Просто друзья?

22

Гермиона была в смятении. Она всегда стремилась к тому, чтобы в ее жизни все было четким и предельно ясным. Однако порой даже ее рациональное мышление тонуло в эмоциях. И в такие моменты девушка чувствовала себя беспомощной. Особенно сильно из колеи выбивали те кусочки эмоционального пазла, что касались лично ее. Гермиона страшно нервничала, когда кто-то проникал под ее надежный панцирь. Нет, она не была ни черствой, ни бездушной, но старалась контролировать всё, в том числе и свои переживания. И она не считала себя обидчивой и ранимой, но порой и ее умудрялись ранить так, что в пору было выть и царапать землю под ногами, в надежде раскопать яму поглубже и спрятаться в ней от боли. Особенно больно было, когда под ее толстую шкуру попадали ядовитые иголки, выпущенные близкими людьми. Ох, сколько раз ей уже приходилось беситься и реветь из-за чертового Рона Уизли? Он умел быть на редкость непрошибаемым болваном и порой выдавал то, что можно было сравнить разве что с пощечиной, данной наотмашь. Ну кто, кто тянул этого рыжего идиота за язык? Кто просил повторять грязные, обидные, неуместные слова слизеринского хорька? Но смущало и ввергало в смятение вовсе не беспардонное поведение Уизли. В конце концов, это был не первый косяк с его стороны. Нет, в смятение Гермиону приводили собственные чувства. Чувства, которые пронзили ее в тот момент, когда Гарри Поттер отыскал ее в холодном тамбуре и прижал к груди. От него пахло чем-то свежим — наверное, миссис Уизли постирала его мантию перед отъездом. Обида Гермионы медленно растворялась в этом незамысловатом запахе. А когда рука друга закопалась в ее густые волосы, она почувствовала, как тысячи, сотни тысяч мурашек растекаются бесконечными прохладными струйками по всему телу. Это не было обычным рефлексом, связанным с тем, что ладонь Гарри прошлась по нервным окончаниям на голове. Это было что-то большее, захватившее Гермиону, поглотившее ее и начавшее медленно переваривать ее хрупкое тело, надежно укрытое от всех в мире идиотов широкой спиной ее друга. Друга! Невозможно чувствовать такое к нему! Поэтому Гермиона испуганно отпрянула от Гарри и позорно сбежала. Ну а что ей оставалось делать? Слишком уж нежно он обнял ее и еще, — может, ей показалось, конечно, но... он вдохнул запах ее волос! И это было так... интимно! От этого в груди произошел маленький взрыв, на секунду пробивший брешь в ее защитных редутах, и это было уже чересчур. Проще всего в тот момент было спрятаться за обязанности старосты и ждать, пока все вернется на круги своя. * * * Новость о том, что Гарри побил Малфоя, казалась нереальной, но все вокруг только это и обсуждали! В любое другое время Гермиона нашла бы своего друга и основательно прочистила ему мозги, объяснив, как глупо, как опрометчиво было бросаться на паскудного хорька. Он ведь не оставит это так, он найдет способ отомстить! Но что-то удержало ее. Может, смущение, которое она неизменно испытывала в последнее время в присутствии Гарри. А, может, нелепое подозрение, что Поттер побил Малфоя из-за нее. Это не на шутку напугало Гермиону. Гарри, конечно, не отличался сдержанностью и уравновешенностью, но раньше он вряд ли пошел бы бить морду сквернослову-слизеринцу. Бить! Руками! Не из-за трусости, из-за здравого смысла. Он просто не захотел бы пачкаться. В конце концов, это было не первое оскорбление от Малфоя, разве нет? Что изменилось? Почему Гарри вдруг решил разобраться с белобрысым выскочкой так... по-магловски? Эта мысль немного забавляла: они оба — и Гарри, и Гермиона — выросли среди маглов. Но она никак не могла представить своего друга, разбирающегося с кем-то... кулаками! Слухи, которые настырные однокурсники с маниакальным упорством мусолили весь день, беспокоила Гермиону все больше, словно вода подтачивая камень ее рационализма. Несколько раз в тот день она порывалась разыскать Гарри и прямо спросить: была ли драка? Неужели он настолько вспыльчив и глуп, чтобы нападать на Малфоя? Она репетировала этот монолог в голове, отвлекаясь от лекций, и звучал он достаточно убедительно. Однако, стоило ей поднять глаза на друга, как ее уверенность рассыпалась на неровные иррациональные куски. Однако Гермиона Грейнджер просто не была бы собой, если бы не ее знаменитое упрямство. Промучившись весь день, она решила во что бы то ни стало дождаться Гарри и поговорить с ним. Она честно собиралась сделать это после ужина, но Поттер вылетел из Большого зала с такой скоростью, словно Рон, с которым он разговаривал, прокусил его ядовитыми клыками. Гермиону это мало удивило: в последнее время Уизли с особым старанием впивался в собственных друзей своими необдуманными выпадами. Заскочив после ужина в библиотеку, Гермиона вернулась в гостиную Гриффиндора, где было шумно и тесно: соскучившиеся друг по другу ученики никак не желали расходиться. А еще там был Рон — сидел в кресле возле окна и раздражающе часто поглядывал на Гермиону. Ей пришлось сосредоточить всё свое внимание на учебнике по рунам и вдобавок стиснуть зубы до боли в скулах, лишь бы придушить собственное желание заорать на всё помещение: "Какого черта тебе нужно, Уизли?!" Гермиона самой себе не могла объяснить, почему она с таким остервенением злится на Рона: не первый косяк, не первый глупый необдуманный поступок, но в этот раз Рон переступил какую-то черту. И в противовес ему был Гарри, который пришел ее успокаивать, который, похоже, побил Малфоя... Который шлялся сейчас неизвестно где! Девушка не желала впускать в себя ползающее вокруг нее тяжкое чувство беспокойства, но явственно ощутила его липкие прикосновения, когда студенты один за другим стали покидать гостиную, и даже Уизли позволил Симусу увести себя. Время близилось к отбою, а Гарри видно не было. Может, он ушел после ужина в спальню и уже давно спит? Эта мысль казалось жалкой, Гермионе пришлось почти сразу отбросить ее. Она попыталась сосредоточиться на рунах, но замысловатые символы разбегались от ее взгляда по странице. Дурное предчувствие грызло изнутри, царапало грязными когтями желудок, заставляя его неприятно сжиматься. Поттера не было в спальне, она знала это так четко, будто лично поднялась наверх и проверила. Он вернулся через час после отбоя. Ввалился в портретный проем и застыл, увидев ее. А Гермиона почувствовала, как комок, пульсировавший в горле последние тридцать минут, разорвался и начал растекаться по горлу обжигающей отравой. Ее непроницаемый панцирь дал очередную трещину, когда она увидела разбитое, покрытое запекшейся кровью лицо Гарри. Копившиеся в ней упреки один за другим исчезали с легкими хлопками — пф, пф! — и вот осталось только щемящее сердце желание подбежать к нему и... что? Гермиона понятия не имела. Она уронила учебник, бросилась к Гарри и застыла на полпути. А потом все как в тумане — его избитое тело, такое красивое, сильное, подтянутое тело в ужасных кровоподтеках, его большие теплые ладони, сжимающие ее холодные пальцы, его внимательные зеленые глаза — Гермиона чувствовала, как от нее медленно отваливаются лоскуты кожи, обнажая ее под этим взглядом. И эти-его-слова, подтверждающие ее подозрения и окончательно выбивающие почву из под ног, слова о том, что Гарри избил Малфоя из-за нее... Он сделал это как друг, верно? Разве может быть другой вариант? Естественно, как друг. Только его прикосновения, взгляды и снова прикосновения кричали ей "Очнись!" А глухие удары собственного сердца, отдающиеся дрожащей вибрацией по всему телу, нашептывали "Друзья не ведут себя так. Не смотрят так друг на друга!" И Гермиона испугалась. Впервые за много лет по-настоящему испугалась. Это уже не было тем легким испугом, который едва заметно трепал ее волосы, подобно легкому ветерку, в последнее время. Она невероятно сильно, до тошноты, до ощущения чего-то холодного и скользкого, извивающегося в желудке, испугалась! Его, себя, этой ситуации! Она предприняла слабые и неуместные попытки отчитать Гарри, в какой-то момент сквозь смятение даже проступило знакомое упрямое возмущение его опрометчивым поступком, но взгляды и прикосновения оказались сильнее. И когда он прижал Гермиону к груди, позволив услышать, как колотится его сердце, она поняла, что еще немного, и произойдет что-то непоправимое. Разрушится то, что они старательно выстраивали в течение пяти лет. Отшатнуться и вновь трусливо сбежать в свою спальню показалось Гермионе единственным правильным решением. Последним аргументом в его пользу были мурашки, разбежавшиеся по спине от прикосновения Гарри, и то, как чувственно, как умопомрачительно нежно он вдохнул запах ее волос. Опять. Ни разу за пять лет и второй долбаный раз за последние два дня. И это было чересчур даже для такой рациональной личности, как Гермиона Грейнджер. * * * Всю следующую неделю она неосознанно избегала Гарри. То есть она совершенно не собиралась это делать, но, стоило ей заметить друга, как тут же возникало неконтролируемое желание спрятаться от него. Как минимум — спрятать взгляд. Чтобы не видеть этих глаз, этих рук, не представлять это тело под школьной мантией... Как же дико. Гермиона никогда не думала о Гарри... в таком ключе. Да что тут говорить, она даже о Краме почти не думала, как о мужчине, хотя его ухаживания были настойчивы. Так настойчивы, что он даже умудрился поцеловать Гермиону во время Святочного бала! Это было... неплохо. Но и должного впечатления на неё не произвело. Она совсем не почувствовала в животе легкости, о которой щебетали одногруппницы, уже успевшие поцеловаться с кем-то. Вспоминая о настойчивых губах Крама, о жесткой щетине, неприятно оцарапавшей ее нежную кожу, Гермиона совсем не горела желанием повторять это. И тут же мозг ковырнула мысль: а как целуется Гарри? Каково это — ощущать его тонкие и одновременно чувственные губы на своих? Каково это, когда его язык... О боже, о чем она только думала?! Это ненормально! Неприлично! Нездорово! На секунду у Гермионы возникло настойчивое желание отправиться в медпункт и пожаловаться мадам Помфри на легкую форму помешательства. Правда, описывая симптомы, она бы умерла от стыда, и даже опыт школьной целительницы не помог бы. Это определенно нужно было прекращать. Девушка стала замечать, что периодически она не может сосредоточиться на том, что происходит вокруг. На уроках, на разговорах с людьми, на своих обязанностях старосты. А еще было это неуместное ощущение, чуждое, глупое и совершенно необъяснимое. И Гермиона не сразу осознала, что это, но спутать это чувство с другими было нереально. Оно словно стояло особняком от того эмоционального фарша, который переполнял ее в последнее время. Она скучала. Да, в этом почему-то было нелегко признаваться, но она скучала по Гарри Поттеру. По парню, с которым виделась каждый день на занятиях и во время трапез в Большом зале. По тому, с которым привыкла проводить рядом все свободное время и которому не могла сейчас спокойно смотреть в глаза. Она скучала по старому беззаботному Гарри, а этот замкнутый отстраненный мрачный тип, в которого он превратился, смущал, но вместе с тем... Его руки, его прикосновения, его дыхание на коже... Это было то, что Гермиона хотела бы повторить. И это сводило с ума и заставляло вздрагивать и раз за разом опускать глаза, стоило знакомой фигуре появиться в поле ее зрения. * * * По окончанию первой учебной недели Гермиона чувствовала себя измотанной. Проснувшись в субботу утром, рассматривая красноватые полосы на подоконнике, девушка осознала, как же она устала. Когда она в последний раз поднималась на рассвете? Пожалуй, никогда. Однако сейчас даже сны истощали. Ей снилось что-то непонятное, что-то тревожное, волнующее... Кажется, ей снился Гарри. Он словно издевался. Она избегала его в реальном мире, и он являлся ей во сне. Никакого спасения. Его не нашлось ни в прохладном душе, ни в аппетитном завтраке, который Гермиона наспех проглотила, спустившись в пустой Большой зал. Оставалось единственное место, где она могла укрыться. Отгородиться от тяжких размышлений толстыми пыльными томами. Однако даже мысль о библиотеле показалась ей такой душной, пропитанной запахом разлагающихся страниц, и впервые этот запах не манил ее. Ей напротив хотелось сбежать из замка, подышать свежим воздухом, ухватить последние теплые дни и впитать последние солнечные лучи своей бледной кожей. Она решила прогуляться до теплиц — все равно собиралась самостоятельно изучить новые ядовитые магнолии, которые в этом году начала разводить профессор Стебль. Это действительно было правильным решением: свежий воздух вкупе с учебой помогли отвлечься от странных мыслей, касающихся Гарри. Ровно до тех пор, пока она чуть не впечаталась в него по пути в замок. В первую секунду, когда он произнес ее имя, когда посмотрел на нее, Гермионе захотелось сбежать. Отпрыгнуть с его пути и ускакать подальше, петляя между деревьями. В следующее мгновение эта поистине глупая и трусливая мысль была отброшена. Что такое? Кого она испугалась? Это ведь Гарри, просто Гарри, ее друг Гарри... Гермиона чувствовала, что растерянность на его лице отражается и на ее лице тоже. Боже, как нелепо — стоять тут и пялиться друг на друга, не зная, что сказать! Что изменилось? Ничего! Все как прежде. Только... сложнее. И когда Гарри предложил им поговорить, Гермиона вцепилась в это предложение, как в чертов спасательный круг. Да, конечно, он прав, потому что все происходящее между ними, вся эта неуверенность... Это просто случайность, и им нужно только обсудить это. И они смогут общаться как раньше, и Гермионе больше не станет думать о том, каковы его губы на вкус, ей не придется гнать из головы картинки с его обнаженным, испещренным ссадинами и синяками торсом. Представлять такую горячую, обжигающе-горячую кожу под ее ледяными пальцами... Она стояла так чертовски близко и ей вдруг нестерпимо захотелось прикоснуться к Гарри. Просто почувствовать, что она все еще может сделать это, не боясь показаться нелепой. Она даже не поняла, как это произошло: просто отшвырнула учебник и вцепилась в отвороты его мантии, как будто это было жизненно необходимо. Как и сказать ему, что она скучает. Он должен знать, должен! А потом она растворилась в этом ощущении. Его широкая грудь под щекой, его сильные жилистые руки, сомкнувшиеся у нее на спине. Это было так правильно, так прекрасно. Она чувствовала себя защищенной от тревог последних дней, стараясь не думать, что основной причиной этих тревог был человек, прижимающий ее к себе. Хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, потому что в этот самый момент не нужно было думать, анализировать, пытаться понять все, что происходит между ними. Однако Гермионе пришлось отстраниться, пришлось убежать, потому что она почувствовала: они снова на краю чего-то... необъяснимого. И лучше бы им остановиться, пока не стало поздно. * * * Утренняя встреча выбила Гермиону из колеи. С одной стороны, на нее обрушилось облегчение: всю неделю ее терзала тревога, мучили необъяснимые чувства по отношению к Гарри, она так беспокоилась, что может потерять его. И то, что они собираются поговорить — это явно шаг. Вот только куда? Шаг назад, к их прежним замечательным, легким и теплым дружеским отношениям, или... И вот тут Гермиону начинало мутить. И она вдруг отчетливо поняла, что все это время по возвращению в школу она была совсем одна. Поругалась с Роном, избегала Гарри. Какой-то абсурд! Что стало с их троицей? Нужно было вернуть всё на круги своя, ведь им просто необходимо быть сейчас вместе перед лицом надвигающейся войны! Да, именно это двигало Гермионой, а вовсе не желание еще раз почувствовать, как ее затапливает будоражащими волнами мурашек от прикосновений друга. Гермиона не хотела признаваться самой себе, но грядущий разговор с Гарри пугал её до чертиков. Можно, наверное, повременить с этим. У нее много дел, учёба, а у него тренировки... Да, стоит начать с того, что проще: можно помириться с Роном. Судя по его жалобным взглядам, он давно этого жаждет. Да и Гермиона уже остыла. Он сам отыскал ее, пока она сидела в библиотеке. Вошел, заметил Гермиону и замер в дверях. Ну же, Уизли, смелее, почему ты решительный только тогда, когда говоришь обидные глупости своим друзьям? Наконец он подошел совсем близко к ее столу. — Эм, привет... — Привет. — Гермиона честно не знала до сих пор — хочет ли она этого разговора? Смотря сейчас в суетливо бегающие глаза Рона, на его нервно потирающие друг друга руки, она не могла точно ответить себе: скучала ли она вот по этому? Но Рон тоже был ее другом, и она должна была хотя бы попробовать... — Я... Мы можем поговорить, Гермиона? — Даже не знаю, Рон... Прежде, чем она успела еще что-то сказать, Рон с невероятной прыткостью опустился на стоящий рядом с ней стул и сжал ее руку. И это было... Нормально. Не отвратительно, не неловко, но и не приятно, как если бы это был Гарри... Гермиона пару раз моргнула, прогоняя наваждение. Потом аккуратно высвободила свою ладонь. Рон смотрел на нее как-то... испуганно. Как будто ожидал, что она вскочет и убежит, или залепит ему смачную пощечину. Но Гермиона не знала, что ему сказать. Она чувствовала себя странно. Совсем недавно она сама хотела помириться с Роном, забыть уже об этом глупом недоразумении. Но сейчас, глядя в его смешное веснушчатое лицо, она уже не была так уверена в своем решении. Если бы только он сам начал этот разговор... И он словно прочитал подсказку на лице девушки. — Гермиона... Слушай... Я знаю, что я законченный идиот, я кусок дерьма и... — Рон! — Нет, дай мне сказать! Я кусок дерьма, и я не стою ни одной твое слезы, и я просто не имел права... Но поверь мне: я не могу нормально спать и есть, пока ты злишься на меня! Ты моя подруга, а я так обидел тебя... Я просто не подумал... О да, в этом ты мастер! — Я просто... Ты простишь меня? Гермиона проглотила нотацию, которая уже готова была выплеснуться из ее рта в несчастное лицо Уизли. Как-нибудь в другой раз, она скажет всё это, но не сегодня. Сейчас ей было просто необходимо вернуть себе хотя бы одного друга. — Да, Рон. Конечно. Я прощаю тебя, только пообещай... Она не успела договорить, потому что Уизли вновь проявил чудеса резкости: дернулся к ней, навалился всем телом и почти удушил в медвежьем объятии. Он додумался отпустить Гермиону только тогда, когда она с шипением втянула воздух, дернувшись в его руках. — Черт, прости. У меня просто такой гигантский валун с души только что рухнул! — Рон смущенно отвел глаза, заметив, что Гермиона потирает помятые плечи. — Ничего, Рон. Мне... тоже стало легче. — Гермиона поспешно отвернулась и начала собирать учебники в сумку, чтобы Рон не заметил напряжения на ее лице. Она не знала, стало ли ей действительно легче. Ей не хотелось кривить душой, однако и признаваться в том, что последние дни без общения с Роном прошли для нее... гладко, тоже не стоило. Возможно, в ней еще тлела обида. И дело вовсе не в том, что она все время думает о Гарри и совершенно забыла о существовании Уизли. Определенно. Тем не менее, Гермиона решила, что пришло время расставить приоритеты. Что-то случилось с ними в этом году, их крепкая дружба под давлением непонятных ей вещей дала трещину, но это ерунда. Любую трещину можно заделать. И настало время заняться этим. Нужно вернуть простую и надежную дружескую компанию своих мальчишек. И раз уж она решила начать с Рона, стоит посвятить ему некоторое время. Правда, это было тяжело: как она ни старалась, она все время отвлекалась от беседы с Роном и от игры в волшебные шахматы, ища глазами растрепанные черные волосы и такое хмурое в последнее время лицо. И в какой-то миг оно промелькнуло — так стремительно, что могло бы показаться случайным видением. Однако это действительно был Гарри, скрывшийся за дверью, которая вела в спальню мальчиков. Боже, что это было? Он видел... их? А, может, он снова столкнулся с Малфоем? Рой мыслей опутал Гермиону, догадки неприятными вертлявыми насекомыми заползали под кожу. И самое ужасное — она должна была оставить их при себе. Потому что раз Гарри не подошел к ним, значит у него были на то свои причины. * * * Весь следующий день Гермиона не пыталась искать встречи с Гарри. Точнее это было что-то на грани "избегала" и "старалась не видеть в каждом проходящем мимо студенте его". Потому что, как бы она ни старалась, она его не видела. Ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином, ни в гостиной, ни в библиотеке, ни в коридорах. Беспокойство облепляло ее, словно хлопья липкого мокрого снега, и к вечеру достигло своего апогея. — Рон, ты сегодня видел Гарри? Тот поковырял в зубах, прежде, чем ответить. Гермиона закатила глаза: некоторые привычки Рона были по-настоящему отвратительны. — Ага, за завтраком. Правда он почти сразу сбежал. — Рон пожал плечами, нелепо выпячивая нижнюю губу. — А... потом? — Больше я его не видел. Я ему рассказал, что мы помирились — он ведь сам меня на это подтолкнул. Гермиона удивленно вскинула брови, а Уизли тут же замялся, осознав, как глупо это прозвучало. — Ну, то есть не подтолкнул, а скорее... хм... воодушевил? Но стоило мне об этом упомянуть, как он тут же сорвался с места, сказал, ему надо отправить письмо. А кому? Сириус мертв, а больше Гарри ни с кем и не переписывался. Гермиона вспыхнула. Сейчас ее раздирало на части от одинаково сильных желаний придушить Рона за очередную выбешивающую бестактность и немедленно броситься искать Гарри. Неужели... Его ведь не могло расстроить сообщение о том, что Гермиона помирилась с Роном, или... Возможно, он решил, что она предпочла провести вечер с Уизли, вместо того, чтобы поговорить с Гарри... Это просто нафиг сводило с ума. Куда из их отношений пропала беззаботность и доверительность? Гермиона просто перестала понимать этих мальчишек. Вдобавок, Рон начал откровенно ее раздражать. Она что, не замечала в нем этого раньше? Этих его дурацкий привычек, этой прямолинейной бестактности, этого... всего! И почему вдруг заметила? Не связано ли это с тем, что она также обратила внимание на то, как заботлив Гарри и как он чертовски привлекателен без рубашки... Так, стоп. Остановись, Гермиона! Гарри твой друг. Друг. ДРУГ! И Рон... Он бывает раздражающим, да, но при этом он милый, верный, добрый, беззлобный... — Гермиона, эй! Ты здесь? Гермиона вздрогнула. Она совершенно забыла, что все еще стоит рядом с Роном. Её охватило почти неконтролируемое желание сбежать. Наверное, это стресс. Или гормональный сбой... Или последствия недосыпа. Гермиона решила, что сварит себе успокаивающий раствор. Но сначала она дождется Поттера. И поговорит с ним наконец. Гермиона обосновалась в одном из кресел, отмахнувшись от Рона, который пытался отправить ее спать, от Джинни, которая с необъяснимым упорством выясняла, почему она не уходит в комнату. Гермиона ждала, прикрывшись очередной книгой, когда абсолютно все покинут гостиную. И вот тогда дала своему страху полную свободу действий: позволила его когтистым лапам пройтись по плечам, по спине, оставляя саднящие борозды вдоль позвоночника, разрешила ему залить в свое горло что-то густое, холодное, липкое, сворачивающееся в желудке и вызывающее тошноту. Что, если ублюдочный Малфой и его друзья снова напали на Гарри? О да, они могли... Они могли избить его так, что у него даже не осталось сил на то, чтобы добраться до гостиной. Вполне возможно он сейчас лежит где-нибудь в темном коридоре и истекает кровью. О боже, нет, ну что за бредовые мысли? Малфой, конечно, жестокий тип, но он не стал бы... Это ведь школа... Гермиона расслабила пальцы, до боли впившиеся в фолиант, и с помощью палочки ликвидировала следы ногтей, оставшиеся на мягкой коже обложки. Нужно успокоиться, чертов Гарри Поттер скоро вернется, иначе ей придется отправиться на его поиски и навалять ему похлеще всех дружков слизеринского засранца. Строчки превращались в угловатых змей, медленно расползающихся и переплетающихся в малоприятные клубки. Гермиона моргала примерно раз в минуту, делать это чаще сил не было. Она не хотела смотреть на часы, потому что боялась цифр, которые увидит там. Самым разумным было бы подняться в женскую спальню, а утром найти Гарри и высказать ему... да, высказать... Чертов Гарри, какой он бестолковый... Дурак... * * * Странное было пробуждение. Вот она видит лицо Гарри, размытое дымкой сна, а вот он уже четкий, осязаемый, теплый, улыбающийся, так близко... Гермиона протянула руку, провела по небритой щеке. Нужно было убедиться, что это он и он действительно здесь. А потом... Потом захотелось залепить этой колючей щеке звонкую пощечину! О боже, очень захотелось, она едва сдержалась, чтобы не кинуться на него и не выцарапать его чертовы зеленые глаза!.. И она почти услышала хруст, с которым надломилось ее самообладание. Почему она была так напугана отсутствием Гарри? Какого черта она вообще ждала его в гостиной? Почему ей так жизненно необходимо было убедиться, что он в порядке? Гермиона плакала, уткнувшись лбом в твердую грудь, и почти не замечая сладкого покалывания во всем теле от прикосновений сильных рук. От Гарри пахло острым мужским потом, и почему-то этот запах показался Гермионе таким упоительным. Она подавила желание вжаться в него сильнее, а в следующее мгновение Гарри мягко, но решительно отстранил её от себя и промямлил что-то про душ. О, господи, ну что за глупости... В этот момент Гермиону изнутри располосовывало непонятное чувство. Она ощущала, как органы отделяются друг от друга, теряют связи и беспомощно бултыхаются внутри, меняясь местами в произвольном порядке. Ее тошнило от этого. И еще ее тошнило от осознания, которое стекало густыми ледяными струями по распотрошенным внутренностям. Осознание того, что ей небезразличен Гарри Поттер. Небезразличен в том самом смысле. Ох, нет... Невозможно. Вы друзья и всё, никаких других отношений между вами быть не должно! В очередной раз возникло желание вскочить и убежать. От Гарри, от его притягательного животного запаха, от этих внезапно разворотивших ее изнутри чувств, от себя самой. Но вместо этого Гермиона снова вцепилась в это знакомое лицо, кажущееся сейчас таким непривычным, таким неизведанным. Просто потому что ей нужны были эти прикосновения, это шершавое горячее ощущение под пальцами, этот прожигающий сквозь круглые линзы очков взгляд. И она, кажется, готова была... податься к нему... Потому что его рот был так близко... Но этот пугающий и прекрасный момент был в одночасье разрушен. Конечно же, Роном. Гермионе стало не по себе. Потому что их с Гарри прервали, когда она и сама не знала, что хотела или скорее готова была сделать. Дискомфорта добавлял и колючий взгляд Рона, в котором смешались возмущение и неверие. Как будто он застал их за чем-то действительно неправильным! Поймав на себе этот взгляд, словно бы наполненный крошками стекла, Гермиона решила, что не готова сейчас разбираться. Встала и ушла, малодушно отвернувшись от немого вопроса в глазах, которые из привычно голубых вдруг стали почти прозрачными. Отворачиваться от проблемы, бежать от нее — в последнее время это стало обычной тактикой для Гермионы, которая раньше никогда и не подумала бы поступать подобным образом. А все потому, что она была бессильна в сложившейся ситуации. Хотя она, кажется, осознала, что происходит. Ответ болтался на поверхности, он был банален и прост: они повзрослели. О, да! Теперь их волновала не только обучение магии и борьба с вселенским злом. И осознание этого заставляло Гермиону заливаться краской и нервно хихикать. И именно благодаря этому ее горло сжало спазмом, когда случайно, совершенно случайно она подслушала разговор Джинни и ее подружки в туалете. Гермиона не собиралась подслушивать, она как раз собиралась выйти из кабинки и сказать Джинни привет, стоило ей услышать знакомый голос, однако ее остановили слова: — Все, Кэролайн, я серьезно устала ждать, когда он обратит на меня внимание! — Вы ведь общаетесь! Разве он не провел лето у вас дома? — Брось, ты ведь понимаешь, что это не то! — судя по высоким нотам в голосе, Джинни нервничала. Гермиона замерла, так и не повернув ручку двери. Напротив, она постаралась дышать тише. — Чертов Гарри Поттер относится ко мне, как к сестре своего друга, но не как к девушке! И мне это осточертело! Даже к Грейнджер он явно больше расположен, а они ведь дружат с детства, откуда бы там взяться страсти? — С чего ты взяла? — тон Кэролайн, которую Гермиона видела прежде, не понравился девушке: в нем сквозила насмешка. — О, да ты бы видела, как он ломанулся за ней в поезде, когда мой дурацкий бестактный братец обидел ее! — Джинни отчетливо фыркнула, заставив Гермиону еще больше нахмуриться. Однако, легкое негодование не помешало ей расслышать в голосе девушки обиду. — Они же просто друзья. — Друзья, конечно, но что-то я уже начинаю сомневаться в абсолютной невинности их отношений. А это значит, мне нужно действовать. Нужно переключить внимание Гарри на себя. Послышалось сдержанное хихиканье Кэролайн, затем какая-то возня и щелчок: похоже, девушка копалась в косметичке. — Не знаю, Джинни, неужели на Поттере свет клином сошелся? — Отвали, Кэролайн! В этой школе нет никого, кто мне интересен так, как он. — Ну-у-у... Не знаю, Джинни, по мне, так ты слишком зациклилась. В школе куча прикольных парней. Взять хоть этого Малфоя — он ничего. Заливистый смех Джинни смешался со звуком льющейся из крана воды. — Ты в своем уме, Кэролайн? Малфой?! — Ой, да брось, ты не можешь не признать, что он симпатичный сукин сын! И, между прочим, я слышала, как он со своими дружками обсуждал тебя. Судя по звуку, Джинни то ли реально поперхнулась, то ли изобразила крайнее недоверие к словам подруги. — Можешь фыркать до потери пульса, подруга, но я своими ушами слышала! Помнишь, на травологии, позавчера? Мне пришлось задержаться у Стебль, в это время как раз должны были начаться занятия у шестого. Когда ты прошла мимо слизеринцев, они слюной изошлись тебе вслед, а Малфой сказал своему смуглому дружку: "Не будь эта рыжая Уизли предательницей крови, давно бы ее трахнул!" — Кэролайн, это фигня. Не говори глупостей. Гермиона не видела лица Джинни в тот момент, но ей показалось, что в её голосе промелькнули нотки самодовольства. Впрочем, эта мысль довольно быстро испарилась. Хлопнула входная дверь — Гермиона поняла, что девицы ушли. На секунду прислонившись лбом к дверке кабинки, она почти тут же отшатнулась, брезгливо поморщившись. Туалет — не лучшее место для погружения в раздумья. Наспех помыв руки, она выскочила в коридор, на всякий случай огляделась в поисках Джинни и зашагала на урок, игнорируя мысли, которые бились в голове, бесцеремонно отталкивая друг друга в попытке перетянуть внимание на себя. Джинни небезразличен Гарри — это она и так знала. Однако раньше это было тихое обожание, выражающееся во взглядах, брошенных украдкой, в несмелых улыбках. Но стоило признать: в последнее время Джинни изменилась: стала раскованной, открытой, местами даже какой-то... дерзкой. И то, что она собиралась начать активные действия относительно Гарри. Хм, разве это должно волновать Гермиону? Разве это должно душить ее и заставлять содрогаться от картинок, подкидываемых воображением: Джинни, обнимающая Гарри. Ее руки, гладящие его лицо. Его те-самые-руки, зарывающиеся в рыжие волосы... Разве это... Гарри небезразлична Гермиона — а вот это уже что-то... Это то, что она старательно не пускала в свое сознание в последние дни. Это как раз то, что и казалось ей странным. "Они ведь дружат с детства, откуда бы там взяться страсти?" Слова Джинни не звучали обидно, они были скорее логичными, правильными, нормальными, но они были неприятны Гермионе. Как будто она, в конце концов, не достойна страсти со стороны Гарри! Не то, чтобы ей это было нужно, но... Так, хватит, Гермиона! Ты ведь уже призналась себе в своем отношении к Поттеру, так зачем же сейчас отрицать это в собственных мыслях? Глупо и трусливо. А ведь ты никогда не была трусихой, Грейнджер! Соберись! Тебе просто нужно понять, каких отношений с Гарри ты хочешь больше? Желаешь вернуть былую дружбу? Или тебе хочется попробовать что-то новое? То, что кроется за ненормальным желанием прикоснуться к нему, почувствовать его тепло, его силу... Гермиона не знала ответа. И вот это было действительно паршиво... * * * Гермиона никогда не опаздывала на занятия. Однако в последнее время она была так рассеяна, что чуть не забыла про зелья. Ворвавшись в кабинет сразу следом за Слизнортом, она поняла, что расплата за такую халатность дожидается ее на последней парте. Единственное свободное место было рядом с Гарри, с которым Гермиона боялась встречаться даже взглядами. В памяти сразу же всплыло их утреннее столкновение, после которого её до сих пор колотил нервный озноб. Потому что снова эти руки сжали ее так, что хотелось остаться в этих тисках навсегда и одновременно с этим сбежать как можно дальше... Гермиона так и не смогла разобраться, чего она хочет больше: вернуть доверительные отношения с Гарри или ступить на неизведанную зыбкую дорожку новых отношений. Она серьезно боялась ошибиться с выбором, к тому же ее смущал подслушанный разговор Джинни и ее подруги. Гермиона и подумать не могла, что когда-нибудь будет соперничать с младшей Уизли за парня, тем более за такого. Это смущало. Как и острый, словно скальпель, взгляд Гарри, которым он протащил ее от входа в кабинет до места рядом с собой. — Даже странно — как бы ты меня не избегала, а судьба все чаще подталкивает тебя в моем направлении, — Гарри произнес это, не повернув головы, как будто беззаботно, безразлично, но Гермиону окатило фразой, как ведром ледяной воды. Возмущенно-беспомощное "Что за чушь" вырвалось раньше, чем она смогла обдумать свой ответ. А он, вместо того, чтобы спорить, вдруг совершенно внезапно накрыл ее руку своей ладонью. Такое простое прикосновение. Пугающе-нежное. До сжатых зубов, до сведенных скул решительное и вмиг обратившее Гермиону в каменное изваяние. Настолько ей стало страшно спугнуть это. Осторожно, как будто на руку ей опустилась робкая бабочка, а вовсе не широкая мужская ладонь, Гермиона пропустила свои тонкие пальчики между пальцами Гарри. А он почти также аккуратно повторил ее движение. В этот момент возникло ощущение, что все глаза в кабинете уставились на их слишком напряженные руки. И это заставило Гермиону отдернуть свою в тот момент, когда больше всего на свете хотелось утопиться в этом непонятном чувстве, что дарило прикосновение Гарри. Остаток занятия прошел так, если бы между ними была прочная стеклянная стена. Лишь изредка Гермиона игнорировала ее, когда видела, что ее друг собирается в очередной раз испортить свое зелье. И, как обычно в последнее время, унеслась прочь из класса, стоило колоколу известить о конце занятий. Боже ты мой, как же глупо вести себя так! И с кем — с Гарри! С ее Гарри, милым, простым и таким необъяснимым Гарри. Гермиона корила себя всю большую перемену, прячась в дальнем углу двора. Она собиралась заняться этим и за обедом, но тут к ней совершенно внезапно подсела Джинни. Хотя, чего, казалось бы, в этом было внезапного? Они ведь подруги. Ну, то есть, приятельницы. И их много связывает. Например, чувства к Гарри. Гермиона почему-то ждала серьезного разговора именно об этом. И почти выдохнула с облегчением, когда Джинни начала жаловаться на придирки Макгонагал и стала спрашивать, что, по мнению Гермионы, может растопить сердце неприступного профессора. Да уж, полным идиотизмом было думать, что Джинни способна затеять разборку относительно симпатий Гарри Поттера посреди Большого зала. Возьми себя в руки, Грейнджер, кажется, ты глупеешь. Джинни продолжала что-то беззаботно рассказывать, а Гермиона лишь через некоторое время поймала себя на том, что не слушает. Вместо этого она неосознанно водила глазами по залу, пытаясь найти... Нет, нет, нельзя! Не веди себя, как влюбленная дура. Это ведь невозможно. Все, как раньше. Нужно просто почаще напоминать себе об этом. И совершенно неважно, что "как раньше" между вами уже никогда ничего не будет. * * * Панацеей от всего странного и непонятного в жизни Гермионы Грейнджер, естественно, стала учеба. Ей было невдомек, что Гарри пытался справиться со своими проблемами примерно тем же способом, правда, с меньшими успехами. Что до Гермионы, то ей удалось закопаться в занятиях, дополнительных заданиях и обязанностях старосты с головой. Она даже почти не думала о своем друге, внезапно ставшим для нее кем-то ещё. Просто вздрагивала всякий раз, когда видела его в гостиной, в коридоре, во время трапезы или уроков. В субботу утром Гермиона проснулась в приподнятом настроении. За прошедшие дни она смогла вернуться в привычную колею. Почти. От обычного состояния ее ограждало отсутствие в ее жизни значительного элемента. Сколько они уже нормально не общались с Гарри? Пару вечностей, примерно. И это тихо, практически незаметно подтачивало изнутри. Но думать об этом было просто нельзя. Позавтракав, Гермиона прогулялась до библиотеки, но почему-то в этот день компания угрюмой мадам Пинс ее не прельщала. Захотелось вернуться в уютную общую гостиную Гриффиндора. Не в надежде же встретить там Гарри, правда? Было еще слишком рано — большая комната почти пустовала. Правда, на кресле возле камина обнаружилась Джинни. В голове тут же промелькнула неуместная мысль: ее присутствие означает, что субботняя тренировка команды по квиддичу закончилась. Откинув ее, Гермиона присела в соседнее кресло, поймав на себе насмешливый взгляд. Это что, так очевидно, что она надеется увидеть здесь совсем другого человека? И он пришел, он, черт возьми, выскочил из-за двери и резко застыл, одергивая мантию и отводя глаза. А у Гермионы внутренности перекрутило ледяным жгутом. Кровь застыла в сосудах. И вся эта внутренняя бравада, все эти попытки убедить себя в том, что она перестала думать о нем каждую минуту, — всё это рассыпалось в труху. Потому что он подошел и просто сказал "привет". А потом Джинни какого-то черта предложила им позаниматься вместе. И сотни раз, которые они занимались вместе раньше, показались Гермионе ничтожными и какими-то совершенно бесполезными. Потому что она готова была променять их все на одну вот эту возможность, к которой ее непонятно зачем подталкивала девушка, влюбленная в Гарри. Наверное, она просто не знает... Не знает о чем? О чем?! О том, что ты готова сейчас рассыпаться на острые ледяные осколки под этим его взглядом? В назначенное время Гермиона была в библиотеке. И не было таких слов, которыми можно было бы адекватно описать ее состояние. Во-первых, ее трясло. Как будто она шла заниматься с разъяренным драконом. Во-вторых, ее подташнивало. От волнения и липкого страха, растекающегося по грудной клетке. В-третьих, ей хотелось поскорей увидеть Гарри. Сидя в кабинете Макгонагалл, обсуждая с ней какие-то вопросы дисциплины, она не могла сосредоточиться. Потому что отчетливо ощущала по всему телу это желание: скорее попасть в библиотеку и просто увидеть его. Гарри уже ждал ее. И снова между ними звенело это жуткое напряжение. Да что же это... — Слушай, понимаю, это звучит очень глупо, но мы можем поговорить в другом месте? Что? Зачем? От этого предложения по спине побежали мурашки. Этот решительный выпад спутал все карты Гермионы. Хотя она сама до конца не знала, что бы она делала, как вела бы себя в процессе этих "занятий". И, кто знает, может, другая обстановка не будет давить так, как это делали библиотечные полки? И она дала увести себя в старый кабинет трансфигурации на том же этаже — темный, пыльный, угнетающий. Гарри заметался между партами, явно собираясь с мыслями. Он так настаивал на этом разговоре, а сейчас вел себя так, словно это Гермиона затащила его сюда и заставляет говорить с ней, обсуждать эту щекотливую ситуацию, в которой они оба оказались. Он выглядел как загнанный в ловушку зверь. И впервые за эти дни Гермиона подумала, что Гарри, возможно, гложет что-то... Ну, конечно. Эти события в министерстве, смерть Сириуса... И все это он переживал совершенно один. Ведь Гермиона видела, что они не общаются с Роном. Видела, но не желала замечать. Закопалась в своих идиотских проблемках, в этих непонятно откуда возникших недочувствах. Бездушная сука. Что она за подруга после этого? Дерьмовейшая. Шагнув к Гарри, Гермиона вцепилась в его рукав, стараясь развернуть к себе сопротивляющееся тело. А через одно бесконечное мгновенье она оказалась в его объятиях. Прижалась к широкой груди, вдыхая слабый запах ткани и чего-то еще, чего-то, принадлежащего только ему. И руки сами легли Гарри на спину в районе поясницы, глаза сами закрылись, а все тело содрогнулось от очередного неконтролируемого потока мурашек. А потом Гарри как-то нелепо дернулся, и Гермиона почувствовала, что ей в бедро упирается твердый, как камень... о боже! Сказать, что она задохнулась от смущения, — значит промолчать. Все эти дурацкие догадки, сомнения, обрывки подслушанных разговоров — все это было неправдоподобно и давало ей надежду на то, что они еще могут вернуться к прежним привычным отношениям. Но это... Это перебивало всё, падая на соседнюю чашу весов невыносимой тяжестью. И несмотря на отсутствие опыта, она отлично осознавала происходящее: Гарри Поттер хотел ее. И для этого достаточно было робких объятий. И голова тут же наполнилась лихорадочными мыслями. О, черт... И что это? То есть, что сейчас произойдет? Что с этим делать? Это ведь неправильно, верно? Гермиону накрыла паника: вполне нормальное состояние, учитывая сложившуюся ситуацию. И в виски застучала одна-единственная мысль: нужно бежать. Потому что у нее не хватит сил и смелости разобраться с этим. Да, она струсила, но, в конце концов, она впервые в жизни столкнулась с ситуацией, когда ей в бедро утыкается возбужденный мужской член. И тот факт, что этот член принадлежит человеку, которого она много лет воспринимала почти как брата, никак не облегчал ситуацию. Она уже собиралась, правда собиралась отскочить к спасительной двери, но почему-то медлила. Что-то удерживало ее, что-то, непривычно сдавливающее низ живота, сжимающее и заставляющее едва уловимо пульсировать промежность. Что-то, вызывающее настойчивое желание плотнее свести бедра, чтобы унять это непонятное постыдное напряжение. Если бы Гермиона была чуть более опытной, она легко узнала бы возбуждение, но ее рациональный мозг из последних сил отвергал этот вариант. Даже когда Гарри зажмурился, а потом резко шагнул к ней и опустил свои губы, оказавшиеся почти до боли горячими, на ее, Гермиона не приняла растекающееся по телу ощущение. В голове продолжала истерить мысль: "Еще можно всё исправить! Нужно всё исправить!", когда сильные руки припечатали ее к стене, а губы продолжили сжигать ее заживо. В голове все еще трепыхалась слабеющая с каждой секундой мысль о том, что нужно бежать, а губы сбивчиво шептали, как же все это неправильно, однако Гермиона явственно ощущала, что сдается под натиском Гарри. Вот он снова вдавился в нее членом, уже не скрывая своего желания. Эта решительность пугала, а резкие поцелуи вызывали головокружение. Никаких бабочек в животе, нет, это больше походило на серию микроскопических взрывов, отдающихся в промежность. А невыносимее всего было ощущение вязкой влажности между ног. Трусы Гермионы насквозь промокли, и она не способна была это контролировать. Раньше ей казалось, что все эти животные порывы — точно не про нее. Гермиона просто не представляла, что означает "терять контроль над собой". Она полагала, что на такое способны лишь слабые духом люди. Но здесь дело было в другом. Сейчас она теряла контроль почти осознанно. Она упустила тот момент, когда ее руки перестали отталкивать Гарри, а ее рот призывно открылся для его требовательного языка. Но это произошло, и хотя голос разума все еще хрипел в ушах, она не желала его слушать, позволяя Гарри целовать себя. Она немного пришла в себя лишь в тот момент, когда сильные пальцы скользнули под юбку. Почти уснувший было страх снова встрепенулся внутри, роняя сбивчивые мысли: О, нет! Он не должен! Ему нельзя... Я не готова! Впрочем, была и еще одна, немного чуждая: "Он узнает, как там мокро!" Эта мысль была самой стыдной. А еще она заводила. До одурения. И что-то подсказывало: если Гарри обнаружит это, он уже не остановится. Собрав остатки воли в кулак, Гермиона прошептала: — Гарри, нет, пожалуйста! — Я не сделаю тебе больно, Гермиона. Просто дай... дай мне почувствовать тебя! Почувствовать. Не "трахнуть", не "облапать", не "грязно залезть тебе в трусы". Почувствовать. Всего лишь слово, но оно сделало свое дело — Гермионе нестерпимо захотелось подарить ему такую возможность. Ведь это Гарри и он обещал не делать ей больно. И то, как его пальцы скользнули под влажную ткань трусов, не было больно. Это было невыносимо, потому что впервые в своей жизни Гермиона ощутила неповторимые электрические разряды вожделения, прокатывающиеся по телу. Впервые она ощутила совершенно неясное ей желание насадиться на эти пальцы, ласкающие ее, и ощутить их внутри себя. А еще ей хотелось стонать. Это было за гранью ее понимания, просто в тот момент, когда Гарри надавил на особенно чувствительную точку, Гермионе захотелось откинуться на стену, грязно тереться об руку, вытворяющую с ней что-то невообразимое, и стонать. В голос. Собственно, это она и сделала, чувствуя, как через горло ее покидает малая часть напряжения, сосредоточенного между ног. Правда страх тоже не сдавался: он напомнил ей о боли, которую Гарри обещал ей не причинять, но можно ли было доверять ему в таком состоянии? Ослабевшими руками Гермиона сжала плечи навалившегося на нее Поттера. Она разрывалась между "О, боже мой, умоляю, не останавливайся!" и "Прекрати это, пока оно не уничтожило всё. Не уничтожило нас..." Потому что в прояснившемся сознании вдруг четко вспыхнуло понимание: больше всего на свете она не хочет, чтобы всё, что было между ними, оборвалось вот на этом моменте. Липком, одурманивающем, лишающем самоконтроля моменте. Гарри остановился. Его расширившиеся из-за полутьмы и похоти зрачки напоминали тлеющие угли, но он остановился. Невыносимо медленно убрал свои пальцы, а затем снова прижал Гермиону к себе. Он и не думал прекращать свою пытку. Наклонился и опалил ухо жестоким шепотом: — Ты такая мокрая, Гермиона. Это сводит меня с ума, черт! Блять, ты знаешь, как сильно я хочу в тебя? И как я хочу, чтобы ты стонала... стонала подо мной... Он как будто и не убирал руку. Эти слова заставляли Гермиону сгорать от стыда, но они же словно продолжали ласку, затеянную пальцами. Она физически ощущала, как новые порции смазки сочатся из нее, а тело заходится мелкой дрожью. — Я хочу ласкать тебя языком, — он быстро провел рукой по животу, ниже, к сжавшимся бедрам и обратно. — Ты даже не представляешь, как я хочу облизать всё твое тело... Эти слова ядом вливались в Гермиону, отравляя остатки здравого смысла. В голове не осталось связных мыслей, лишь жажда ощущений. И, о боже, это стыдно, но она чувствовала, как страстно желает, чтобы Гарри исполнил свою угрозу. Это было необъяснимо, совершенно не свойственно ей, безнравственно и так сладко, это было чем-то инстинктивным: желание, чтобы язык, ласкающий ее шею, скулы, губы, рот, проник между ног, вылизывал ее, перенимая невыносимую болезненную пульсацию. Она почти была готова умолять его об этом, но внезапно Гарри сник, как будто где-то внутри него сели батарейки. Это резкое изменение отрезвило Гермиону, но то, с каким отчаянием Гарри уткнулся лбом в ее шею, оказалось сильнее голоса пробудившегося разума. Гермиона скользнула руками по напряженной спине, ощущая выступающие мышцы, мысленно моля, чтобы эти ощущения отвлекли ее от того, что она вновь чувствовала в районе своего правого бедра. Это заставило ее вздрогнуть, а Гарри — сжать ее плечи до судороги. — Я... Боже, я не собираюсь... Гермиона! Я не собираюсь делать тебе больно! Она знала. И это знание вытесняло сосущее чувство страха, сдавливающее горло чувство стыда, шершавые, царапающие кожу изнутри сомнения. А потом он решил добить эти сомнения, раздавив их следующей фразой: — Умом я понимаю, что нельзя этого делать, но... Ох, Гермиона, я так сильно, так неконтролируемо хочу тебя! И всё. Просто чувство, что сквозь весь организм, от горла, через желудок к комку напряжения внизу живота протекло что-то густое, горячее. Однако, что удивительно, оно не оставило тяжести, напротив — внутри образовалась легкость. Все было таким прозрачным и очевидным. Гарри хочет ее. И на этот раз Гермиона безропотно приняла это. То, что в ее представлении никак не совместимо с дружбой. Стоп. А чего хочет она? То есть... За тем, что происходит сейчас, в данный момент, стоит что-то большее? Или всё, чего хочет Гарри, — это трахнуть ее у стены заброшенного кабинета? Думать было сложно, потому что то, что сжимало промежность, давило уже, кажется, и на мозг. В этот момент Гарри нежно погладил ее по талии, и Гермиона почти инстинктивно подалась к нему бедрами. Что-то внутри нее жаждало вновь ощутить его длинные пальцы... Гарри с шумным выдохом отстранился. На его лице было столько... отчаянного раскаяния! Нет, не может быть, что ему нужен лишь секс, всё это мучает его изнутри, невозможно не заметить боль, плещущуюся в его глазах. У Гермионы против ее воли защипало в уголках глаз. Что же это... что... — Что с нами происходит? — вопрос вырвался с выдохом и повис между их напряженными и все еще такими возбужденными телами. Он будто полоснул Гарри по лицу — его черты исказились. — Я всё испортил, да? — спросил он в ответ. Гермиона помолчала, покатав этот вопрос на языке. Прислушалась к происходящему внутри. Там было тихо. Никаких зияющих дыр, никакого внутреннего кровотечения в районе сердца. Перед ней все еще был Гарри, ее Гарри. Но проблема была в том, что они в данный момент словно балансировали на узкой стене, разделяющей их дружбу и что-то другое. То, что происходит, когда двое друзей внезапно осознают наличие между ними влечения. И возможно ли игнорировать это и остаться друзьями? Гермиона не знала. У нее совсем не было опыта в подобных делах. Да что там — у нее в принципе было довольно мало опыта в отношениях с людьми. Она ответила, как есть. И почти с облегчением спряталась от полного боли взгляда Гарри у него на груди, млея от ощущений его рук в своих волосах. А потом снова почувствовала это: его твердый член, требовательно упирающийся ей в ногу. Это пугало. И это завораживало. Неужели он настолько сильно хочет ее? Гермиона была не самого высокого мнения о силе своей женской привлекательности. Но ощущать продолжительную эрекцию Гарри, которую она спровоцировала, даже ничего особо не делая... Гермиону вдруг накрыло упоительное ощущение своей власти над ним. Это было удивительно. Мысли суматошно метались в голове и одна, самая дерзкая, вдруг вырвалась, даже не поинтересовавшись, хочет Гермиона ее озвучивать или нет. — Боже, Гарри, твой... — она не решилась произнести это слово вслух, но и остановиться уже не могла. Поэтому почти не контролируя себя, добавила тихим шепотом: — Поверить не могу, что ты действительно меня настолько сильно хочешь... То ли эти слова, то ли то, что Гермиона неосознанно потянулась к Гарри и легонько потёрлась о выпуклость в его штанах, резко изменило всё. В следующую секунду он толкнул ее с стене и с рычанием, почти агрессивно стянул с Гермионы трусы. Оставшись на коленях перед ней, Гарри одной рукой сжал бедро почти под самой ягодицей, вторую запустил ей между ног. Этот тут же вызвало реакцию организма: начавшее было сходить на нет возбуждение вспыхнуло с новой силой, однако его почти сразу задушил неугомонный страх, стоило подушечкам пальцев Гарри проникнуть во влагалище. Нет, Гермиона была не готова... сейчас... Гарри прервался почти так же внезапно, как и начал. Отдернул руку, словно обжегся сочащейся из Гермионы смазкой. В этот момент у нее из груди вырвался сдавленный всхлип. Она вдруг осознала, что напряжение последних минут душило ее. Это было не только возбуждение — скорее нервное напряжение, сковавшее всё тело и мешающее дышать. И это состояние было пограничным с истерикой. У Гермионы подкосились ноги и она безвольно сползла на пол, поджав колени к груди и комкая свои такие неправильно влажные трусы. На миг, только на миг захотелось расплакаться — просто от бессилия. Но им необходимо было что-то сделать с... этим. Гермиона понимала это, но не могла выдавить из себя ни слова. Просто сидела и смотрела на сумбурные попытки Гарри оправдаться перед ней. Боже, не надо, молчи! Не извиняйся! Как ты не понимаешь — мы оба виноваты! Да и стоит ли говорить о вине? Разве мы оба не хотели этого? Да, определенно нужно было сказать об этом Гарри. Иначе он покончит с собой путем самобичевания. — Гарри... То, что произошло... Думаю, мы оба в этом виноваты. Кажется, она попала в точку: на лице ее друга появилось недоверчивое выражение, как будто она только что сказала одновременно глупую, смешную и неприличную вещь. Но сейчас это было неважно. Важно было объяснить. Ему и себе. Объяснить, что это не ошибка. И это то, что не должно разрушить их отношения. Во что бы они не превратились... теперь. * * * Спустя время Гермиона не могла вспомнить тот их разговор на полу. Она помнила лишь свое признание. Свое поражение перед действительностью. Перед тем фактом, что она влюбилась в своего лучшего друга. Отвергнув симпатию второго. И еще она отчетливо помнила руки Гарри в своих волосах и его сбивчивое осторожное дыхание на своей шее. Время стерло и страх, который накрыл ее позже, в гостиной, когда раскрасневшийся от негодования Рон обвинял своих друзей в том, что они трахались за его спиной. Гермиона смутно помнила, что готова была пойти на попятную, потому что по-настоящему испугалась, столкнувшись с реакцией Уизли. Скольким еще людям принесет боль новость о том, что Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер... Ох! Тогда казалось правильным прекратить это, пока они не сделали хуже, пока не испортили всё. Потом она, кажется, несколько дней избегала его, хотя на деле — избегала себя. Никак не желала признавать, что ее чувства к Гарри сильнее всего, что происходило вокруг. Вместо этого она гнала прочь все мысли, как-либо связанные с ее лучшим другом. Столкновение в гостиной показало ей, насколько сильно ее поведение мучает Гарри, но столько всего удерживало Гермиону от решительных шагов в тот момент! Например, Рон, источающий неприязнь. Несмотря на скверное поведение Уизли и на то, как он раздражал Гермиону в последнее время, обижать его совершенно не хотелось. Ей представлялось, что известие об ее... романе с Гарри просто убьет Рона. Она упорно отгоняла от себя мысль о том, что былых отношений в их троицу не вернуть и продолжала прятать от Гарри глаза. А сама изнывала. Воспоминания о его прикосновениях, его губах, его ласках не давали ей спать. А больше всего прочего душили воспоминания о словах. Стоило воспроизвести в голове одну из фраз, оставшихся в пыльной полутьме заброшенного кабинета трансфигурации, как в животе тут же холодело и начинало что-то шевелиться. Возможно, это не было похоже на бабочек, но там определенно трепыхалось какое-то существо, мешая Гермионе сосредотачиваться хотя на чем-нибудь. Эти непонятные спазмы возникали и тогда, когда ее взгляд натыкался на Гарри в толпе студентов. И даже когда она видела кого-нибудь, просто похожего на Поттера. И это все больше походило на паранойю: она начинала видеть его в каждом втором темноволосом студенте, независимо от того, какого он был роста и возраста. Спустя время вспоминать все эти нелепые попытки зацепиться за прошлое, за привычное, было смешно. Рон, крививший губы при виде нее, громко фыркающая Джинни, косые взгляды однокурсников, которые, на самом деле, существовали лишь в воображении Гермионы, — все это не имело ровным счетом никакого значения. И их встреча и невероятное, крышесносное... что-то не стало переломным моментом, нет! Потому что Гермиона приняла решение ещё тогда, сидя на полу в старом классе трансфигурации. Решение оставить платонические отношения с Гарри Поттером в прошлом и дать шанс новым. Она не хотела подводить это под пошлые определения, вроде "новый уровень" или "больше, чем дружба". У них не было ничего больше, чем их дружба. Просто к ней добавилась страсть, позволившая им стать ближе. И это стоило всех прочих отношений со всеми прочими людьми на земле. * * * Гарри зарылся в волосы Гермионы и шумно вдохнул их запах, пропуская через ее расслабленное тело легкие разряды. Ему больше не нужно было делать это украдкой. Никогда. Он мог делать это даже при толпе одноклассников. Упоительные мысли распирали его изнутри, а ощетинившиеся демоны, терзавшие столько дней, нехотя покидали тело. Гермиона чуть сильнее прижалась к груди Гарри, а потом положила ладошку на бедро, совсем близко ко все еще твердому члену. Месяц назад даже мысли о подобном были способны спалить ее ярким пламенем стыда. Но сейчас она жаждала прикоснуться к Гарри и готова была сделать всё, чтобы ему было хорошо. Пальцы решительно расстегнули ремень, пуговицу, ширинку и легонько пробежались по твердой плоти. Гарри дернулся, заставляя Гермиону поднять голову и посмотреть на него. Ее глаза блестели. Это было похоже на похоть, но она была какой-то... непорочной. Разве такое возможно? Абсурд, оксюморон... Гарри захотелось рассмеяться и облизать её блестящие губы. Хотя сейчас она делала это гораздо эффектнее: привычным жестом закусила нижнюю и медленно выпустила ее, слегка прижимая зубами. В этот момент ее ладонь настойчивее сжала член Гарри, заставляя его до боли сдавить челюсть. — Во что ты меня превратил, Гарри Поттер, — прошептала она, опуская горячий поцелуй на его шею. Проводя языком вдоль ворота рубашки. Оттягивая ткань трусов и проходясь прохладными пальцами по выступающим венам. — Не вали всё на меня, Гермиона Грейнджер, — усмехнулся Гарри, легко поглаживая её крестец. Вторая рука лежала на диване, но он намеренно не пускал ее в ход: ему было ужасно интересно, что Гермиона собирается делать с ним, поэтому он не решался отвлекать ее. Гермиону уже отпустила расслабленность после оргазма и она чувствовала, как внутри снова назревает вожделение. Как она вообще жила раньше без этого захватывающего ощущения, приятно сжимающего грудь в районе солнечного сплетения и оплетающего теплом низ живота? Она приподнялась, нависла над улыбающимся напряженной улыбкой Гарри и медленно стянула его джинсы. Затем начала все также неспешно расстегивать рубашку, роняя поцелуи на открывающуюся грудь. Он задышал чаще, его пальцы неловко скользнули под юбку Гермионы и впились в ногу. Кто вообще мог когда-либо представить их в такой... позе? Гермиона нервно захихикала, прижавшись к груди Гарри, но тут же взяла себя в руки. Себя и его жаждущий разрядки член. Играть с ним и дальше было бы просто бессердечно. Поэтому она почти сразу начала ритмично ласкать твердый ствол, прячась от все еще терзающего ее легкого смущения в поцелуе, съедая сладкие, сдавленные стоны Гарри. О боже, он никогда к этому не привыкнет! Ее нежные прикосновения раздирали его как будто впервые, полностью отключая способность связно мыслить, забивая ватный мозг кристально чистыми ощущениями: нежные губы, ласкающие его лицо и шею, решительные движения мягкой ладошки по члену, короткие вспышки в области поясницы, возвещающие о приближении оргазма... Внезапно Гермиона замерла. — Что... Что-то не так? — Гарри едва сдерживался, чтобы не завыть. Его лицо исказила мука, которую он даже не пытался скрыть. — Все хорошо, — прошептала Гермиона, нерешительно кусая губы. Что нашло на эту девчонку? Ответ Гарри получил буквально через секунду, когда Гермиона резко опустила голову и, обхватив губами головку члена, медленно скользнула вниз, одновременно сжимая его у основания. По телу прошлась волна почти болезненных мурашек. Кажется, они содрали с него кожу, по торсу распространилось покалывание. Пламя нечеловеческого и такого приятно напряжения облизало живот Гарри изнутри в тот момент, когда Гермиона выпустила его плоть с едва слышным чмоком и тут же снова погрузила в свой влажный рот. Она делала это мучительно медленно, смакуя собственные ощущения. Сомнения о том, что это может быть омерзительно, покинули Гермиону почти сразу. Это было скорее непривычно, хотя, стоило ей один раз чуть дальше насадиться на член, как она почувствовала неприятный спазм в горле. Что ж, к таким подвигам она пока не готова. К тому же, судя по рычанию Гарри, его вполне устраивало и не слишком глубокое проникновение. Его пальцы, сжимающие ногу Гермионы, скользнули выше и беспрепятственно проникли во влагалище, все еще влажное. Или вновь влажное, потому что трудно было отрицать: ласкать член Гарри ртом было невероятно возбуждающим занятием. Гермиона немного прогнулась в спине, изменив угол, под которым в нее входили пальцы, и невольно охнула от удовольствия. Это заставило ее немного ускорить темп. — Гермиона... остановись... я сейчас... Гарри попытался мягко отстранить девушку, но она лишь сильнее сжала его ствол в последний раз максимально глубоко впустила в свой рот, упирая головку в нёбо. Протяжно застонав, Гарри излился в горло девушке, резким движением вытаскивая не успевший обмякнуть член. Ощущение от теплой стекающей по горлу спермы тоже было скорее необычным, чем противным. Гермиона подавила желание закашляться и улыбнулась, глядя на блаженное лицо Гарри, откинувшегося на мягкие подушки. Его ресницы едва заметно подрагивали, грудь мерно вздымалась, а рука, секунду назад ласкавшая Гермиону между ног, безвольно опустилась рядом с ее коленом. Такой умиротворенный. Это выражение в противовес хмурости последних недель радовало Гермиону. Легко погладив Гарри по щеке, она опустила голову ему на грудь. — Как думаешь... Люди когда-нибудь привыкнут к тому... Ну, к нам? — спросила осторожно, потому что знала — ее сомнения и метания доставили ему уже достаточно боли. Рука Гарри зарылась в пышные волосы. — Я думаю, мне плевать на людей. Пока ты рядом, люди могут идти в задницу и оставаться там столько, сколько сами посчитают нужным. — Гарри! — Да, да, точно, я обещал не сквернословить. Я постараюсь. Если ты обещаешь больше не бегать от меня. — Больше никогда. Обещаю. — Спасибо, — Гарри опустил легкий поцелуй на висок Гермионы. — Это всё, что мне сейчас нужно для счастья.