Сердце Астории

8

Цепляясь за стену, я с трудом поднялась на ноги. Колени дрожали от суматошного бега по гальке, а ладони ныли, напоминая о боли, что причинили им мои же коротко остриженные ногти. Желание открывать кому-либо дверь само себя уничтожило, ещё не успев появиться на свет. Как в тумане, я, переждав последние для этой истерики всхлипы, добрела до гостиной и упала лицом вниз на старый клетчатый диван; представляла я собой, наверное, жуткое, и к тому же насквозь мокрое зрелище. Всё это время в дверь продолжали нещадно барабанить. А ведь на замок она закрыта не была, да и пароль я сняла. Это явно не Малфой, подумала я, он не станет обрекать себя на простуду, стоя под проливным дождём и ради приличия стуча. Этот звук умиротворял, отправлял все порывы и чувства в самые далёкие глубинки сознания до следующего срыва. Я в последний раз всхлипнула и улеглась бесшумной деревяшкой, сложила руки по швам, не обращая внимания даже на царапающую щёку грубую обивку дивана. — Гермиона! — послышалось из коридора. — Гермиона, ты дома? Нет, пожалуйста, только не сейчас. — Гермиона… Мерлин. Ты что, в одежде в ванну залезала? — Вообще-то на улице ливень, — заметила я равнодушно, но мебель заглушила мои слова, впитала их в себя. — Что? — переспросил голос. Я тяжело вздохнула и медленно села. — Там дождь, Рон. — Да, Гарри говорил, что ты пойдёшь… Просто даже для той, что аппарировала под дождём, ты выглядишь слишком… мокрой. И почему ты такая помятая? — обеспокоенно поинтересовался он и уселся прямо на пол у дивана. — Ты выглядишь не лучше. Я хмуро взглянула на Рона. Нервозность в его движениях сулила неприятный разговор. — Это потому что ты мне не открывала, — обвиняющим тоном заявил Рон. Я зачем-то согласно кивнула и принялась ложиться обратно, чтобы избежать бесед с моим… другом? Бывшим молодым человеком? Или он всё ещё оставался им? Три месяца прошло для меня крепчайшим, беспробудным сном, и отношения с Роном словно остались в далёком прошлом. Теперь меня мучил ещё один вопрос: может ли «бойфренд» Рон оставаться настоящим лучшим другом Роном, которым был раньше? Но мне не хотелось искать ответов. Хотелось остаться одной. — Эй, Гермиона, — он схватил меня за руки, не давая принять удобную позу. — Я поговорить пришёл. Он старательно отводил глаза, однако не выпускал моих рук. С рыжей шевелюры капала вода, но она не мешала Рону что-то тараторить и трясти мои кисти, словно так я должна была лучше слышать. — Рон. Рон! Он поднял на меня глаза и тяжело вздохнул. — Нужно перенести разговор. Ты не готов. И я не готова. Я люблю тебя, Рон. Я взглянула на него и неуверенно улыбнулась. В родных глазах загорелся яркий огонёк надежды. — Правда, сейчас я этого не чувствую. Прости. Я ничего не могу с этим поделать. Мы поговорим об этом, но не сейчас, пожалуйста. Рон несколько секунд обдумывал сказанное мной, а потом поспешно поднялся на ноги, и мои руки безвольно опали. Губы Рона поджались, не желая никоим образом складываться хотя бы в подобие улыбки. — Перенести, — отрывисто согласился он. — Конечно. Я был неправ, что решил попытаться так рано. На улице ужасная погода, давненько такой не было. Пойду, — он бросил на меня последний взгляд и тут же опустил голову, отчего ещё несколько дождевых капель с его волос, одна за другой, приземлились на потёртый ковёр. — Пока. И не оборачиваясь скрылся в коридоре. Спустя мгновение негромко хлопнула дверь. О, милый Рон, конечно, дело в погоде. Обессиленная, я наконец с размаху уложилась лицом вниз на диван, поднимая столпы пыли, которая осела на моей пропитанной дождевой водой кофте. * * * Когда мышцы заныли без движений, горло пересохло от жажды, а всё тело задрожало от мокрой одежды, я лениво поднялась. Оказалось, я сильно замёрзла и даже не заметила. Зуб на зуб не попадал, пока я буквально стягивала с себя промокшие вещи, укутывалась в тёплую пижаму и закрывала все окна — осенний вечер выдался холодным. Я сделала несколько глотков горячего ромашкового чая, и голова снова отяжелела. Заметила про себя, как много сил забирают эмоции, и спряталась под пуховое одеяло. Нити сна в ту же секунду опутали меня… Как же красиво здесь... Огромная, лишённая краёв поляна, усеянная россыпью синих цветов; солнце разливается по ней, словно жидкое золото. Я улыбаюсь, подставляю его лучам лицо и делаю шаг. Сочная трава почти хрустит под моими босыми ногами, призывая утопать в ней и ловить ресницами капли росы с травинки, нависающей над глазами. Мерлин, это самый лучший мой сон за последнее время. Маленький жучок забирается ко мне на мизинец и щекочет шустрыми лапками нежную кожу, отчего я звонко хохочу. Я счастлива так, как не была уже давно. Насмеявшись вдоволь, я замолкаю, но звук моего смеха не прерывается, а становится только громче. В удивлении я поднимаю глаза: на той стороне цветастого ковра-поляны стоит высокая девушка в белом, осыпанном мелкими блёстками платье в пол. Она заливисто смеётся, запрокинув голову. Её мягкие, шелковистые чёрные волосы взлетают вуалью от лёгкого порыва ветра и тут же опускаются волнами на голые плечи. Минута, две… «Астория, — молю я мысленно, потому что не могу произнести ни звука. — Оставь меня, Астория». Но она не слышит, не хочет слышать и смеётся моим собственным смехом, не показывая лица, которое я почти не помню. Помню только её волосы и тонкую осиную талию, о которой шушукались все девчонки Хогвартса. Она выросла в роскоши и зависти. Она даже сейчас роскошна в этом белоснежном платье. Вдруг я чувствую что-то склизкое и холодное в ногах. Опускаю голову и вижу… безобидный жучок превратился в бьющееся, иссечённое вздувшимися сосудами сердце. Сердце лежит в моих ногах. Я взвизгиваю и отшатываюсь, едва не упав навзничь. И тут я просыпаюсь. Хотя я даже не уверена, что спала, просто в определённый миг открыла глаза и увидела свою спальню, освещённую тусклым лунным светом. Облегчение накатило на меня воздушной волной. Холодный пот тёк ручьями. Но не тут-то было. Настолько сильная боль пронзила грудную клетку, что я выгнулась, сбрасывая одеяло на пол, и беспомощно, умоляюще захрипела. Щёлк — и меня отпустил, дал отдышаться тот крючок, тянущий за сердце. У кровати пронёсся туманный силуэт, взмахивая длинными чёрными волосами прямо перед моим лицом. Я с трудом сглотнула и выдохнула. Призрак метался, издавал гулкие звуки, и меня снова пронзила боль, теперь от макушки до пяток, каждую мышцу, каждый квадратный миллиметр кожи. Изощрённая версия Круцио. Как только стало легче, я снова почувствовала собственные руки и ноги, а силуэт растворился в дальнем углу спальни. Я спрыгнула с высокой кровати и бегом бросилась в гостиную, захлопнув за собой дверь. Вдох-выдох, вдох-выдох… В темноте я практически наугад сделала несколько шагов в сторону дивана и аккуратно села на его край. Только тогда я поняла, что Малфой всё-таки решил вернуться и что уселась прямо на его, спящего, ноги. Но меня это не сильно волновало: я была занята тем, что заново училась дышать. Вдох, — втягиваю воздух через нос, — выдох — через рот. Вдох-выдох. Сначала лёгкие отказывались работать, но потом приняли очередную порцию кислорода, почти не сопротивляясь. К этому моменту на той стороне дивана началась возня вперемешку с тихими переругиваниями. Послышался шёпот: — Люмос. На конце волшебной палочки Малфоя зажёгся голубой огонёк, и я увидела его сонное удивлённое лицо. Сначала он молчал, ожидая моих объяснений, но я лишь с облегчением откинула голову на спинку дивана. Сюда Астория не придёт. Ей нужна только я, а там, где я не одна, я в безопасности. Мысли были сумбурными и непослушными. — Так, — недовольным тоном начал Малфой, поняв, что я ничего не собиралась объяснять. — Если сейчас ты будешь читать мне лекцию о том, что ты в этом доме имеешь право спать, где захочешь, а здесь тебе «будет удобнее», то я пошёл в твою спальню, — он взял подушку и поднялся на ноги. — Я спать хочу. Нок… — Малфой! — резко прервала его я, не желая оставаться без небольшого огонька и хотя бы Малфоя в гостиной. — Диван раскладывается. Он вопросительно приподнял брови, глядя на меня, как на умалишённую. — Не оставляй меня. — Грейнджер, — тихо произнёс Малфой, наклоняя голову, — ты нагло будишь меня в два часа ночи, при этом дышишь так, словно пробежала двадцатикилометровый марафон, и просишь проспать оставшуюся ночь с тобой на одном диване? Я всё правильно понял? — Если ты оставишь меня, она вернётся, — с лёгкой паникой зашептала я. — Кто? — ещё больше раздражался Малфой. — Грейнджер, если это всего лишь страшный сон, то беги — быстрее беги, пока я тебя не избил этой подушкой, — на кухню за успокаивающим зельем и баиньки. Смелые гриффиндорки не боятся кошмаров! — Тебе снится Астория, Малфой? Она приходит к тебе? — спросила я невпопад. Прорезался голос и звучал он удивительно хладнокровно. Насмехающийся взгляд Драко сменился каким-то до этого незнакомым. Он внимательно на меня посмотрел, но устало покачал головой. — Нет, не снится. Малфой взмахнул палочкой, что-то пробурчав, и диван прямо подо мной разложился. Я, вскрикнув от неожиданности, распласталась на нём звездой. Понимание того, что больше этой ночью кошмаров не будет, отдалило образ призрака, и дышать стало намного легче. Несмотря на то, что лопатка от удара об диван довольно сильно болела. — Выпьешь? — спросил Малфой и, не дожидаясь ответа, зашагал куда-то вглубь гостиной. — Выпью, — согласилась я. Через несколько секунд Драко требовательно светил мне палочкой мне в лицо, заставляя открыть глаза. — Может, подвинешься? — потребовал он. — И свет включишь? Я послушно отползла, но на второе покачала головой: — Не включу. Свет окончательно развеет мой сон, а я ещё собираюсь выспаться. Малфой равнодушно пожал плечами и уселся на свою половину, поджав под себя ноги, так по-домашнему и не по-малфоевски. — У тебя нет бокалов, — отметил он и протянул мне единственный. — Запомни этот день, ты заставляешь аристократа хлебать прямо из бутылки. — Бокалов-то у меня нет, я знаю, — запоздало отреагировала я, после того, как первая, едва ощутимая волна расслабления от глотка горького напитка разлилась по моему телу, — а виски тут откуда? — Из моего поместья, — произнёс Драко как очевидное и осветил для меня выгравированную на бутылке «М». Я понимающе кивнула. Никакая война у них этого не отберёт. И речь не о домашнем баре, а о симпатиях к напыщенной роскоши, передающихся, похоже, с кровью. — Почему ты вернулся? — поинтересовалась я. Хотелось говорить и спрашивать, излить свои проблемы и послушать о чужих. Но веки неумолимо опускались, а комната, освещённая Люмосом, приобретала всё более расплывчатые очертания. Так на меня, никогда не пылавшую страстью к алкоголю, подействовали несколько глотков огневиски. — Не хочу я в Азкабан, Грейнджер, как ни крути, — горько усмехнулся он. Занавеска на окне, открытом, видимо, Малфоем, взлетела от сильного порыва ночного ветра. Глядя на безвольную ткань, держащуюся только за карниз, я поёжилась от холода и обхватила себя руками. — Мне страшно, Малфой, — сказала я, хотя уже ничего не ощущала. — Ничего, — отмахнулся он, — скоро зелье подействует. — Какое зелье? Я взглянула на свой бокал, а потом перевела вопросительный взгляд на Драко. Малфой расплылся в гадкой ухмылке: — Спокойной ночи, Грейнджер. — Зараза, — недовольно пробурчала я. — Я уж было подумала, что у меня непереносимость алкоголя. Он лишь пожал плечами и снова приложился к горлышку бутылки. Я поставила стакан на кофейный столик и свернулась клубком на своей половине дивана. — Спокойной ночи, — прошептала напоследок и провалилась в сон. Кажется, первый за мою новую жизнь сон без сновидений.