Олеандр

Шрамы

— Итачи, что ты тут делаешь? — Я пыталась вспомнить момент, когда парень вошел, но всё тщетно.
Его лицо застыло непроницаемой маской, лишь глаза выдавали истенные чувства.
— Итачи, — прошептала, боясь того, что он не сможет справиться с яростью.
Он осмотрел мою руку. Чувствуя, как лицо искажает гримаса боли, я изо всех сил держалась.
— Где чистое полотенце? — сдавленно проговорил Учиха-старший.
— В ванной, снизу на полке.
Он поднялся и быстрым шагом направился в ванную.
Тем временем, я наблюдала за отцом:
он сидел на полу, недалеко от меня. В его карих глазах застыл ужас, губы судорожно сжимались и разжимались.
— Рин, я… Я не хотел, прости, — еле слышно проговорил он. Впервые отец извинился за свой поступок, что очень меня удивило.
Вернулся Итачи с полотенцем в руках. Опустившись на колени, он завязал на моём предплечье что-то наподобие жгута. От запаха крови кружилась голова, в ушах звенело.
— Рин! Тебе срочно надо в больницу! — Он взял меня на руки.
— Я могу сама идти, — прошептала я.
— Так будет быстрее.
— А что с папой?
— Я позвонил Саске. Он из всех самый трезвый — приедет и всё уладит, — объяснял Итачи, спускаясь по ступенькам.
— Я переживаю за него. — Мой голос практически не дрожал, что не могло не радовать.
— Лучше бы о себе переживала. — На лице парня проскользнула горькая ухмылка.
Через пару минут, Итачи бережно усадил меня на пассажирское сиденье, а сам сел за руль. Мгновенье － заскрипели шины, и машина, распугивая прохожих, стремительно понеслась на север, к ближайшей больнице.
— Не гони так! — от бешеной скорости меня слегка замутило. Парень послушался и слегка сбавил скорость.
— Прости, — подавленно проговорил он. Только сейчас я заметила, что прекрасное лицо Итачи было перекошено от гнева.
— Это моя вина.
— Ты ни в чём не виноват!
— Если бы я пошёл с тобой, этого бы не случилось.
— Но это всего лишь порез. — Я пыталась быть более убедительной. — Всё обошлось!
— В том то и дело! Могло быть намного хуже! — От гнева Учиха утопил в пол педаль газа. Машина утробно зарычала и дёрнулась так резко, что меня вдавило в кожаную спинку сиденья, а желудок прилип к позвоночнику.
Ахнув, я вцепилась здоровой рукой, в предплечье Итачи, и тот поспешно нашарил тормоз.
— Прости, — хрипло ответил он.
— Тебе не нужно каждый раз извиняться, — выдохнула я.
— Такое часто происходит? — Учиха-старший не сводил глаз с дороги. Я вопросительно на него посмотрела. — Он часто с тобой так поступает?
Я задумалась.
— После смерти мамы это стало нормой. — подавлено ответила я, устремляя взгляд на дорогу. Рука начала болеть всё сильнее, и я чувствовала, как полотенце всё больше и больше пропитывалось кровью.
— Разве ты не единственная память, которая осталась после неё?
— Он очень любил её. Это был День моего рождения, мне тогда исполнилось пятнадцать. Шёл сильный дождь, а мама спешила домой, чтобы поскорее поздравить меня. Она не справилась с управлением, выехала на встречную полосу и врезалась в фуру. Думаю, из-за этого он меня ненавидит, и из-за этого я ненавижу себя. Если бы не мой День рождения, она осталась бы в живых. — Я всхлипнула.
— Мне очень жаль, но ты не виновата. — Столько сожаления в голосе я никогда не слышала. — Ты не думаешь, что он мог нанять того психопата?
— Нет. — Я отрицательно покачала головой. — Как ты сказал, я единственная память, оставшаяся после неё. Как бы он меня ни ненавидел, папа не может меня убить.
Тем временем машина припарковалась у входа в больницу, и через несколько минут мы были уже у стойки регистратуры.
Народу было немного, поэтому дежурный врач был свободен и смог меня принять.
Я прошла в процедурную — длинную комнату с несколькими койками, окруженными полупрозрачными занавесками-ширмами.
Следом за мной вошла доктор. Она была молодая, светловолосая, а на бейджике красовалось: «Доктор Сенджу».
Она жестом пригласила меня сесть на стул.
— Где ж ты так умудрилась? — Её голос был нежным и уверенным одновременно.
Я поморщилась: доктор Сенджу чем-то обожгла мою многострадальную руку.
— Неудачное падение, — протянула я, нервно хихикнув.
Жгучая боль в руке постепенно
уходила, однако время от времени напоминала, что рана всё-таки есть. Может, отвлекусь, если удастся сосредоточиться на её лице? Вот женщина склонилась над моим локтём, и золотистые волосы сверкнули в ярком свете лампы. Что-то обожгло руку — я старательно терпела.
Пим! Пим! — падали на стол осколки, извлечённые из раны. Удивительно, сколько стекла в моей руке! Очень хотелось взглянуть на растущую горку, но при моей склонности к тошноте при виде крови это далеко не лучшая мысль.
Затем доктор Сенджу проверила, все ли осколки удалены. Одобрительно кивнув, она взяла большую ватную палочку, с которой капала густая жидкость карамельного цвета, и обработала все порезы. Сильно пекло.
Доктор наложила повязку и сказала:
— Ну вот и все! Завтра надо приехать на перевязку. Можешь идти.
Поблагодарив женщину, я вышла из процедурой. У входа меня ждал Итачи. Он был более спокойным.
— Как себя чувствуешь? — протянул, потрепав меня по волосам.
— Жить буду, — уверенно заявила я и улыбнулась.