опустилось тогда, когда они меньше всего опасались каких-то неприятностей. И она не знала, что сделать и что сказать ему в утешение. Они с Люциусом никогда не говорили о его пребывании в Азкабане. Он не заговаривал, а она не спрашивала. Потому что понимала, что обсуждение некоторых тем может быть не только болезненным, но даже унизительным. Продолжая молчать, они улеглись в постель и без слов обнялись, крепко прижимаясь друг к другу. Спустя какое-то время Люциус, повернувшись на другой бок, чуть отодвинулся, и она, думая, что ему хочется побыть одному, решила тоже отодвинуться. Но лишь только Гермиона отстранилась, с губ Малфоя слетел глубокий болезненный стон, и она тут же вернулась на место, крепко прижимаясь к его спине, обнимая, позволяя ощутить всю ту теплоту и поддержку, которую так хотелось подарить ему сейчас. Будто почувствовав это, Люциус дотронулся до ее руки у себя на груди и переплел хрупкие женские пальчики со своими. В конце концов она не выдержала и задала вопрос, который должна была задать и ответа на который ожидала с ужасом: — И… что теперь будет? — Они придут за мной. Думаю, уже на рассвете. — И сразу отправят… туда? — Нет. Сначала проведут слушание в Визенгамоте, скорее всего в понедельник. Вряд ли из-за меня кто-то прервет уик-энд. — Но… тогда можно сказать, что еще ничего не решено окончательно? — Скорее, нельзя… У них есть все доказательства, в расследовании они не нуждаются. Думаю, аврорам уже известно, что вчера в одиннадцать часов вечера из моей палочки был выпущен Круциатус. Тишина снова повисла в темноте спальни, и по лицу Гермионы снова потекли слезы. «Не могу потерять его… Особенно теперь, когда мы стали так близки. Не могу!» — Я не позволю им осудить тебя, Люциус! Слышишь? Я буду бороться за тебя! — Боюсь, что ничего нельзя сделать… Без вариантов, — на удивление спокойно отозвался Малфой, и это еще больше взволновало Гермиону — эдакая вселенская пустота, пугающая до дрожи, звучала сейчас в его голосе. Сплетенные телами, они так и продолжали лежать в гнетущем молчании, ни на минуту не смыкая глаз. Лишь иногда Люциус невольно содрогался, пытаясь вдохнуть глубже, и воздух с хрипом врывался в легкие, будто что-то мешало ему сделать это. Тогда Гермиона прижималась еще крепче, так крепко, словно пыталась поглотить его страдания, забрав их себе. Под утро же он глухо застонал. Застонал так, что сердце ее защемило от этого отчаянного звука. Поднявшись на локте, Гермиона склонилась над ним, поглаживая лицо и волосы, и успокаивая, как могла. Люциус уставился на нее невидящими глазами, на дне которых таились сейчас лишь отчаяние и ужас. Она едва не задохнулась, кожей ощущая агонию, охватившую его. Не отводя глаз, Люциус мучительно выдохнул: — Не хочу… как же не хочу возвращаться туда… Крепко прижавшись, Гермиона снова залилась слезами. Так они и прободрствовали, продолжая отчаянно обниматься, будто цепляясь друг за друга, до самого рассвета — не разговаривали и даже не шевелились. И когда неясный утренний свет начал вползать сквозь портьеры в темную комнату, Гермиона почувствовала, как сердце начинает биться все медленней и медленней, словно собираясь остановиться насовсем. А уже скоро внизу раздался громкий стук во входную дверь. Невольный вскрик сорвался с губ Гермионы в тишину предрассветно сереющей спальни, и Малфой, успокаивающе погладив ее по волосам, прошептал: — Тшш… Тихо, милая. Успокойся. В этот же миг к ним осторожно постучали, и на пороге появилась испуганная Тибби. — Хозяин, там… — Все в порядке, Тибби. Скажи им, что я спущусь через несколько минут. Он поднялся с кровати и принялся одеваться: аккуратно, элегантно, даже с какой-то нарочитой тщательностью. Вскочившая одновременно с ним Гермиона не отходила ни на шаг, все время оставаясь рядом. Касаясь его, поглаживая, суетливо помогая застегнуть пуговицы на манжетах рукавов. Будто не в силах оторваться от него ни на секунду. Они так и не произнесли ни единого слова, но зато скоро снизу раздался чей-то громкий и суровый голос: — Малфой! Мы ждем! Люциус повернулся к Гермионе. — Я должен спуститься. Оставайся здесь и сиди тихо. Им не нужно знать, что ты в мэноре: это может осложнить тебе жизнь. Он наклонился, ловя взгляд Гермионы, и поцеловал ее. Глубоко. Жадно. Словно делал это в последний раз и пытался запомнить навсегда. И она задохнулась от бушующих внутри эмоций, не в силах их вынести. Наконец Люциус отстранился, и лицо его вновь стало совершенно нечитаемым. Гермиона вцепилась в его руку, не давая уйти. — Я буду бороться за тебя, Люциус. И не позволю им засадить тебя в Азкабан. Слышишь? Я не позволю этому случиться! Я люблю тебя. Люблю… — по ее лицу опять потекли слезы. Во взгляде Малфоя мелькнула вдруг такая нежность, что Гермионе стало еще больнее. Он мягко обхватил ладонями ее щеки и впился взглядом в глаза: — Я тоже л… — Малфой! Мы поднимаемся наверх! И, не договорив, Люциус резко отстранился. — Мне нужно идти, — не глядя на нее больше, он подхватил со столика свою палочку и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Гермиона смутно услышала обмен короткими сухими фразами, топот шагов, стук закрывшейся входной двери и наконец… ничего. В доме воцарилась звенящая тишина. Не выдержав, она схватила себя за волосы и громко закричала в пустоту комнаты. И крик этот был ужасней и мучительней, чем те, что когда-то давно уже издавала в этом доме, дергаясь в конвульсиях от пыток Беллатрикс Лейстрендж. Будто выплеснув этим воплем боль и отчаяние, переполнявшие душу, Гермиона опустилась на кровать, на которой так и просидела весь этот длинный ужасный день. Обхватив колени руками и тихонько раскачиваясь взад и вперед, она не обращала никакого внимания на расстроенную Тибби, трижды приносившую ей поднос с едой и умолявшую съесть хотя бы чего-нибудь. Не приняла душ. Не переоделась. И даже ни о чем не думала. Просто молчала, неотрывно уставившись на гобелен, висящий на стене. Пустота, пожиравшая ее с уходом Люциуса, казалась бездонной пропастью, в которую она падает, падает, падает… Ближе к ночи усталость с нервным напряжением все же сморили ее, и Гермиона провалилась в беспокойный сон, полный метаний, бесплодных поисков и леденящего душу страха. Вздрагивая и просыпаясь от очередного кошмара, Гермиона несколько раз подумала о том, насколько другими она ожидала их первые выходные вместе. И насколько страшной оказалась реальность по сравнению с наивными мечтами. Однако проснувшись в воскресенье утром, она почувствовала, как пришла в себя. Более того, цепкий ясный разум и цельная натура Гермионы были готовы к тому, что для спасения Люциуса нужно начинать действовать. Причем действовать грамотно, быстро и решительно. Взбодрившись от мысли, что она должна помочь (и поможет!) ему, Гермиона поднялась с кровати, оделась и даже запихнула в себя немножко еды, заботливо приготовленной Тибби. После завтрака она выяснила у эльфийки, где находится ближайшая магловская деревня, и оставила мэнор. Идти оказалось недалеко, и уже скоро Гермиона вошла в небольшую деревенскую лавочку, торгующую всякой всячиной, где купила несколько свежих газет. Прогулка окончательно взбодрила ее, и в голове уже начали крутиться несколько идей, осуществление которых могло бы помочь Люциусу. Аппарировать назад она тоже не стала, предпочитая снова вернуться пешком и по дороге еще раз обдумать все необходимые детали. И не прогадала. Сладкий и свежий летний воздух словно напоминал о том, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна, и их с Люциусом счастье стоит того, чтобы бороться за него изо всех сил. Вернувшись в поместье, Гермиона прошла в столовую и разложила газеты на столе. Она еще не знала, что именно будет искать в них, но оказалась вознаграждена почти мгновенно. С первых страниц всех изданий кричали практически одинаковые заголовки: «Парковый насильник наконец-то пойман!» Сердце ее подпрыгнуло, и она начала читать дальше. «В пятницу вечером в Гайд-парке арестовали мужчину, подозреваемого в серии изнасилований женщин на протяжении нескольких лет. Преступления происходили в различных парковых зонах по всему Лондону. Общее количество несчастных жертв составляет около пятнадцати человек. Пресс-служба лондонской полиции рассказала, что арест стал возможен, благодаря анонимному телефонному звонку, поступившему чуть позже одиннадцати вечера от неизвестной женщины. Незнакомка сообщила о нападении и попытке изнасилования с применением в качестве угрозы ножа. Еще она сообщила, что защищаясь, ранила преступника и смогла от него убежать, а также уточнила место, где нападавшего сможет найти полиция. Преступник действительно был обнаружен в указанной части парка. Удивительно же не только то, что он оказался серьезно травмирован (сломанная нога, порезы на лице и многочисленные ушибы), но и ужасно напуган. Полиции он сдался сразу, без сопротивления и, скорее, даже с радостью. Правда, не мог говорить до тех пор, пока не оказался доставлен в участок и не успокоился. После этого, так и не объяснив характер полученных травм, подозреваемый начал давать признательные показания. Полиция предполагает, что на этот раз им удалось поймать не просто насильника, но и убийцу Сьюзен Бэтч (которую убили в 1994 году) и Тины Блэкли (погибшей в 1998 при аналогичных обстоятельствах). В любом случае, даже если факт убийств не подтвердится, арест этого негодяя, без сомнения — огромная удача. Как сказал начальник лондонской полиции: мы уверены, что наконец задержали особо опасного преступника. Поймали именно того, кто много лет охотился на невинных женщин. Тем более что задержанный уже сознался в нескольких изнасилованиях, а также покушениях на изнасилование. Мы почти не сомневаемся, что пребывание этого типа за решеткой продлится до конца его жизни. И единственное, что беспокоит нас на сегодняшний день — это состояние физического и психологического здоровья молодой женщины, позвонившей нам вчера, поэтому и просим ее выйти на связь. Хочу подчеркнуть, что ей ничего не угрожает, поскольку эта отважная девушка действовала исключительно в целях самообороны, смогла противостоять негодяю и сделала все возможное для его поимки. И наша просьба связана лишь с желанием побеседовать и убедиться, что нападение не причинило ей никакого вреда». Гермиона глубоко вздохнула. «Ну что ж… По крайней мере, хотя бы магловское правосудие восторжествовало в этой ситуации». И впервые с пятничного вечера она вдруг почувствовала реальный ужас того, что если бы Люциус не действовал так быстро и решительно, то возможно, они оба могли быть мертвы. Но и нечто хорошее все же слабо затеплилось в мрачных мыслях: сообщения из газет подарили надежду, что у нее появилась возможность спасти Люциуса. Было совершенно ясно, что он оказал миру маглов огромную услугу, поспособствовав поимке такого мерзавца. Конечно же, Визенгамот обязан будет принять это во внимание. Она начала читать остальные статьи, и по мере прочтения в ее светлой головке шаг за шагом формировался вполне определенный план, кажущийся абсолютно реальным. «Я понимаю, что законы волшебного сообщества отличаются от магловских, но все же… еще ничего не потеряно!» Тщательно обдумывая свою идею, Гермиона и не заметила, как пролетел остаток дня. «Мда… План, конечно, хорош… Но и чреват риском для нас обоих. И большими неприятностями, если что-то пойдет не так. Но нет! К черту сомнения! Я все равно попытаюсь. В конце концов, на кону стоит свобода моего любимого мужчины. А ради этого можно и рискнуть!» Поэтому она быстро набросала и отправила с совой письмо Кингсли Шеклболту, в котором сообщала, что уже знает об аресте мистера Малфоя, и просила назвать ей дату и время слушания по этому делу, чувствуя ответственность за его реабилитацию. Ответное послание от министра Гермиона получила очень скоро, буквально через пару часов. Отвязав дрожащими руками пергамент, прочла: «Дорогая Гермиона, я уверен, что тебе известно о неправомерности раскрытия деталей ареста и времени назначенных заседаний суда. Но, учитывая твое участие в программе реабилитации Люциуса Малфоя, думаю, могу позволить себе нарушение существующих правил. Мистер Малфой был арестован вчера утром за использование Круциатуса против магла не далее как пятничным вечером. По его утверждению, на тот момент он находился в парке один, хотя и признал, что ранее у вас была назначена встреча. Он сказал, что вы вместе ужинали и ходили на концерт классической музыки. После которого, опять же со слов Малфоя, расстались и отправились каждый по своим делам. Далее он сообщил, что шел через Гайд-парк, когда этот человек напал на него с ножом. Малфой говорит, что просто защищался, но я уверен, что тебе опять же известно о вопиющем нарушении наших законов в случае применения Непростительного заклятия, тем более против обычного магла. Слушание по этому делу состоится завтра в десять часов утра. В связи с обстоятельствами расследования, я позволю тебе присутствовать на нем, тем более что тебя и так могут вызвать в качестве свидетеля. Хочу добавить, что искренне сожалею о случившемся, особенно после того, как ты с оптимизмом рассказывала об успехах малфоевской программы. И хотя мне известно, что он применил Круциатус к достаточно редкому гаду, поощрить подобное или закрыть на это глаза мы не имеем права. Поскольку закон есть закон. С наилучшими пожеланиями, Кингсли Шеклболт». Письмо оставило у Гермионы двоякое впечатление. Хорошо было то, что ей официально разрешили присутствовать на заседании суда и, возможно, даже свидетельствовать в пользу Люциуса. Опять же Кингсли сожалел о случившемся и признавал, что магл получил по заслугам. Это тоже радовало. «Да, но почему Люциус сказал им, что был в парке один? Не потому ли, что наша совместная прогулка поздним вечером могла навести их на мысль о романтическом продолжении официальной части программы? И послужить доказательством того, что наши отношения далеки от чисто профессиональных. Получается, что Люциус сделал все, чтобы наша связь по-прежнему осталась для всех тайной. А я должна уважать его решение». Гермиона вспомнила, что в письме было еще кое-что, беспокоящее и расстраивающее ее: министр настаивал на строгом исполнении закона. Настроение тут же испортилось снова, но отказываться от придуманного ранее плана она ни в коем случае не собиралась. Наступил вечер. Гермиона спустилась на кухню и предложила Тибби составить ей компанию за ужином. Бедная служанка поначалу не знала, как отреагировать на подобное приглашение, но потом, сдавшись на уговоры, все же согласилась. Так они и ужинали, тихонько переговариваясь о предстоящем назавтра суде. Тронутая искренним беспокойством эльфийки за своего хозяина, Гермиона попыталась утешить ее: — Не волнуйся, Тибби. Мистер Малфой вернется. Обязательно вернется. — Конечно, мисс. Тибби очень, очень надеется, что у хозяина все будет хорошо. Невесело улыбнувшись, они пожелали друг другу спокойной ночи, и Гермиона поднялась в спальню. Спать она улеглась рано, но уснуть так и не смогла еще очень и очень долго. Отчаяние и ощущение жуткой опустошенности снова охватили Гермиону, лежавшую в мрачном одиночестве на огромной кровати. Сейчас, как никогда ранее, она осознавала, как сильно полюбила этого человека. Как глубоко и страстно привязалась к нему за такое короткое, казалось бы, время. Как страшно нуждается в нем. Нуждается настолько, что готова сделать ради его спасения все, что можно. И даже то, что нельзя. Ее кольнуло воспоминание о его последней, так и недосказанной, фразе. «Неужели Люциус собирался произнести то, что я так хотела услышать от него?» Начало фразы, казалось, должно было убедить в этом, но и мучили сомнения: а вдруг возможности договорить судьба им больше не предоставит. «Нет! Надо гнать дурные мысли прочь! Я дождусь. И он еще договорит… то, что хотел сказать». Повернувшись на другой бок, она решила попытаться уснуть. «Завтра мне нужно быть собранной и готовой к любым каверзным вопросам. И к любой неожиданности. Я должна помочь ему! Должна. Потому что кроме меня спасти его не сможет никто!»