Сердце Астории

18

POV Драко ____ По всему дому разнёсся стук в дверь. Грейнджер отставила чашку и равнодушно поднялась. Уизлетта же вся была на нервах — вскочила, схватила её за руку и что-то горячо зашептала. Та только отмахнулась. С ума сойти, как Грейнджер была спокойна. Я, конечно, знал, что война может сильно поменять людей, но ведь те же Уизли, Поттер, Забини — они остались практическими такими же, какими были: Уизли — до глупости простыми, Поттер — слегка тормозным и склонным к мазохизму, который они называют смелостью и самоотверженностью, Забини — снисходительным к другим и обожающим разного рода слухи… Изменилась только Грейнджер. Её горящий взор при виде сложных заданий и толстых книг сменился холодным взглядом трудностям в лицо. Она теперь — как ходячая статуя, ничем не выдавала своих истинных чувств и мотивов, никак не реагировала на влияния извне. Она теперь была то, что из меня с детства ковал отец. Это жутко раздражало — и здесь она меня обошла. Вот Грейнджер уже улетела куда-то с Вайнелом, а мелкая Уизли всё ещё сидела и медленно, по-хозяйски допивала свой чёртов чай. Я прислонился к столешнице и принялся гипнотизировать её взглядом: иди отсюда, повторял мысленно, иди отсюда… В конце концов, я тоже хозяин в этом доме! Но мой приказ убраться к себе в дыру Уизли нагло проигнорировала, как будто обеспокоенно глядя вслед уходящей сладкой парочке. Ну что за Грейнджер беспокоиться, скажите мне на милость? С лица Уизли плавно сходил тот «тренировочный» румянец, что сливался с рыжими волосами. Наверное, так же постепенно успокаивалось сердцебиение, и так же медленно оставляли её мысли о тренировке, удачной или не очень. По крайней мере, со мной всегда так было. Квиддич. Как же я по нему скучал. Она встала, взяла обе чашки, свою и Грейнджер, подошла к раковине и потянулась за волшебной палочкой. Так непривычно было видеть у раковины не Грейнджер, а Уизли. Я невольно начал улавливать различия в повадках этих двух особ. Уизлетта взмахивала палочкой как бы между прочим, никуда не спеша и особо не зацикливаясь на одних чашках; Грейнджер всегда сосредотачивалась на самых мелких и незначительных вещах, как будто в них состояло спасение мира. Я настолько ушёл в собственные мысли, что для меня было крайне неожиданным то, как Уизли вдруг бросила: — Ты теряешь её. Более того, я даже в задумчивости кивнул. Идиот, кивнул! И только потом понял, что она сказала. Уизли теперь косилась на меня, приподняв одну бровь. — Что за чушь ты несёшь? — в растерянности огрызнулся я. Она наконец домыла кружки и ушла в коридор. Уже выходя, крикнула: — Никому не открывай, Малфой! Я озлобленно зарычал: она ещё и советы мне раздавать будет! В общем, Уизли, словно бладжером, вышибла из меня всё настроение. В таком ужасном расположении духа даже дом спустя уже первый час отсутствия Грейнджер казался пустым. Не было слышно, как она в десятый раз за неделю протирает пыль в шкафу, как топает по комнатам и применяет к бытовым предметам какие-то странные заклинания. Я снова поплёлся в гостиную и, увидев на тумбочке полупустую бутылку огневиски, вспомнил прошлую ночь. Вообще, Грейнджер странно себя вела в тёмное время суток. Да и в светлое, в принципе, тоже. Иногда. Особенно когда лезла ко мне со своими поцелуями. Дементор её подери, да она словно не понимала, что делает! И только в последний раз я позволил себе мысль, что прекрасно понимает и даже придерживается какой-то цели. И это осознание больно хлестнуло по моему самолюбию; я не смог удержаться, чтобы не отомстить и даже в раздражении разбил будильник, который сейчас ужасно громко тикал и действовал этим на нервы. Лучше бы я его не чинил. Я прошёл в кабинет, достал с верхней полки какую-то очередную книгу об артефактах, но уже спустя пятнадцать минут понял, что в такой ужасной тишине ну невозможно читать! Нужен хотя бы кто-то, кто будет перелистывать листы совершенно «белой» (в отличие от этой) книги, сидя на диване гостиной. Нужна хотя бы Грейнджер. Я ещё долго ходил, тщетно пытаясь найти себе занятие. До конца изменил цвет занавесок по всему дому на зелёный, из-за чего теперь бледный свет красиво отдавал изумрудным оттенком; даже комнату драгоценной сожительницы не пропустил. В конце концов я сел на диван, прихватив с собой какую-то забытую Грейнджер книгу о снах, и принялся насилу вникать в смысл слов и строчек. Это оказалось довольно интересным, и даже тишина начала действовать успокаивающе. Можно было поддаться этой убаюкивающей силе — ночь стремительно приближалась. Я расстелил диван, не раскладывая, и продолжил читать, налив себе для разминки рук небольшое количество огневиски. * * * Стрелки раздражающего будильника медленно, но всё-таки доходили уже до полуночи. Я почти спал, только любовался мыслями-полуснами о быстром полёте на новейшей метле, прямо под небом, вдалеке от этой послевоенной тоски, от этого чужого дома… Да, я почти уснул, если бы не... Грейнджер, конечно же. — Пока, пока, Курт. Спасибо, — чуть заплетавшимся языком прошептала она. — Уф… Она тяжело дышала и, кажется, была пьяна. — Добро пожаловать домой, Грейнджер, — зачем-то сказал я. — И спасибо, что разбудила. — Малфой? — простонала она. — Не бурчи. Слушайте, а ведь пьяная Грейнджер! Я поднялся с преднамеренным тяжёлым вздохом и прошёл в коридор. На это хотелось посмотреть. Она, как я и предполагал, сидела на полу, прислонившись спиной и затылком к стене. Грейнджер прищурилась от моего Люмоса и прикрыла рукой глаза. — Не свети мне в лицо, Малфой! И не улыбайся так гадко. Знаешь, я имею право расслабиться! Это тебя так удивляет? Я хохотнул. Грейнджер же оправдывалась передо мной, чем невероятно веселила. — Да, представь себе, — ответил я. — Мне же не приходилось бывать на ваших гриффиндорских вечеринках. Уверен, вы напиваетесь не хуже слизеринцев. — Да ну тебя, — отмахнулась она и принялась молча снимать ботинки, затем взялась развязывать шнурок на мантии. Её движения были слегка не слажены; я от души этим любовался. Она глубоко вздохнула и произнесла: — Вот ты, Малфой, не спрашиваешь, как прошло моё свидание, а я всё равно расскажу. — О, избавь, — вставил я, но Грейнджер не услышала. — Знаешь, мне даже показалось, что я к нему что-то почувствовала. Она сказала это так, будто это было невозможным, нереальным. — Врёшь, Грейнджер, ты же чувствовать не умеешь, — саркастично заметил я, закатив глаза. Но она это, кажется, приняла всерьёз. Сложила бровки домиком и посмотрела на меня жалостливым взглядом. — Да, Малфой, ты прав. Пустые надежды. Я уставился на неё удивлённо, но она только снова вздохнула и попыталась встать. Я, не думая, протянул ей руку; Грейнджер, не задумываясь, за неё схватилась. Сегодня со мной творятся поистине странные вещи, заметил я и даже не помыслил отряхнуть после этого соприкосновения руку. — Дом, милый дом, — протянула она, когда своей не слишком модельной походкой добралась до гостиной. — Как же я устала… Грейнджер стянула резинку с волос и запустила руку в косу, расплетая её. При этом она довольно промычала и пару раз махнула головой, освобождённой от причёски. Я всё ещё смотрел, как Грейнджер стоит, еле заметно пошатываясь, запрокинув голову и дыша как-то свободнее, что ли, всей грудью — так, что даже я слышал её дыхание. Глядя на неё в таком состоянии, я чувствовал… не знаю, что я чувствовал, но это было неприятное чувство. Моя жизнь такая непостоянная и непредсказуемая. Меня к этому никогда не приучали; не говорили, что однажды придёт война, и я останусь по ту сторону Хогвартса, не говорили, что в один прекрасный день нашей семье придётся разбрестись по разным сторонам и даже странам. Мне не говорили также, что в результате этого побега от собственных же принципов я окажусь в одном доме, в этой дыре, с грязнокровкой, и буду смотреть, как она пытается закрыть двери перед носом авроров, только чтобы не отступать от спасительной операции в честь, собственно, меня… И вот сейчас Грейнджер стояла посреди теперь уже нашей общей гостиной, и от неё слышался запах алкоголя. Этого я тоже никогда не предполагал, даже не задумывался, потому что надеялся расстаться после выпуска с гриффиндорцами раз и навсегда, да и пьяная Грейнджер, даже чуть подвыпившая, была для меня гранью фантастики. Все мои планы рушились, уступая место удивительным событиям жизни, к которым я был не готов и тем самым всё больше сомневался в тех уроках, что давал мне всю жизнь отец. Даже ему они не помогли. — Я хочу пить, — вдруг заявила Грейнджер, чем прервала ход моих мыслей, и пошла на кухню. В моём горле тоже пересохло. Опять, снова эти рассуждения о каком-то выдуманном враге, который путает все карты в моей жизни, заставляют меня зажмуриться в надежде, что когда я открою глаза, всё станет на свои места. Но это не помогает. Ничего не помогает. Даже стакан воды, который я выпиваю залпом вслед за Грейнджер, не помогает избавиться от жажды. А потом я снова, в который раз в своей жизни, понимаю, что моя жажда — это не нечто физическое, не потребность организма, это — жгучее желание оказаться где-нибудь в другом месте, более привычном и понятном, не здесь, где я даже не знаю, что ждёт меня завтра. Это что-то вроде страха, это тоже холодит меня изнутри, тоже приходит неожиданно, как сейчас, глубокой ночью, когда все уже спят и видят славные сны. А может быть и не славные, а кошмары, напоминающие им о войне, но зато они точно знают, что проснутся в спокойном мире, где никто теперь не набросится на них с проклятьем. Мне не снились кошмары, но, кажется, только потому, что готовились навестить меня наяву, когда я к этому буду не готов. Как всегда. — Малфой, ты спишь с открытыми глазами? — со вздохом поинтересовалась Грейнджер, раскрывая какую-то конфету и зачем-то рассматривая её на свету. — Или соревнуешься со мной в «не-спанье»? — Тебя не победить, — хмуро заметил я и повернулся к ней спиной, чтобы поставить стакан на стол. Когда я повернулся обратно, Грейнджер была уже слишком близко. — Как же я устала, — выдавила она, заглядывая мне в глаза. — Кто бы знал… Запах алкоголя ударил мне в нос. Стоило только вдохнуть этот воздух вокруг Грейнджер, как я тут же сравнивался с ней по состоянию — он ужасно опьянял. Да, вот этого-то я и боялся. Что Грейнджер поднимется на цыпочках, обнимет за шею и поцелует. Я уже научился предсказывать, когда она затевает «забудем-это» поцелуй, но сделать всё равно ничего не мог. Я слабак, особенно когда запах алкоголя сливается с запахом Грейнджер, почти неуловимым. Она коснулась губами уголка моих губ и позволила мне твердо, настойчиво избавиться от этого поддразнивания. Целовать ее так, как желал я. А потом вдруг отстранилась, не открывая глаз, вздохнула и прислонилась лбом к моему плечу. Я чувствовал себя ужасно, потому что понимал, что не хотел этого прерывать. — И всё-таки целуешься ты лучше, — тихо сказала Грейнджер. Гриффиндорская мерзавка. Она меня с ним сравнивала. Я приложил руки к её плечам и аккуратно отодвинул. Она натянуто улыбнулась и опустила руки. Я, не оглядываясь, ушёл в гостиную, озлобленно махнул палочкой, раскладывая диван, чтобы выпустить пар, и свалился на него. Вот надо было мне её встречать. Это не стоило того, чтобы сейчас лежать и скрипеть зубами. Идиот, идиот… Она теперь всю жизнь будет напоминать мне, что я отвечаю на любую её глупость. Она уже убедилась, что я бегу к ней по щелчку пальцев и ничего не могу с собой поделать. — Малфой… можно я с тобой лягу? — прошептала Грейнджер, подсаживаясь на диван. О нет, я не хотел, чтобы она всю ночь находилась рядом, всем сердцем не хотел. Но у неё был такой тихий и умоляющий голос, что… Дементор меня подери. Я только громче обычного скрипнул зубами. Слегка скрипнул и диван. Грейнджер медленно выдохнула. — Она жутко недовольна. — Кто? Грейнджер промолчала. То ли уже провалилась в дрёму, то ли решила, что и так много мне сболтнула. Магический будильник тикал намного тише, чем обычно, подстроившись под время суток, и наконец настала почти полная тишина. Кулаки расслабились от усталости сами собой. И в этой необычной тиши я вдруг понял, что до сих пор чувствую вкус её губ, чувствую еле уловимый поцелуй. А мысль о том, что каких-то полчаса назад она висла на чёртовом целителе, не позволила сдержать тихое ругательство. Я с размаху утопил лицо в подушке и так и заснул, проклиная весь мир. Проклиная Грейнджер с её хладнокровным безумством и этот ужасный дом.