Сердце Астории

24

В окно светила луна. В этом серебряном свете ужасный грязно-бежевый паркет гостиной вдруг показался мне золотым. Я слышала тихое дыхание Драко. Пульс на его руке, которую я почему-то сжимала пальцами, бился мерно. Я запрокинула голову и убедилась в том, что Малфой спит. Мне было так хорошо и одновременно так плохо. Знаете, что нужно сделать, чтобы превратить человека, обремененного лишь временными жизненными трудностями, в абсолютно несчастного? Лишить его возможности забыть об этих трудностях ночью. Нет, это я не про себя, это я так — к слову. Нельзя называть мою жизнь чередой временных трудностей. — С каждым днем все хуже, Драко, — едва слышно прошептала я. — Говорят, все познается в сравнении. Они чертовски правы. Вчера я думала, что полностью окаменела внутри, сегодня думаю, что вчера еще было живо что-то… Так каждый день. Все настолько запутано, что не разберешься даже с моим холодным рассудком. Ты же не слышишь? Хорошо. Я улеглась удобнее под рукой Малфоя. Спать не хотелось совсем, несмотря на соблазнительную беззаботность лица соседа по дивану. — Может быть, когда-нибудь я скажу, Драко, что ты был моей ниточкой в мир чувств. Но знаешь, как я сейчас отношусь к этой словесной романтике? Это нечто бес-по-лез-но-е. — Это ты про сон? Что-то бесполезное у тебя там… Я подняла на него глаза, не удосужившись даже покачать головой, выпустила его руки из своих и чуть отодвинулась. Мне почему-то показалось это единственно правильным. — Так, болтаю тут сама с собой. Малфой сонно приподнял бровь: — Занятно. — Порой выходят интересные беседы. Приятнее, чем с некоторыми представителями человеческой расы, — ответила я. — Надеюсь, ты не меня имеешь в виду. — Надейся. Наступила тишина. Я пока размышляла, давно ли наступил тот момент, когда Малфой решил не делать более вид, что у него началась экзема от прикосновений Гермионы Грейнджер. Драко неожиданно схватил мою лодыжку, потянул к себе и уложил на бедро, отчего я резко поменяла своё положение на диване и немного сбилась с мыслей. — Спи, — пробурчал он. — А то лежишь с открытыми глазами и не моргаешь, как будто схватила Аваду. — Я думала, для тебя это было бы приятное зрелище. — Нет, если учесть тот факт, что я сплю с трупом. — Да и не просто спишь. — Тем более. Я заметила, что на его губах заиграла легкая улыбка. — Малфой, — сказала я, — не уходи, ладно? Драко считал, что умеет скрывать свои эмоции. Но на самом деле малейшие изменения просто пробегали по его лицу со скоростью света, и теперь, когда я не была ослеплена ни ненавистью к Малфою, ни чем-либо еще, мне стало это заметно. Но прочесть ничего я так и не успела, и куда-то внутрь меня, словно на дно стакана, плавно опустилось огорчение и неудовлетворенность. — Считаешь, самое время для игры в гольф и мне стоит сходить на чемпионат? — он лениво покосился на будильник. — Полтретьего ночи. — Откуда ты знаешь про гольф? — Забудь. Мне не хотелось знать, как Драко узнал про маггловский спорт. Я хотела вернуть разговор к теме, с которой Малфой с ювелирной точностью свернул, и довести до конца. — Я тебя на полном серьезе прошу… — Грейнджер, — перебил он, внимательно глядя на меня, — даже если бы я хотел, переспав с тобой, исчезнуть из твоей жизни навсегда, я бы, во-первых, сделал это раньше, а во-вторых — неминуемо вернулся бы к завтраку. Меня никогда не прельщали дары леса. Драко смотрел на меня, и я смотрела на него. Черт его знает, сколько прошло времени перед тем, как Малфой плавно опустил голову, упершись лбом в костяшки пальцев моей руки, сильно сжимающей край подушки. — Спи, — сказал он, и это прозвучало очень успокаивающе. * * * — Привет, — звонко произнесло лицо Джинни из камина. Я опустила тяжелую книгу на тумбочку и встала с кресла. — Привет. Дай мне минуту. С как можно более беззаботным выражением лица я прошла на кухню. Драко стоял, прислонившись к столу, и допивал кофе. Я достала из кухонного шкафчика огромную коробку со сладостями и поставила ее перед изобразившим холодное удивление Малфоем. — Твоя задача — разобрать это на батончики, лягушки и конфеты и аккуратно разложить. Драко сначала внимательно рассмотрел содержимое коробки с высоты своего роста, затем поставил чашку и совершенно неожиданно притянул меня за талию к себе. Оставил на моих губах что-то вроде поцелуя, такого собственнического, словно поставил метку. — Хорошо, безумная женщина. Не знаю, зачем это надо, но я наведу идеальный порядок. Я не почувствовала никакого смущения, лишь приятное ощущение на губах. Малфой уже отодвинул сладости и присел на ближайший стул, всем свои видом спрашивая: «Что-то еще?» — Проверять буду крайне критично. Драко усмехнулся, кивнул и отложил на стол первую шоколадную лягушку. — Что, завлекла чем-то Малфоя на время нашего разговора? — спросила Джинни, как только я вернулась в гостиную. Я невольно провела кончиками пальцев по своим губам. И произнесла, усевшись у камина: — Да, верно. Как дела? — Дело в том, что я много думала насчет Астории и пришла к выводу, который звучит как самая банальная вещь, стартовый материал для всех наших обсуждений, но… — Нет, как дела у вас с Гарри? — … очень полезная как напоминание сути самого привидения. Что? — Джинни моргнула. — А… — Вы помирились? — допрашивала я. — Или у вас все еще холодная война? — Все хорошо, Гермиона, — заверила меня она. Но ее глаза вдруг забегали. Джинни приоткрыла рот, словно желая продолжить то, на чем остановилась, но нахмурилась — забыла, о чем шла речь. Я, как бескомпромиссный судья, молчала. Не собиралась давать ей подсказки, потому что планировала вывести мисс Уизли на чистую воду в ближайшие десять минут. — Так вот, — наконец заговорила она снова. — Дело ведь в том, что Астория действительно застряла между двух миров. Значит, здесь есть то, что держит ее. — Верно, нам не стоит забывать об этом, — согласилась я. Джинни — умная девушка, и она понимала: это не то, что я хотела от нее услышать. Но ей также не занимать терпения и хитрости. Мы молчали около двух минут, пока мне в голову не закралась мысль, что Малфой может заподозрить нечто интересное в этой тишине. Я глубоко вздохнула и завела: — Итак… — Гарри сделал мне предложение. В таких ситуациях должна мгновенно укрывать волна искренней радости, следует начать обмен такими фразами, как «Я так за вас рада!» и «Спасибо, спасибо, я так счастлива!» Несколько лет назад я думала, что со мной будет то же самое. Но, с другой стороны, Джинни ведь в курсе, что теперь, если эти восклицания и начались бы, то их убедительность напрямую зависела бы от моих актерских способностей. Я не стала себя испытывать, во многом потому, что знала: актриса из меня никудышная. Кроме того, Джинни и Гарри давно считали невестой и женихом, не так ли? — Я сказала «да», — добавила собеседница, все же немного смущенная ответным молчанием. — Джинни, я… Она скромно улыбнулась. — Знаю, Гермиона. Я, правда, уверена в том, что ты за нас рада. Где-то глубоко внутри, но знаешь — мне этого достаточно. — Я вас люблю, Джинни. Всех вас. Не знаю, почему я это сказала. Может, потому что надо было что-то сказать. Нельзя было просто молчать. Даже учитывая, что Джинни в курсе этих идиотских капризов моей судьбы, промолчать было бы преступлением, осадок от которого остался бы в душе Уизли-Поттер навсегда, как бы она не притворялась. Одной из немногих вещей, в которых я была уверена, была моя любовь к ним. Любовь, не знающая ни времени, ни беспощадной руки сумасшедшего привидения. — Но мы с Гарри решили… «Нет, нет, нет», — подумала я, подсознательно угадывая, что мне хотят сказать. Я предполагала, в чем заключается это «но». Пыталась собрать внутри себя все чувства, что были, или казалось, что были, и крикнуть: «Замолчи! Просто сыграйте свадьбу!» — …мы поженимся лишь тогда, когда вылечим тебя. «Ох, ребята». — Хочешь свадьбу на том свете? Джинни так вздохнула, что мне показалось, она расплачется. Она глядела на меня и качала головой. — Твой черный юмор… — Это не юмор, — резко прервала ее я. — Джинни, я не шучу. Это ужасная, ужасная идея. — Нет, это прекрасная идея. Ее поддержали все Уизли. Передо мной тут же всплыло лицо Рона, со всей серьезностью пожимающего плечами. — Вы не вылечите меня. Не стоит надеяться на это, если желаете пожениться хотя бы в ближайшие десять лет. — Мы уже все решили, Гермиона. И тогда свадьба будет действительно самым счастливым днем в нашей жизни. «Если, конечно, она будет», — мысленно добавила я. — Я… Гермиона, я просто хотела сказать, что нужно искать предмет, удерживающий Асторию в нашем… — Джинни заметила, что я подняла на нее усталый взгляд, и сбилась с мысли. — Это не предмет, — ответила я, не дослушивая. Джинни взволнованно нахмурилась. Казалось даже, что языки пламени в камине замерли, потому что в напряжении замерла Джинни. — Не предмет… * * * — Я раскладывал это только для того, чтобы ты все бессовестно съела за один присест? Только когда прозвучал этот громкий вопрос, я заметила, что за мной, жующей шестую конфету и уставившейся в одну точку перед собой, Драко терпеливо наблюдал уже добрый десяток минут. — Присоединяйся, — кивнула я. Но в ответ Малфой приподнял брови и покачал головой. — Нет, спасибо. Он отодвинул стул и присел. Мы переглянулись и не сговариваясь уставились в окно. Хлопья снега летали в хаотичном порядке, сталкивались и опадали на землю, на белоснежный ковер поля, окружающего дом. — Что, пойдем лепить снеговика? Я усмехнулась и ничего не ответила. Драко тяжко вздохнул. — Я серьезно… Грейнджер, умираю со скуки. — Не сейчас, Малфой. У меня не то настроение. Съеденные конфеты стояли комом в горле, а в голове зрел план на ночь. Драко так и сидел и, словно заразившись от меня, глядел в одну точку. Скука всегда кажется людям чем-то безобидным, безоружным, временным. Но именно она укрывала тяжелым одеялом наш дом. Скука разъедала Малфоя. Он мучился, внутренне бился в истерике, сходил с ума. Это убивало его. — Драко… — чуть слышно прохрипела я и медленно пододвинула свою руку, лежащую на столе, к нему. Малфой не взглянул на меня. Он только протянул свою руку в ответ и принялся чертить замысловатые узоры на обратной стороне моей ладони. Время почти остановилось. Я пересела поближе к Драко и прислонила голову к его голове, вдыхая запах волос, а он закинул мои ноги на свои. Этот дом, этот мир съедал нас, откусывал по кусочку, но биться в истерике не было сил. * * * Через несколько часов пришло время для исполнения ночного плана. Малфой даже не предлагал выпить, и я была рада, потому что не нужно было отвечать на лишние вопросы. Я просто легла на кровать, сложив руки по швам, и закрыла глаза. Никакой усталости не было, сон не забирал меня заботливыми руками в свое царство. Но я настырно держала глаза закрытыми и старалась ни о чем не думать, пока наконец безделье не выбросила меня в полусонное состояние. Этого было вполне достаточно. * * * — Привет. — Доброй ночи, Гермиона, — проговаривает Астория. — Я пришла поговорить. Она поднимает голову, оторвавшись от каких-то расчетов, и поправляет на переносице стильные очки в ярко-красной оправе. — Это я сразу поняла. Я сажусь в белоснежное кресло напротив дивана, на котором сидит Астория, и сосредотачиваюсь на сумасшедшем биении своего сердца. Будучи в собственном сне, рядом с этой девушкой, я снова начинаю что-то чувствовать. Гермиона внутри меня кричит и заламывает руки, но вопрос, который мне хочется задать Гринграсс, звенит в голове, как колокольчик на шее бешеной собаки. — Я тебя слушаю. — Обещай отреагировать спокойно и ответить мне честно. Астория удивленно склоняет голову. — Я постараюсь. Гермиона в глубине души последний раз болезненно стонет и всхлипывает. — Ты застряла внутри меня только из-за него. Тишина окутывает комнату с темно-зелеными стенами. Астория сосредоточенно прищуривается. — К такой жизни сложно привыкнуть, — продолжаю я. — И мысль о том, что Драко — единственная причина моих мучений, никогда не покинет мой воспаленный мозг. Таким, как я — сходящим с ума — очень легко переступить черту. Однажды я просто решусь и хладнокровно взмахну над ним, спящим возле меня, волшебной палочкой. И это заклинание отнюдь не будет безобидным. У нее начинают трястись руки. Пергаменты с таинственными расчетами падают на черный пол. Астория давит ногтями на обивку дивана, а глаза ее мечут молнии. — Не смей поднимать на него оружие, — скрипит она чужим голосом. — Никогда. — Мой вопрос будет связан именно с этим. Если умрет он, уйдешь и ты? Гранграсс поднимается с дивана. Я тоже пытаюсь встать, но, как и предполагалось, ничего у меня не выходит. — Если умрет он, — шепчет она мне на ухо и с силой сжимает мои запястья, — следом умрешь ты. И лишь после этого я уйду. * * * Я проснулась в холодном поту. Сердце все еще билось в диком темпе, а на запястьях остались синяки. Голова мыслила трезво, даже делала выводы. Стрелки часов показывали четыре утра. Я провела ладонью по мокрому лбу и задумалась, чем бы мне заняться — снова ложиться спать было плохой идеей. Может, стоило начать вести дневник? «Я Гермиона Грейнджер. Я ничего не чувствую. Умирать не страшно. Страшно жить вот так».