Сахар на дне | 18+

В последний раз

      Отчаяние — чувство, которое Юнги ощущал слишком часто и чересчур остро. По-хорошему, стоило давно поддаться, сломаться, упасть в пропасть и даже не пытаться встать.
     
      Отчаяние — что-то среднее между надеждой и безысходностью. «А ты борись», — говорил Юнги отец всегда, желая вырастить порядочного и честного человека. «Ты очень сильный», — повторяла мать всякий раз, когда у него что-то не получалось. «Мой братик самый  лучший», — уверяла сестра, крепко-крепко обнимая за плечи. И вот сейчас он складывает все кусочки паззла и понимает, что уже изрядно подгнил изнутри. Износил себя, как старое пальто. Отчаялся, словно надежды никогда и не знал. Словно выхода из этого болота никогда и не было.
     
      На что готовы люди, отчаявшись?
     
      В какую пропасть прыгнуть, чтобы внутри так сильно не жгло и не выжигало?
     
      — Хён, хён, ты как? — затараторил Тэхён, едва он успел переступить порог квартиры.
      — Где Чимин? — тихо спрашивает вместо ответа Юнги, разуваясь и подсовывая свою обувь подальше под стеночку.
      — В университет пошёл, — отвечает Тэ, повисая на недовольном хёне и улыбаясь во весь рот.
      — Он в порядке? — спрашивает, безуспешно пытаясь отцепить от себя слишком навязчивого младшего, но получается плохо.
      — Да, — слышится в ответ. — Хён, а ты? — немного отодвигается Тэхён, обеспокоенно заглядывая ему в глаза.
      — И я…
     
     
      Йевон застыла перед входом в хост-клуб, в который раз поправляя волосы, но так и не решаясь войти внутрь. Потому что даже сама до конца не понимала, что происходит и почему пришла снова. Почему стоит здесь, как дура, боясь даже взяться за ручку?
     
      — Заходи уже, раз пришла…
     
     
      — А где ты был? — не унимался Тэхён, проскальзывая на кухню вслед за Юнги. — Мы волновались.
     
      — Я? — задумчиво протягивает, словно раздумывая над тем, что стоит сказать. — Я ходил к отцу, мне необходимо было успокоиться.
     
      — Ты никогда о нём не говорил… — задумывается на мгновение младший, не припоминая ничего такого. — Почему?
      — Он просто слишком далеко, — вздыхает Юнги тяжело.
     
      — У него всё хорошо? — продолжает спрашивать Тэхён.
     
      — Да, он сейчас отдыхает. И знаешь что? — спрашивает старший, на что тот отрицательно машет головой. — Я понял одну очень важную вещь: вся эта мерзость не для меня. Хотя бы потому что меня уже давно нет, — говорит очень просто, делает небольшую паузу и продолжает задумчиво. — Думаю, стоит бросить.
     
      — Неужели до тебя дошло?! — вскликивает Тэ, от неожиданности давясь воздухом. — Только… — вспоминает, что всё это не так-то просто, но друг перебивает его.
      — Знаю, — чеканит. — И я обязательно что-нибудь придумаю.
     
     
      — Я хотела извиниться перед тобой, — начинает Йевон несмело, когда за ними закрывается дверь.
      — Ты не должна, всё в порядке, — отвечает Юнги, останавливаясь немного поодаль от неё.
     
      — Нет, не в порядке, — отрицательно качает головой она, легко улыбаясь. — Я, кажется, очень виновата перед тобой, — выдавливает она полушёпотом. — За то, что пришла сюда, — выдыхает. — За то, что тыкала тебе в лицо своими деньгами, — опускает взгляд в пол. — За то, что заставляла чувствовать себя жалко, — молчит недолго прежде, чем продолжить. — За то, что обидела, за то, что оказалась слишком настырной, за то, что требовала невозможного и сверх меры… — тараторит слишком нервно и поднимает на него свои глаза. — Прости, — делает глубокий вдох. — Прости, что перешла черту… — сглатывает, — дозволенного и продолжала лезть тебе в душу, — выдыхает. — Я не имела на это никакого права. — её голос начинает дрожать. — Я…
     
      — Я же сказал, что всё в порядке, — прерывает её монолог Юнги, не в силах больше слушать подобное. — В этом месте тебе это всё позволено и тем человеком, который не прав, — он вздыхает, зарываясь в волосы ладонью. — Был я.
     
      Йевон звонко смеётся, прикрывая рот ладонью, и на глазах выступают слёзы. Он сказал это так отчаянно, что внутренности  тугим узлом стягивает и ни вдохнуть, ни  выдохнуть не получается.
     
      — Зато вот здесь это не позволено, — она  поднимает и прикладывает руку к своей груди. — Зато вот здесь так отчаянно сжимается, — делает пару незаметных шагов к нему. — Зато вот здесь, — перемещает ладонь ему на грудь. — Так отчаянно болит и просит остановиться и не убивать. Поэтому… — поднимает на него свой влажный взгляд, — прости, что я не в силах помочь. Прости, что приходится встречаться со мной. Это, — она сглатывает вязкую слюну. — Правда, — заглядывает прямо в глаза. — В последний раз, — она опускает голову и её рука медленно сползает с его груди, но он перехватывает её, слабо сжимая тоненькое запястье.
     
      — Думаю, мне тоже нужно извиниться, — начинает он, прокашливаясь в кулак. — Я был груб с тобой и, кажется, причинил боль, — опускает взгляд вниз, точно так же, как она парой минут раньше. — Я не должен был вести себя подобным образом, — усмехается про себя и чешет бровь. — Я не умею так красиво говорить, — замолкает на мгновение, — да и вообще — иногда затрудняюсь выдавить из себя слова, поэтому… — вздыхает. — Прости.
     
      И он несмело приближается к её лицу, слегка наклоняясь, чтобы сделать разницу в росте почти незаметной. Замирает в нескольких сантиметрах от её губ, чтобы перевести на них взгляд и шумно выдохнуть  прежде, чем коснуться своими. Мягко. Совершенно ненастойчиво. Невесомо. Он отстраняется на миллиметр и шепчет: «Просто останови меня». Когда чувствует тёплое прикосновение на своих губах, он теряется на мгновение, не сразу понимая, что это вовсе не то, на что он рассчитывал.
     
      Юнги тянет руки к лицу девушки, обхватывая его ладонями и осторожно углубляя поцелуй. Чувство какой-то неправильной и неуместной радости  охватывает его, вынуждая блаженно прикрыть глаза и отпустить все мысли восвояси. Он подаётся вперёд, теснее прижимаясь к хрупкой фигуре девушки, и чувствует, будто совершает самую большую ошибку в своей жизни, но быстро прогоняет эту мысль, когда его рубашку тянут вверх, выпрастывая из штанов. Он сжимает в своих руках чужие хрупкие плечи. Несильно.  Осторожно. Боязно. Он будто боится, что может сломать одним неверным движением, одним неосторожным словом. И отстраняется, успокаивая сбившееся дыхание. Его тихое «Мы должны остановиться на этом» тонет в мягких губах  на его пересохших, шершавых, холодных. «Мы недостаточно знаем друг друга» звучит смешно и неправдоподобно. И совсем неважно. Всё это совсем неважно. Потому  что ему тоже не хочется останавливаться.
     
      Хочется зарываться в шелковистые длинные волосы снова и снова. Целовать бархатную кожу, спускаясь ниже и… И не принуждать себя, не уверять себя в том, что нужно и что без этого никак и никуда, а хотеть. Так непривычно тянуться, проходиться мурашками по телу, разливаться кипятком по венам. Утыкаться носом в изгиб чужой шеи и чувствовать. Блять, чувствовать хоть что-нибудь, кроме омерзения и отвращения! Заваливаться на твёрдую кровать и не думать о каждой неровности, впивающейся в спину, лопатки, бёдра. Не сжимать от боли челюсти. Не зажмуривать глаза до разноцветных бликов. Не хрипеть до сорванного голоса, оцарапанного горла. Не кусать губы от усилиями сдерживаемого презрения к себе. Не делать вид, будто хорошо и прекрасно.
     
      Это так… приятно, что ли?
     
      Вовсе не больно.
      Не противно.
      Не мерзко.
     
      Юнги целует острую линию подбородка, продвигаясь вниз и чувствуя что-то необычное — желание? Такое яркое, такое ощутимое, такое блаженное. «Нам стоит всё же остановиться» остаётся неуслышанным  за громким шуршанием одежды, внезапно начавшей очень мешать, за непроизвольным стоном и сбившимся дыханием. Юнги чужие руки за запястья хватает и прижимает с силой к матрасу, тяжело дыша и утыкаясь лицом в её ключицы.
     
      — Ты ведь потом будешь жалеть об этом, — шепчет он, опаляя кожу горячим дыханием.
      — А ты? — спрашивает она, перебирая между пальцами его волосы.
      — И я, — выдыхает, отпуская её и садясь на край постели.
     
      Одеяло, кажется, съехало на бок.
      И простынь совсем измята.
     
      — Но почему? — не понимает она, приподнимаясь на локтях.
      — Потому что это неправильно, — отвечает он так, будто это совершенно очевидно.
     
      — Дело в том, что я не нравлюсь тебе? — Йевон боится спросить, но всё равно выдавливает из себя вопрос.
     
      Юнги смеётся как-то надрывно. С ноткой горечи и отчаяния. Даже на глазах выступают слёзы, едва заметные, но всё же.
      — Ты всерьёз думаешь, что меня когда-то волновали чувства, чтобы заняться сексом? — выдавливает на выдохе.
     
      Йевон опускает голову, впиваясь взглядом в собственные ладони. Она не знает, что сказать, спросить, ответить. Не знает, почему всё ещё здесь. Не знает, почему хочет его обнять и приласкать. Защитить. От всего мира и от него самого.
     
      — Дело не в том, нравишься ты мне или нет… — устало оправдывается он, замечая её поникший вид. — Чёрт возьми, ты вообще уверена, что я знаю, что значит «нравится»? — взрывается так внезапно, что даже самому становится смешно. — Дело в том, что тебе это тоже не нужно, — делает небольшую паузу, чтобы вдохнуть. — Это никому не нужно.
     
      — Почему? — спрашивает она, неловко пряча взгляд.
      — Потому что всё должно быть не так, — объясняет он словно ребёнку. — Ты заслуживаешь лучшего, чем перепихнуться с мальчиком по вызову в душной комнатушке метр на метр, — как-то непривычно больно звучит. — Тебе потом будет стыдно за это.
     
      — А если нет? — не унимается она, садясь на кровати и поправляя свою одежду.
      — А если нет, тогда стыдно будет мне, — отвечает он устало. — Потому что ты ещё ребёнок.
      — Мне уже двадцать, — выпаливает она резко, словно посчитала это оскорблением.
      — Всего лишь двадцать! — исправляет он, сцепляя ладони в замок.
     
      Неловкая пауза растворяется в неровном дыхании, в громких мыслях и вечном отчаянии, уже давно затаившемся среди этих стен.
     
      — Шуга, пожалуйста, поспи со мной, — Йевон обнимает его со спины за поникшие плечи и тычется носиком куда-то в шею. — Давай поспим вместе, — просит совсем уж по-детски. — В первый и в последний раз, — шмыгает носом, ожидая ответа. — Просто поспим, пожалуйста.
     
      — Меня зовут Юнги, — он аккуратно отцепляет её от себя, ложится на кровать и кладёт её голову на свою руку, как если бы они были парочкой. Если бы были счастливы. — Мин Юнги.
     
      — Юнги-оппа, — протягивает Йевон, поворачиваясь и поднимая голову так, чтобы видеть его лицо. — Спасибо, — чмокает легонько в щёчку.
     
      — Спи давай, — бурчит тот, устало прикрывая глаза и отчего-то улыбаясь.
     
      — Оппа? — обращается к нему она, словно спрашивая разрешения, чтобы заговорить.
      — Почему вдруг зовёшь меня оппой? — спрашивает он, подкладывая другую руку себе под голову, чтобы было удобнее.
      — Потому что ты сейчас искренен со мной, — поясняет, мило растягивая губы в улыбке, — хочу тоже.
      — Что тоже? — он открывает глаза, упираясь взглядом в знакомую трещину на потолке. Только бы не упал сейчас!
      — Так же, как и ты, бороться до последнего, — выдыхает, прикрывая глаза.
     
      — Кажется, ты спать хотела, — напоминает он, мельком взглянув на неё.
     
      — А если бы у тебя было бы одно желание, что бы ты загадал?..
     
     
      Юнги наконец избавляется от Тэхёна, закрывает за собой дверь в комнату, опирается на неё и шумно выдыхает. Тянется рукой к карману и вытаскивает оттуда неаккуратно сложенный пустой чек. Он смотрит на эту откровенно неважную бумажку и горько усмехается прежде, чем прошептать тихое «Прости, это действительно в последний раз».
     
     

Хочется надеяться.