Сердце Астории

27

Мы аппарировали в темный сквер, куда, казалось, просто не мог пробраться рассвет, и сверили адрес. Неровный ряд окон, один-единственный в этом странном доме-спичке, уходил на двадцать этажей вверх. Гарри дергался и ловил меня каждый раз, когда я спотыкалась от колких болей в груди. Потом он просто подхватил меня на руки и понес по лестнице, а Джинни обогнала нас, чтобы идти впереди с палочкой наготове. Волшебным образом после каждого лестничного пролета умещались пять квартир. Стояла сильная духота, а когда мы остановились на нужной площадке, в нос ударил пряный запах. Гарри усадил меня на диван, стоявший прямо посреди грязного коридора, и принялся осматривать цифры на дверях. — Эта, — сказал он, указывая на одну из квартир. И постучал. А потом еще раз, но никто не открыл. — Гарри, ты уверен? — аккуратно поинтересовалась Джинни. — Да, — ответил тот. — Может… еще рано, наверное, там просто спят. Он немного помедлил, затем направился к продавленному креслу напротив нас с Джинни. Из квартир другой половины коридора послышались шум и даже крики, словно кто-то решил поссориться прямо с восходом солнца. Гарри метнул взгляд на распахнувшуюся вдалеке дверь и летящий оттуда ковш. Потом вернул свое внимание мне. — Ты побледнела. Как себя чувствуешь? Я постаралась всем своим видом показать, что не хочу это обсуждать. Мне было плохо. Казалось, либо вывернет прямо на подгнивший паркет, либо я просто умру прямо здесь. Дышать — только мелкими вдохами, двигаться — только если готов к сравнимой с ударами ножа боли. — Ее описывали мне с такой иронией… — протянул Гарри, поняв намек. — Многие сумасшедшие оказывались великими, не так ли? Я пожала плечами, и с губ сорвался стон от этого лишнего телодвижения. И тут что-то зашумело, зашуршало, до нас донеслись голоса, возмущенные и взволнованные. А потом резко все затихло, захлопнулась дверь, из-за которой только что вылетала посуда, и этаж погрузился в тишину и даже, пожалуй, стал темнее. Несколько секунд Гарри и Джинни всматривались в даль коридора, а я не поворачивала головы, боясь пошевелиться и окончательно сорваться на крики страданий. Никаких поблажек самой себе. Стоило начать с того, чтобы хотя бы не вызывать жалость. Паркет заскрипел под тяжелыми, но ритмичными шагами. Я прислушивалась, изо всех сил напрягая слух и все еще ощущая неимоверную духоту. — Дай-ка мне присесть, мальчик. Гарри вскочил с кресла и отошел чуть в сторону, но женщина смотрела ровно мне в глаза. Когда садилась. Когда доставала из кармана бордовой вязаной кофты чуть искривленную волшебную палочку. Когда наклонялась ближе. — Меня ждешь, моя хорошая. Не вопрос — утверждение. В горле пересохло. Как-то позабылось сразу, что Джинни с Гарри все еще рядом, надежная девичья рука, сжавшая мою, осталась забытой. Только темно-карие глаза, как маятник гипнотизера, поглотили все пространство вокруг меня. Среднего роста старушка с вплетенными в небрежную косу травинками наконец внимательно рассмотрела ребят, затем зажгла волшебной палочкой маленькую табачную трубку. Пока она проделывала все это, никто не посмел выдавить и слова; где-то снова хлопнула дверь. — Идиоты, — бросила старушка и глубоко затянулась. Мы поняли, что та имеет в виду нелюбимых соседей. Но в голосе не наблюдалось особой злости, на лице же эмоции читались с трудом: многочисленные и какие-то ненатурально глубокие морщины служили маскировкой. Гарри решительно откашлялся и завел: — Миссис Дэймон, можем мы… — он запнулся, потому что казалось, его не слушают. — Может, пройдем в вашу квартиру и поговорим там? Отточенным движением подрагивающих пальцев женщина очистила трубку и довольно резко ответила: — Она попадет в мою квартиру, если я решу, что буду помогать. Гарри растерянно захлопнул рот и поправил очки на переносице. Миссис Дэймон тем временем шумно втянула воздух через нос, и послышался ее глубокий, сипловатый смех. Ни глаза, ни губы, тем не менее, не смеялись. — Я чувствую этот запах… Как кровь бурлит, смешиваясь… Грязная и кристально чистая. Горячая. Грешная. Дэймон снова зашлась в тихом хохоте. Джинни до боли сжала мою руку. Ветер гулко ворвался в коридор. Представление затягивалось. — Давайте без загадок, хорошо? — перебила я. — Все это, конечно, невероятно весело, но я сейчас немного умираю, так что перейдем к делу, а? Карие глаза опять уперлись в меня, разрезая острым взглядом и заглядывая внутрь. Сознание скрутило тесными веревками, болезненно вытягивались воспоминания, по одному, а сквозь туман слышалось: — К делу так к делу. …я ковыряю краску на окне в своей палате и лениво вслушиваюсь в слова целителя… иду с Гарри по лесу рядом с домом Уизли, расспрашиваю о работе… смотрю на авроров и Малфоя, лежащего под их ногами… равнодушно взираю, как Драко подбирает нелепые пароли к моей двери… слышу, как разбивается об пол мэнора бокал… …хохочущая Астория, невозмутимая Астория, плачущая, разгневанная… Малфой, жестко и бесконтрольно целующий меня, прижимающий к стене, проводящий напряженной, как оголенный провод, рукой под моей футболкой. — Да… — удовлетворенно хрипела старушка. — Горячая. Грешная. — Вы хоть раз кому-нибудь помогли? — сорвался Гарри. Видимо, это сбило миссис Дэймон; меня разом отпустило. Я дышала сквозь тесно сжатые зубы, оставленная без ошметков собственных воспоминаний, эмоций, без Астории и Драко. Наедине с пульсацией в груди. Дэймон не собиралась отвечать на вопрос. Волшебная палочка зависла в воздухе, зажатая цепкими пальцами. — Ты не умираешь и сама прекрасно знаешь это. — Дело времени. Я не хочу так жить. Тишину не нарушали даже злополучные соседи. Не легилименция, явно нечто другое помогало старухе изучать меня изнутри с завидной настойчивостью. «Помогите». Все, о чем я думала и чего, наверное, действительно желала, дай мне кто-нибудь почувствовать наверняка. «Спасите». — Знаю, что с тобой надо делать, — бросила миссис Дэймон, вставая, и принялась косолапо вышагивать к своей квартире. — Хотя случай преинтересный. Щелкнул замок, и женщина открыла дверь. — Нам подождать вас? — поторопился спросить Гарри, понимая, что волшебница не собирается делиться своими планами. Она обернулась. — Не ждите. Завтра в шесть вечера ты, — Дэймон указала на Гарри, — и она, — махнула палочкой в мою сторону, — на этом же месте. — Что вы собираетесь делать? Она надавила на дверную ручку и смерила меня взглядом проедающих карих глаз. — Если девочка хочет избавиться от того, что сидит в ней, то должна умереть. Затем выдержала чертовски драматичную паузу, прежде чем закончить: — А уже потом будем пытаться вернуть ее к жизни. Дэймон не дожидалась дальнейших расспросов и захлопнула за собой дверь. Из соседней квартиры стал доноситься равномерный стук, как будто кто-то методично бился головой о стену. — Пытаться, — эхом повторил Гарри и сглотнул. Стук прекратился. * * * Гарри нервно потирал лицо ладонями, сидя в кресле, которое так часто занимал Малфой, а Джинни помогала мне собирать вещи. Рон настоял, чтобы я переехала в Нору — после всего, что произошло со мной в этом доме, — и у меня не было ни сил, ни желания спорить. Теперь Уизли с Молли во главе торопились с приготовлением комнаты для меня, а я послушно зачищала свой личный дом пыток. Не чувствовала ни сожаления, на радости. Делала это, потому что сказали «надо». — Будешь забирать какие-нибудь книги, Гермиона? — спросила Джинни, когда я разглядывала зеленые шторы, раздумывая, возвращать ли им первоначальный цвет. — Те, что вы принесли, конечно, заберем. Жалко бросать здесь. А больше ничего не нужно. Она кивнула и направилась в гостиную за коробкой. Я решила оставить шторы в покое и пошла вслед за Джинни, потому что, казалось, остальное было собрано. — Гермиона, есть время передумать, — сказал Гарри, стоило мне появиться в поле его зрения. — Я сомневаюсь и очень серьезно. — Почему? — У нас нет причин доверять ей, — ответил он и для убедительности устало взмахнул рукой. — А ее методы… — Гарри, я приняла решение. — Гермиона, ты не обижайся, — чуть громче завел Поттер и выпрямился. — Но мне кажется, в таком состоянии тебе нельзя принимать серьезные решения… — В каком состоянии? Гарри замялся. Открыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал и отчаянно вздохнул. Он все еще боялся усомниться во мне, боялся обидеть. И это, пожалуй, шло мне на руку. Больше Гарри не возобновлял разговора. Только чем ближе был час икс, тем бледнее становились их с Джинни лица, тем нервознее жесты. Будущую чету Поттер можно было понять: я, в конце концов, согласилась на смерть. Конечно, при хорошем раскладе — на временную. * * * — Ложись. Грубый приказ, не допускающий никаких возражений. Тон, которым со мной разговаривала миссис Дэймон, должен был занимать в последнюю очередь, но я не могла найти в себе беспокойства. — Я сварила зелье, — она словно впечатывала слова в стены. — Сначала ты выпьешь половину, и это остановит твое сердце. А потом последуют обряды. Но только после того, как ты окажешься за гранью жизни, я смогу понять, что именно нужно сделать. Я опустила голову на белоснежную подушку и невольно прошлась взглядом по пропахшей пряностями комнате, однако почему-то не запомнила ни единой детали интерьера. — Состав второй части зелья напрямую зависит от обрядов? — Да, — ответила Дэймон. — Он будет немного другим. Я просто кивнула. Гарри стоял в стороне, сложа руки на груди, и внимательно следил за действиями ведьмы. Он сомневался. Боялся. С каждой секундой все сильнее опасался потерять меня. Дэймон замерла посреди комнаты. — Я не собираюсь медлить. Ты готова? — Мне нестерпимо больно уже сутки. Я готова как никогда. Забулькало переливающееся в низенький стакан зелье. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Это, наверное, до жути страшно — лежать и ждать, пока тебе дадут выпить то, что тебя убьет. — Желаю удачи, моя хорошая. Мои пальцы сжали стеклянную емкость, в которой плескалась сиреневая жидкость. — Взаимно. Поначалу я слышала шаги Дэймон и тихий голос Гарри. Потом их плавно сменила давящая на перепонки тишина, и непонятно, с какой скоростью шло время. Неясно, умерла ли я, или все еще была где-то на границе. * * * Первое, что я слышу — как что-то быстро скользит по гладкой поверхности, тихое постукивание, чуть различимый скрежет. Приходится оглядеться. И только в стороне, шагах в двадцати, я вижу. Огромная лакированная рулетка, игровой шарик, бегущий по кругу, и Астория: с бокалом белого вина, в алом платье с разрезом до середины бедра. Гринграсс сидит на высоком стуле и не обращает на меня никакого внимания. — Казино? — почти удивляюсь я, оставаясь при этом абсолютно хладнокровной. И направляюсь к Астории. Та поднимает глаза, делает маленький глоток вина. — Повезет? Или не повезет? — протягивает Гринграсс. Шарик бежит неестественно долго. Усевшись на приготовленный специально для меня стул, я тоже принимаюсь следить. Раз — и шар спотыкается, замирает, падает в квадратную лунку под одиноким ноликом. — Ах! — разочарованно вздыхает Астория. — Надо было ставить на «зеро». Она щелкает пальцами, наколдовывая бокал вина рядом со мной. — А тебе повезет? Я внимательно смотрю на нее. Шутливость тона, легкость манер — лишь не слишком старательное прикрытие гнева и ненависти, которые сидят, затаившись, в ее потемневших глазах. — Ставлю на красное. Астория следит, как я двигаю десять фишек на красный ромб, и раскручивает колесо с новой силой. — Осторожничаешь? — усмехается она, и шарик снова катится. Тонкие кисти рук, красивое лицо, отвернутое от меня, сильный запах горьковатых духов. Гринграсс молчит, наслаждаясь напитком, а я пытаюсь нащупать хотя бы одну догадку: что там, в реальности, со мной? С моим телом. — Что-нибудь происходит? — спрашиваю я. Тихий стук. Шарик под числом двадцать четыре. — Твоя аккуратность не очень-то помогла. Пока вопрос висит в воздухе без ответа, Астория отсчитывает фишки. — Ставлю на семнадцать, черное, — говорит она. Я оглядываюсь по сторонам. Ни стен, ни потолка. И в этой невесомости, высоко справа, вопреки всем законам логики, — глубокая бледно-желтая трещина. — Тебе было семнадцать, когда ты умерла, так ведь? — рассеянно роняю я. Уголки губ, покрытых красной помадой, приподнимаются. Ей доставляет удовольствие на ходу придумывать символы. — Что-нибудь да происходит, — наконец заговаривает Астория. — Мне эта ведьма сразу не понравилась. И снова только пошаркивание чего-то внутри игрового колеса. Я поднимаю бокал и слегка наклоняю его в сторону собеседницы. — Выпьем за нас, мисс Гринграсс? — С удовольствием, мисс Грейнджер. Краткий звон стекла. Мы смотрим друг другу строго в глаза, когда касаемся бокалами. — Надо было не чокаясь, — замечаю я, сделав глоток. Астория лениво ухмыляется и прикрывает глаза. Пластмассовый шарик проваливается прямо под семнадцатью, черным. Гринграсс взмахивает ресницами и неожиданно хохочет: — Судьба-злодейка! Странно, что Астория удивляется. Все вокруг, в конце концов, ее рук дело. Только, возможно, не трещина. Вдруг резко и больно начинает жечь ладонь. Я невольно шиплю, отрывая пальцы от прозрачной ножки бокала, и смотрю на свою дрожащую руку… ровно по линии жизни проходит полоса пореза. Глухое «ох!» срывается с губ. Капля цвета платья Астории и ее губ падает на стол для ставок, расплывается маленькое темное пятно. Гринграсс неубедительно смеется: — Они там нехило развлекаются, похоже. Я хватаю носовой платок, оказавшийся прямо возле меня, и перематываю рану. Ткань быстро пропитывается кровью. — Мы, быть может, не увидимся больше, — слышу я невозмутимый голос. — Будешь скучать? — Нет, Астория, — весело хриплю я. Она смотрит на меня, прищурившись. Губы искривляются. — Как грубо с твоей стороны! Ладонь ноет. Шарик катится, не останавливаясь, хотя никто не делал ставок. — Ты хотя бы веришь, что выживешь? — вдруг интересуется Гринграсс. Колесо тормозит, даже не замедляясь. Просто так, как будто натыкается на что-то. Наступает тишина. — Разве мне остается что-нибудь еще? Кроме того, чтобы верить? — Равнодушная, а такая сентиментальная, — сокрушается Астория. Я вздыхаю и принимаю еще один чистый платок, зажатый ею между пальцами. Первый стал полностью непригодным. — Просто я, например, очень сомневаюсь в твоем светлом будущем. — Безусловно, для сомнений есть причины, — реагирую я. — Но я уже избавляюсь от тебя. Ты слабо контролируешь этот сон, да? Тебе все сложнее и сложнее — твои силы дают трещину. И это обнадеживает. Астория катает шарик по колену, прикрытому шелком, и на мгновение мне кажется: она расплачется. Кажется, а через считанные секунды на красное платье падает слеза. Гринграсс торопливо стирает след со щеки и говорит: — Если ты умрешь, не будет никакого смысла в избавлении от меня. — О, смысл все тот же, — протестую я. — Ты будешь свободна. Я буду свободна. Мы обе, и неважно, на каком свете, будем свободны друг от друга, а ради этого я готова умереть. Гринграсс втягивает воздух через нос — наполняет легкие и, нахмурившись, останавливает взгляд на невидимой точке за моей спиной. Отчего-то начинает кружиться голова. Перед глазами все немного плывет, и я прочищаю пересохшее горло. Но сегодня на мое состояние влияет не собеседница, что-то происходит там, в реальности. Астория переводит на меня взгляд, приподнимает брови: — Повезет? Или не повезет? Звонкий голос отдается в ушах, повторяя сокровенные слова снова и снова. Я выливаю в себя остатки вина. — Ставлю на «повезет», — медленно произношу после этого. — Что ж, — тут же отзывается Гринграсс, — я тогда — на противоположное. Она встает и взмахивает рукой. Исчезают бокалы и игровой стол, остаются лишь бешено крутящееся колесо и почти летящий в обратную сторону шарик. Астория ненадолго задерживается, словно прослеживая, чтобы все работало нормально, затем захватывает полы длинного платья и начинает уходить. Гулкое эхо ее голоса остается вместе со шлейфом горьких духов: — Ставки сделаны. Ставок больше нет.