То,что не скроешь Часть 3 |Лиза Ира|

6

— Ты меня избегаешь? — старалась Лиза звучать непринужденно и легко. Будто в шутку.
— Лиза, ну что за вопросы?
Так и не ответила ведь, — усмехнулась Лиза.
— Ира, ты все еще репетируешь речь? Скажи, что дело в этом.
Секунды тишины. Лиза не видит ее, но может представить, как та закусывает губу, прежде чем ответить.
— Можешь приехать ко мне?
— Прямо сейчас? — оторопела Лиза. — Прямо к тебе?
— Да. Сможешь?
— Эээ… Да, конечно! Уже выхожу!
***
Замок щелкнул за спиной, и Лиза обернулась, так и не успев разглядеть комнату, в которой оказалась впервые. Все убрано и чисто, и только халат на одной из кроватей ломал симметрию комнаты. Лиза не успела ничего, потому что Ира буквально набросилась на нее. Лиза не успела ничего: попала в ураган, в самый эпицентр, где электрические разряды бури мешались с потоками бешеной воды. Ира несла ее вместе с собой: путались движения и ощущение, все кружилось. Первое, что ощутила Лиза — легкий холодок воздуха голой кожей. А что с рубашкой? Все нараспашку.
— Погоди, погоди, — схватилась Лиза за руки Иры, но та выкрутила их, потирая. — Ира… — начала Лиза, но споткнулась на словах, когда зацепилась взглядом за ее руки.
Ни браслета, ни часов. Красный след на одном запястье.
— Что такое? — спросила Ира встревоженно, опять кинувшись обнимать Лизу, пряча руки за ее спиной.
— С тобой все в порядке, Ира? Что-то случилось?
Ведь что-то случилось. Откуда взяться буре иначе?
— Ничего не случилось. Я просто хочу тебя. Ты разве меня не хочешь? — выпрашивали темные глаза.
— Конечно же, хочу. Просто… Мне показалось…
— Тебе показалось, — притянула Ира ее ближе.
Лиза застыла, вглядываясь в ее лицо, ничего не предпринимая.
— Сейчас, подожди, — спохватилась Ира и бросилась к телефону на столе.
Четкий ритмичный бит разрывал динамик, прерывая мысли Лизы, которые она тщетно собирала в предложения.
— Рамштайн? — удивилась она.
— Да.
Ира подготовилась заранее: подальше Зелену, пожестче музыку.
— И погромче, — хищно улыбнулась она.
Эта улыбка тоже незнакома Лизе. Чужая. Ира будто другая. И ее запястье. Сигналы, кричащие в голове, перебились другим: Ира впилась в ее рот, с жадностью, напролом. Она наступала, не давала сделать и шага, приперев Лизу к двери. Почти сдирала одежду и с Лизы, и с самой себя. Застежки, пуговицы, молнии, ремни: все рассыпалось под ее натиском, царапая, кусая кожу. Лиза обхватила руками ее голову, приостанавливая:
— Ты точно этого хочешь, Ира?
Сигналы, стучащие паникой в голове, никуда не делись.
— Хочу, — без запинки в ответ.
«Хочу» в каждом движении. Но чего ты хочешь?
Джинсы Лизы болтались на уровне колен, белье с ними же. Рубашка висела, рукавами застревая на локтях. Ира торопилась, хватала, трогала, сжимала. Она стояла абсолютно голая перед Лизой, но Лизе казалось, что голая — она сама, хотя одежда все еще оставалась на ней.
— Подожди, — останавливала Лиза, поднимая руки, протягивая их. Но Ира перехватила ткань рубашки, зажимая Лизу в этих наручниках, почти обездвижив.
— «Подожди» чего? — переспросила Ира, не ослабляя хватку.
— Я не готова еще, — облизнувшись, выдавила Лиза.
— Оставь это мне, — проследив взглядом за ее языком, ответила Ира.
Ртом припала к губам, пробираясь за них, выискивая язык, вызывая его, посасывая. Лиза застонала прямо в ее рот. Почувствовала, как Ира положила руку на ее лобок, как протиснулся палец, надавливая на клитор. Лиза все еще сухая, голова все еще думает, вызывает: что-то не так. Остановись! Останови ее. Скажи ей.
Но Ира сосала ее язык, не оставляя ни единого шанса хотя бы на одно слово. Неожиданно опустилась на колени, резко стаскивая джинсы ниже, до самого пола. Нет, не так! Не это!
— Ира!
Ира не слышала ничего. Рамштайн долбил изо всех сил. Она опять настойчива. Сосала, но уже не язык. Все еще сухо, но мокло с каждым толчком ритма музыки. Лиза прижалась ладонями к стене, упираясь.
— Ира… — стихал ее голос.
Губы Иры раскрылись, обхватывая все: слюна мешалась с проступающей влагой. Язык прокладывал дорогу, толкая. Ира стучалась к Лизе, хотела вернуться к ней. Заполучить.
Лиза больше ничего не говорила, игнорируя сигналы в голове. Все они сводились в один общий серый шум, заполняя голову, и сквозь него пробивались слова.
«Раз!
Вот восходит солнце.
Два!
Вот восходит солнце.
Три!
Самая яркая звезда из всех.
Четыре…
Вот восходит солнце».
[*]
Пальцы внутри нее. Лиза чувствовала только это присутствие. Остальной Иры будто бы и не было рядом. Тело Лизы не хотело реагировать, хотя ведь она знала, что мокрая. И музыки больше не слышно: перерыв между песнями. Ира приостановилась, пальцы выскользнули, оставляя влагу на животе.
— Что с тобой, Лиза? — поднялась Ира.
— Ты другая сегодня, — прошептал Лиза, вглядываясь в глаза напротив, но не находя в них то, что искала.
— А мне кажется, что это ты другая сегодня.
Лиза молчала, раздумывая. Может, и правда? Это она другая, и все ей кажется?
— Может, мы обе сегодня другие? — гадала она.
— Не знаю, может быть, — отступила Ира на шаг, пряча грудь за сложенными руками.
Абсолютно голая: ни одежды, ни браслета, ни часов. Лиза знала, что часы Ира снимает каждый вечер перед сном, когда бегать за временем нет ни сил, ни желания, а утром перед выходом они вновь на руке. Вот только…
— Где твой браслет?
— Он мне больше не нужен. Я давно его не ношу.
— Что с твоим запястьем?
— Натерла часами.
— Ты носишь их на другой руке.
Лиза рисовала ее руки столько раз, она знает.
— Ты об этом хочешь поговорить? Сейчас? — процедила Ира в сторону.
— Ира, да что случилось? — не вытерпела Лиза, разом натягивая джинсы.
— Почему ты постоянно спрашиваешь меня об этом? — оглядывалась Ира по сторонам. Где вся ее одежда?
— Потому что хочу понять, почему ты мне врешь, почему ведешь себя так странно, почему не даешь себя трогать. Вот это вот все!
— А ты разве хочешь меня трогать?
— Откуда вообще такие вопросы? — недоумевала Лиза.
— А откуда допросы про этот дурацкий браслет?
Ира бросилась с места в поисках одежды, поднимала, кидала обратно.
— Ты поговоришь со мной? — спросила Лиза тише, наблюдая, как вещи летают по комнате.
— Я не знаю, о чем говорить! Ты устроила допрос про этот браслет посреди секса. Я для тебя какая-то странная. И я не понимаю, почему ты…
— Ира! — остановила ее Лиза, положив руку на плечо. — Вот твой халат.
Та молча взяла протянутое, резко натягивая и перевязывая ремешок так, что тот скрипнул от натяжения. Лиза села на кровать, выключила музыку. Смотрела на Иру. Та не сделала и шага с места.
— Сядешь рядом со мной? — спросила Лиза, двигаясь.
— Нет, — сверкнули глаза.
— Я не должна была тебя допрашивать, — спокойно произнесла Лиза.
— Нет, не должна была, — руки все еще на груди, глухим засовом.
— Ты должна была остановиться, когда я попросила, — так же ровно произнесла Лиза, не спуская с Иры глаз.
Та молча жевала губу. Остановилась. Губы приоткрылись, опять сомкнулись. Ответ, готовый или нет, остался при ней.
— Ты, наверное, меня не поняла? Не услышала?
— Наверное, — отвела Ира взгляд.
— Ну ничего, бывает, — улыбнулась Лиза.
Ира уставилась на нее, в шоке открыв рот.
— Красивый халат, — кивнула Лиза головой, удивляя Иру еще больше. Халат? При чем тут халат?
— Да нормальный халат, — принялась Ира разглаживать его, как будто шелк мялся хоть когда-нибудь. — Обычный халат, — бормотала она.
— Помялся? — заботливо поинтересовалась Лиза, и Ира подняла на нее взгляд, в недоумении хмуря брови.
— В какие игры ты со мной играешь, Лиза? При чем тут халат? Почему мы про него говорим?
— Ну, — поджала Лиза губы, — если мы не можем обсудить, почему у тебя следы от браслета на той руке, на которой ты его носишь, то есть больше не носишь, что неправда, то наверное, халат — лучшая тема для разговора. Новый? В Бостоне я его не видела, — прилегла Лиза на подушку, откидываясь, расслабленно улыбаясь.
Ира смущенно улыбнулась и покачала головой. Отклеила ступни от пола, сделала пару шагов и присела рядом. Лиза приподняла руку, и та нырнула под нее, укладываясь поудобнее.
— Я его тут купила. Тот случайно запаковала с другими вещами. Он теперь в Огасте, — отозвались ее слова у Лизы в груди.
— Скоро будешь и его носить, — провела Лиза пальцами по ее волнистым волосам.
— Буду, — придвинула Ира голову ближе, закрывая глаза, принимая ласку. Глубже пальцы в волосы. — А как твоя пижамка? Я в последнее время ее не видела.
— Не видела? Ты же сама ее снимала с меня недавно.
— Да, точно ведь, — улыбнулась Ира.
— Когда твоя защита, Ира?
Может, дело в этом?
— Уже все прошло. Вчера днем. Не было публичной защиты, только разговор с куратором. Скучно.
— Не дали тебе покрасоваться?
— Нет, — прозвучало с наигранной обидой в голосе. — Зря старалась.
— Да не зря, конечно же! Пригодится все. Вот как приедешь в Огасту, так сразу всех свалишь наповал. Следом я прикачу и еще жару там всем задам.
— «Сразишь» наповал, а не «свалишь».
— Да, обязательно всех «сразишь». «Свалить» наповал, это как ты меня сегодня. Надеюсь, с ними ты такого делать не будешь? — посмеялась Лиза.
Она, разумеется, шутила. Как и сегодня по телефону, когда очевидное можно было спросить только шутя. Ира не смеялась. Все это было не смешно, и она прекрасно это понимала. Ведет себя словно маленькая. Сама себя бесит. Все неправильно, каждый шаг. Как только Лиза ее терпит? И все это вообще?
— Я должна была остановиться, — признала она, прокашлявшись, — когда ты попросила.
Рука, перебирающая волосы, застыла на мгновение.
— Ира? — спросила Лиза серьезно.
— Да? — приготовилась Ира к последствиям признания.
— Мы на правильной кровати лежим? Это твоя?
Ира рассмеялась, скорее от облегчения, легко шлепнув Лизу по животу, вибрирующем от смеха.
— На правильной. Все правильно. Как ты угадала? — подняла она взгляд на Лизу.
— Она стерильно чистая и выглаженная, а подушка лежала ровно параллельно стенке, — проговорила та на одной ноте.
Секунды раздумчивого молчания, между бровей нарисовалась складка.
— Там халат твой лежал, — не стала Лиза мучить Иру дальше, и они опять рассмеялись.
Ира уставилась на Лизу, разглядывая ее спокойное лицо, вспоминая все то, что произошло буквально минут десять назад. Лиза была спокойной и тогда. Удивительно! Ей показалось на секунду, что это конец. Всему конец. Вот сейчас они поругаются: будут кричать, махать руками, метаться по комнате, кружа, выскажут в гневе то, о чем будут жалеть потом всю жизнь. Так и разъедутся. Конец всему! Что вообще на нее нашло? Иногда ей казалось, что она и сама себя терпеть не может. Хоть оставляй себя в номере и убегай, куда глаза глядят, не оборачиваясь. И не нужен никакой якорь, чтобы знать дорогу назад. Но главное, как Лиза со всем этим мирится? Как можно такое выносить?
— Ну, о чем ты там думаешь, м? — спросила Лиза. Пальцы ее вновь нырнули в волосы Иры, поглаживая, рассекая волны.
— Как ты меня терпишь? — отважилась Ира на самый страшный для нее вопрос. Отчего-то показалось, что когда вот так вот лежишь в ее объятиях, глядя снизу вверх, можно спросить даже это.
— Я не терплю тебя, — нисколько не думая, ответила ей Лиза.
Такой простой быстрый ответ. Так может быть? Это правда?
— Не веришь мне опять? — распознала Лиза сомнения на ее лбу.
— Я сама себя порой терпеть не могу, — потупила Ира взгляд.
— Ну и зря, — улыбнулась ей Лиза. — Ты с собой все время. Я тебе завидую. Мне бы тоже так хотелось, — прижала она Иру ближе.
Лиза все время ставит ей пятерки. Когда-нибудь она устанет от всего этого. Двойка за поведение, вон из класса! Не хлопайте дверью, мисс Лазутчикова.
— Ира, иногда мне кажется, что ты забываешь, какая ты замечательная на самом деле. Что-нибудь тебя расстраивает, и ты забываешь, какая ты. Хочешь, я буду напоминать тебе об этом?
Зайдите обратно, обсудим ваше поведение.
— Думаешь, поможет? Я себе всю руку отшлепала, чтобы вспомнить, где я и кто я! — подняла Ира вверх веское доказательство.
Лиза перехватила запястье, притянула ближе, к губам. Легко касалась красного следа, нашептывая ранам заживляющие заклинания:
— Ты прекрасна, — еще один поцелуй, — ты замечательная, Ира…
— Не говори так, Лиза, — уткнулась Ира в ее плечо, пряча лицо. Это не так. Не так!
— …умная, сильная, удивляющая, поражающая, смешная, безумно красивая, потрясающая, настойчивая…
Поцелуй на каждое слово, вокруг запястья, новым браслетом, другим якорем. Ира пряталась, зарываясь глубже в обнимающую ее Лизу, но все слышала, каждое слово. И сама начинала верить, что все это про нее.
Слова кончились, а поцелуи продолжались. Мягкое нежное прикосновение: язык застыл на венке. Губы примкнули следом: скрепить произнесенное заклинание. Язык скользит дальше, по ладошке, и Ира начинает задыхаться от нахлынувшей на нее нежности, выныривая из своего укрытия. Лиза целует ее пальцы, все так же нежно, и Ира больше не может бездействовать. Погружает пальцы в ее рот, прямо по зубам. Лиза сосет ее пальцы, пробует языком, смакует вкус. Упругая мягкость под пальцами: Ира млеет от этого ощущения. Так знакомо ей это, только совсем в другом месте. Лиза сжимает ее ладонь и тянет ее руку ниже, под все еще не застегнутые джинсы. Мокрые пальцы по мокрой Лизе. Слюна смешивается с влагой. Ира закрывает глаза, представляя, двигаясь наощупь. Лиза выгибается под ней, подставляясь под руку. Все набухает, расцветает прямо под пальцами. Они мнут, утопают, продавливают. Вот бы увидеть все, что она делает с ней!
— Разденься, — просит Ира, не желая убирать руки.
— Ты тоже, — стаскивает Лиза джинсы, ровно настолько, чтобы было видно все действие. — Сядь на меня.
Они смотрят друг на друга, пока Ира усаживается сверху, привстав, приподнимая полы халата. Под ним ничего. Ремешок разошелся, ткань сползает с плеч, оголяя. Лиза ведет рукой по ее напряженному бедру, выше под халат. Ничего не видно, но ощущается все прекрасно: Ира сама течет. Она ахает, приоткрывая рот, когда пальцы прижимаются к горячему. Все еще не разрывают контакт, всматриваясь друг в друга.
— Как ты хочешь? — спрашивает Лиза, не отводя взгляда, хотя ей очень хочется увидеть, как Ира прижимается к ней. — Покажи. Прямо на мне.
— Смотри, — указывает Ира, опуская глаза.
Медленное движение сверху вниз, легкое поглаживание. Лиза вторит ей и ждет новых указаний. Пальцы спускаются еще ниже, находят источник влаги, купаются в желании. И вновь вверх, задевая, дразня. Лиза сжимает губы, но держится. Повторить все в точности, не сорваться, не отводить взгляда, не терять контакта. Опять вниз, надавливая сильнее уже по скользяще мокрому. Ира делает все это мучительно медленно. Выдох Лизы срывается шумным всхлипом. Она прижимает рот свободной рукой, а другой повторяет то же самое: сильное медленное давление. Какая потрясающая игра! Ставки высоки — не сорваться и повторить все заново. Грудь поднимается чаще, но обе держатся. У Иры первый ход, и она этим пользуется. Нависает над Лизой, упираясь в подушку рукой, смотрит прямо в ее лицо, на то, как тщетно зажимает Лиза рот, удерживая дыхание, бьющееся у нее в груди. Сейчас Ира выпустит его на волю и поймает своим ртом. Она отнимает руку Лизы от ее лица, губы ложатся на губы, а пальцы больше не медленные и не осторожные. Они пляшут на Лизе, быстрыми порхающими движениями, вжимают клитор, играют с ним. Лиза едва поспевает за ней, продолжая игру «повтори».
Повтори, что ты сказала до этого. Все эти волшебные слова, оставляемые на мне поцелуями. Скажи еще раз, что меня не надо терпеть, что меня можно любить. Скажи мне это еще раз, Лиза! Не дай мне усомниться в этом больше никогда.
Дыхания становится мало, они буквально делят кислород в одном поцелуе. Мутнеет сознание, становятся чище ощущения. Ира отрывается от Лизы, упираясь лбом в лоб. Больше никто не играет, все очень серьезно. Стремятся друг к другу, на пальцы, на встречное движение на всей скорости.
Прямо по встречке, лоб в лоб.
Бедра Иры сжимаются, ловят руку Лизы, зажимают между. Она трется сама, как хочет в эту секунду. Пустое чистое сознание, и в нем слова Лизы, скачущие на выдохах.
— Как же... ты... прекрасна... Ира.
Столкновения не избежать, а перед ним — последний рывок, вырываемый вскриком. Ира дергается еще раз навстречу, застывает там, рассыпаясь на осколки, на тысячу. В ушах шумно: слышно только, как Лиза ловит свой последний выдох перед оргазмом, следуя за ней. Не хочется открывать глаза.
***
— Как ваша задача? Успешно? — поинтересовалась Зелена, помешивая ложечкой чай, переводя взгляд с одной на другую.
Ира сидела в халате, и Зелена была готова поставить сто баксов на то, что под ним нет ничего. Совсем. Абсолютно. Лиза открыла рот, уставившись на Зелену, параллельно отмечая пронзительно холодный цвет глаз, хотя ответа на этот вопрос у нее не было. Задача? Какая еще задача?
— Успешно решена, — ответила Ира за обеих и развернулась к Лизе, поправляя волосы, успевшие завиться. — Я рассказывала Зелене, что у нас сходится область интересов, и иногда я тебя консультирую. А Зелена очень озабочена моими делами, рабочими или нет. Спасибо, что поинтересовалась, — развернулась она обратно к Зелене. — Еще сахара?
Зелена, коротко улыбнувшись, подняла ложечку, постукивая по краю чашки.
— Я думаю, сегодня тут достаточно сахара. А лимона не найдется? Хочу вам тоже чай предложить. Гостеприимство, все дела, — улыбнулась она Лизе. — Ух, ну и жарко же здесь! — помахала она рукой перед собственным лицом. — Нет, ну вам не жарко? — перевела она взгляд на Иру. — Хотя, наверное, тебе должно быть прохладно.
— Кофе. Сделай кофе. Будь добра, — с нажимом ответила Ира, переводя тему.
— Ну, разумеется, сис, — подскочила Зелена и двинулась в сторону импровизированной кухни.
Лиза бросила недоуменный взгляд на Иру: «сис?» Ира мотнула головой, закатывая глаза.
— Так чем ты занимаешься, Лиза? — спросила Зелена, разливая воду по чашкам.
— Я рисую, — коротко ответила Лиза, больше наблюдая за Ирой и за тем, как та выискивает что-то по сторонам. Поняв все без слов, Лиза юркнула рукой под смятую подушку, достала что-то и протянула Ире сжатый кулак. Да, их она искала! Ира благодарно улыбнулась ей и бросилась в сторону ванной комнаты, хватая по дороге остальную одежду.
— А ты чем? — отвлекала Лиза Зелену.
— А Ира тебе разве не рассказывала? Оценка имущественных и земельных отношений. Еще вместе с ней же вламываюсь в комнаты для персонала по ночам и ворую очень важную информацию на весь наш курс.
— Не было такого! — громко прозвучало из-за двери ванной комнаты. — Не на весь курс. Только на нас. Не пугай Лизу, Зелена!
— Значит, рассказала, — улыбнулась Зелена. — Так что вы решали? Может, я тоже могу помочь? Проконсультировать.
Лиза взяла протянутую ей дымящуюся кружку. Вся эта игра ей немного поднадоела. До сегодняшнего дня у нее сложилось о Зелене не лучшее впечатление. Она все еще не забывала про то, как та расстроила Иру, хоть сейчас обе и старались шутить на этот счет. Зелена, конечно, по-своему забавная, и было весело наблюдать, как Ира врет ей, задавая новые правила в этой игре. Но разве вот так они хотели потратить этот вечер, один из тех, что неумолимо таяли, как дома и улицы Сан-Франциско в тумане?
— Мы занимались своими личными делами, — спокойно ответила Лиза, дуя на кружку. — Не было никакой задачи. Наверное, Ира сказала тебе так, чтобы ты не лезла не в свое дело. А ты, кажется, часто этим занимаешься, — кружка отъехала по столу дальше, уходя на второй план. — Я рада, что ваш курс заканчивается, и больше ты не будешь втягивать ее в неприятности, — закончила она.
Не сложнее, чем выйти к доске на уроке химии и поставить на место препода, который, пользуясь своим положением, надоедает все больше и больше.
— Уу, надо же, какая защитница, — сверкнула зубами Зелена и придвинулась ближе, перейдя на шепот. — А ты в курсе, что мы с Ирой будем работать в соседних штатах? Или она про меня только плохие вещи рассказывает?
Лиза молча буравила Зелену взглядом. Ледяные глаза, просто бесцветные. Напротив — хамелеоны, темнеющие в тон черной рубашке.
— Мне плевать, где ты там собралась работать. Главное — все это скоро закончится.
Ира вышла из ванной, прерывая «беседу», и обе резко отодвинулись друг от друга.
— Что я пропустила? Где мой кофе? — оглядела она стол, но никто ничего не ответил. Взгляд ее привлек другое: Лиза странно улыбалась, будто нашкодила только что. Зелена молча цедила чай, не спуская с Лизы глаз.
— Попей мой, — протянула Лища свою кружку. — Очень вкусно. Спасибо, Зелена, за гостеприимство. Очень жаль, что нам уже пора уходить.
***
— Значит, сам попросил встречи? — спросила Ира, когда Лиза поведала ей о новом рисунке в самой темной ее коллекции.
— Да. Он тоже учился в этой школе, но его это не коснулось напрямую. Сейчас работает здесь, уже взрослый, никакой не школьник. Увидел нашу выставку и понял сразу. Представляешь? Как такое может быть?
— Наверное, когда такое случается, неважно, ребенок ты или уже взрослый. Все запоминается навсегда, хочешь ты этого или нет, — проговорила Ира так, будто знала, о чем идет речь.
— Наверное, — тяжело выдохнула Лиза.
— Ты понимаешь, что это значит? — почти торжественно произнесла Ира, приостановившись.
— Что? — непонимающе улыбнулась Лиза. Что тут может быть хорошего?
— Что это очень важно! То, что ты делаешь, — пожала Ира ее плечо. — И неважно, сколько лет прошло.
— Я не знаю, Ира. Мне кажется, можно больше сделать, когда занимаешься этим напрямую. Вот как ты! Понимаешь? У тебя программа, идеи, все, чтобы исправить ситуацию. А я что?
— Да брось, Лиза! Все делают то, что у них получается лучше всего. Главное ведь желание исправить. Важно ли, как?
— Ты меня просто успокаиваешь, — улыбнулась Лиза, двинувшись дальше. — Поднимаешь мне настроение, чтоб паршиво не было.
— Ты же помнишь, о чем мы договаривались?
Лиза кивнула в ответ.
Помнит. Отделить рабочее от личного, не дать себе свалиться туда с головой. Перерывы. Графики. Разорвать себя на две Лизы. Темная Андрияненко рисует, обычная Лиза старается не думать об этом, пока живет, ест, шутит, общается. Поделить себя на две зоны. Ире же удается! У тебя тоже получится.
— Я все помню, Ира. И ты тоже не забывай, о том, что я сказала тебе сегодня.
Ночные фонари Сан-Франциско вырывали куски города из тумана. Обе шли, перескакивая из кусочка в кусочек, из тени в свет, и обратно. Напоминать друг другу о важном. Никто не провалится в тьму. Вон новый фонарь, уже близко.
***
Во второй уже раз не так мучительно больно, потому что знаешь: уже все получилось! Ждать можно. Это не разлука, это просто перерыв. Вот Ира уже в другом городе, и обманчивое солнце Сан-Франциско светит только Лизе. Все те же три часа разницы во времени, только теперь Лизе приходится вставать раньше, чтобы поспеть за Ирой. Скайп как тоннель во времени и пространстве. Снова «привет, Лазутчикова» на каждое «привет, Андрияненко».
— Ты не забываешь делать перерывы, Лиза?
— А ты не забываешь, какая ты охренительно замечательная?
Ира смеется, Лиза радуется. Связь не подводит, и звук смеха идет точно с картинкой видео. Ни один пиксель не отстает. Ира показывает новый кабинет, только ее. У нее в подчинении восемь человек в соседнем офисе. Восемь! А у них — свои. И все управление в ее власти. Она никогда бы и не подумала о таком. Ведь ею двигало совсем другое желание, а теперь все это — ее. Лиза со смехом напоминает Ире, как она немного паниковала вначале. «Видишь, все классно!» Вот уже нет и этих сомнений. «Потому что ты достойна, Ира! Помни про это!» Теперь Ира кажется довольной и уверенной. Короче стрижка, едва достают кончики до прямых строгих плечиков пиджака. Лиза в домашнем. Всю неделю почти не выходила из номера, закидываясь чернилами и бумагой.
— А у тебя как дела, Лиза?
Все нормально, все по графику. Еще пару недель, и двинутся в сторону Огасты. Мэн. Малая Родина. Хотя Сан-Франциско стал почти своим. Лиза вкратце делится нахлынувшими репортерами. Мэрлин не успевает встречаться со всеми. Рад, как черт! Две тысячи подписчиков в группе. Он отметил это событие, собрав «команду» на внеочередное собрание. Лиза спрашивает Иру: ну зачем? Это же просто число! Это же важный показатель, понимает Мэрлина Ира. Веский: посчитать можно. Но ведь две тысячи один тоже число, какая разница? И они спорят полчаса о том, о чем можно и не спорить. Просто хочется, просто соскучились. Лиза останавливает себя, когда замечает, как от азарта Ира уже не сидит на месте ровно.
— Лиза, не смейся надо мной! — изгибается бровь.
— Да кто смеется вообще?
Я просто рада тебе. Каждому твоему проявлению. Нарисовать бы тебя. Только все время уходит на истории чужих людей. Пласт насилия вскрылся, словно давний нарыв, расплескиваясь густыми тяжелыми каплями, черными реками. Они будто открыли портал туда, откуда теперь ранее неведомое вырывалось без остановки. Люди рассказывали про то, что с ними делали не только учителя, но и сами ученики. Драки, подставы, ловушки. Облить водой с ног до головы. Закрыть в кабинете и убежать. Своровать портфель, засунуть туда что-нибудь гадкое. Только все это с другой стороны, и ты выслушиваешь потерпевших, делишь с ними это бремя. Копишь и выплескиваешь. Гвен работает сверхурочно, параллельно открыв линию поддержки.
Но Лиза этого не рассказывает, делится только смешными историями про Мэрлина. Про то, как бродит ночами по туману, она никому не говорит, даже Гвен, хотя ведь она к ней уже обращалась пару раз, чтобы побороть бессонницу. Такая лихорадка — недобрая.
— Ты нормально спишь? — почти читает Ира ее мысли, и Лиза пугается, отодвигаясь от камеры.
— Нормально. Видишь, пижама всегда при мне. Сплю, когда удается, — улыбается она.
Почти правда.
— Как твоя начальница? Ты говорила, что у вас с ней что-то не так, — двигается Лиза обратно.
— Все наладилось, нашли общий язык, — улыбается Ира, пряча тревогу за улыбкой.
Мисс Фиона Мюррей до сих пор вызывает у Иры непонятные для нее эмоции. Может, все дело в том, как прошла их первая реальная встреча при приеме на работу? Мисс Мюррей может заставить понервничать своими вопросами. Давно забытое ощущение опасности, поджидающей в любой момент. Может, дело в этом. Ира все еще не может этого себе объяснить. Она представила мисс Мюррей программу на вопрос о планировании работы Управления. Ира ведь и правда не зря старалась, просчитала все до шага. Мисс Мюррей изучала программу неделю, отдала с правками, высоко оценила подход, но сказала прямо, не тая: люди не любят радикальных изменений. Не все сразу. Может, Ира начнет с чего-то другого? Ира рассматривала ее кабинет, пока выслушивала рекомендации-прямые приказы: шкафы с бесчисленными папками и делами, шахматная доска в углу на симпатичном столике, американский флаг на стене сбоку, на столе держатель для визиток — маленький слоник [**]. Мисс Мюррей не любит резких изменений, ее устраивает текущий режим. Конечно, кивает Ира, она может начать с чего-то другого, не так резко. Например, проверка учебных заведений на соответствие нормам. Такое пойдет? Она знает законодательство от и до, может прямо сейчас это доказать. Мисс Мюррей и так ей верит, пусть Ира приступает и подготовит новую программу. Ира празднует эту маленькую победу. Правильно она разложила карты, вовремя кинув подкидную, добившись того, чего желала больше всего.
Об этом, разумеется, Лизе знать необязательно, хотя ей очень хочется разделить эту маленькую, но важную победу. Да, Ира просчитала все! Смотри, я обдурила мисс Мюррей, от которой порой жуткие мурашки! Теперь имею, что желала. Но Лизп не поймет. Фраза «нашли общий язык» вполне подойдет. Лиза улыбается ей: значит, все хорошо? О, да! Просто прекрасно.
Они прощаются, прекращая сеанс, возвращаясь каждая в свое время. Секреты остаются секретами.
***
Ира проверяла почту, задания на день. Пропущенный от Бэллы-подруги. Ей очень хотелось знать, как Ира там устроилась, ведь обещала еще в понедельник позвонить. Письмо от Бэллы-психолога, еще с прошлого месяца. Сеансы терапии пока отложены, браслет в квартире с остальными, пока еще не разложенными вещами. В офисе Ира проводит больше времени, чем дома. Хорошо, что Лиза этого не знает, иначе ворчала бы, что Ира каждый раз напоминает ей про перерывы, «а сама-то, сама». Ира улыбнулась вымышленной ворчащей Лизе в своей голове, пока перечитывала письмо от Бэллы. Последнее предложение: не забывай вести дневник, для себя, не для меня.
Ира ведет, когда нужно. Просто сейчас некогда. Сохраненные письма, неотправленные тексты. Она едва помнит последнюю запись, которую выплеснула в тот вечер. Непредумышленное убийство. Случайное отравление. Лиза не поймет ее планов, не разделит победы, которая ведет к триумфу. Курсор мышки завис над папкой. Что она там писала? Все в одном порыве, в одном большом письме о том, как она…
«Как я упала ниже некуда, когда услышала от тебя те слова. Неужели ты можешь так думать? Что все эти убийцы, педофилы и садисты терпели подобное в детстве? Такая, значит, у тебя логика! Зло творит зло, рождает подобное? Какие тогда шансы у меня? Знала бы ты, что мне пришлось пережить и не сойти при этом с ума, ты бы так не думала! Как это? Что это вообще? Да как?..»
Все эти вопросы Ира оставила там, в письме. Чтобы не ругаться напоследок. Письмо стерпит. Клавиатура клацала. Ира писала без разбора: шквал эмоций, ворох непричесанных слов о том…
«… что весь мир такой, хочешь ты этого, Лиза, или нет. И у меня для тебя паршивые новости: это творится везде! Везде, понимаешь? Всюду, каждый день. И я такая не одна. Пойди, почитай новости: заголовки пестрят насилием. Да все в крови! О чем говорить, если само правительство именует себя спасителем, когда посылает людей на убийство других, на собственную смерть? Это не уровень домашних побоев, а ведь мой рот до сих пор помнит вкус крови. Металлический привкус с примесью горькой обиды. Люди больны, все! И этот твой самый Петерсон-ублюдок-недоделанный прокололся на том, что другие делают втихаря, со своими же семьями. Ты бы его не убила? После всего того, что слышала. Ты же плакала, я знаю. Я видела твое потерянное лицо, этот пустой взгляд. Лиза! Как же так? Я бы убила его не задумываясь, будь у меня такая безнаказанная возможность».
Ира писала, выкусывая кусочки кожи, ощущая знакомый привкус. Письмо осталось в черновиках. Оно стерпит все.
А сейчас Ира, не в силах остановиться, перечитывала, и воспоминания сами уносили ее в тот вечер, после выставки. Как она писала и плакала. Выпускала обиду, но отраву, что закапала, запачкала все внутри, выдавить из себя не смогла. Чернила мутили воду.
После стало легче, Зелена еще со своим чаем. Просто Лиза по ту сторону, и никогда не поймет того, что пришлось увидеть Ире. Никогда не откроет эту дверь, что закрывается не с той стороны, не заглянет в комнату. Никогда ей не понять. Еще одна неприятная аксиома. Да, пусть это лучше останется в письме. В том самом, где все мысли все равно сводятся к одному.
«Вот я написала все это, и стало немного легче. Иначе ругались бы с тобой всю ночь. Устала говорить Бэлле спасибо, хоть и мысленно. Спасибо, Бэлла! Жаль, твой браслет работает в одном режиме.
Вчера мы разговаривали с Зеленой, болтали перед сном. Но вчера мы говорили не о тебе. Она опять рассказывала мне о своей семье, о родителях, о сестрах, особенно о самой младшей. В ее словах зависть, обида сквозит, перебивая британский акцент. Она все еще никак не может смириться с тем, что родители не дали ей всей той любви, что она заслужила. Понимаешь, какая у нее логика? «Заслужить» любовь родителя! Так разве должно быть? Я ничего ей не говорю про «любовь» своей матери. А ведь она и мне завидует, как единственной в семье. Когда папа мне звонит, она просто не может себя тихо вести. Это очень печально, Лиза. Ей двадцать шесть. Мне двадцать три. Обе лежим в темноте перед сном и жалеем о том, чему никогда не случиться. Она так стремится к ним, к своим родителям, что для нее в радость иметь хоть какую-нибудь схожесть с ними, хоть что-нибудь. Это ее любимая игра: а в чем ты похожа на своих? Никак не угомонится! Все бы отдала, чтобы ни одной черты матери во мне не было. Но каждый раз, когда я случайно ловлю себя в отражении или когда вижу чье-нибудь случайно заснятое видео, то вижу ее движения, ее походку. Бесит! Одно слово. Ненавижу! Дело не только в генетике, дело в окружении. Ты растешь, впитываешь все это, все эти шаблоны поведения, стратегии размышления. Мы же еще с Бэллой это проходили, все это во мне отлавливали. Это не победить просто так, понимаешь, Лиза? Это тяжелая работа, осознание каждого своего действия, вечный контроль. Нельзя встать одним прекрасным утром, и сказать себе: все! больше я не такая, какой была вчера. Я больше не отвечаю вопросом на вопрос, больше не подозреваю всех налево и направо без особой причины, больше я не такая же, как она. Я больше не… Я больше не могу! Зелена радуется, что такая же эксцентричная, как ее мать-истеричка. Что можно пить дольше всех, не пьянея, как ее же отец. Я не сказала ей, что через пару лет ее поджидает старый друг под названием «алкоголизм». Думаю, она и так прекрасно это понимает. Но она этому радуется, заранее смиряясь. А я не хочу смиряться, не хочу принимать ничего, что мне подарила моя драгоценная мама. Ненавижу одно только это слово! Ненавижу ее и все это верну ей обратно, с бантиком на перевязке.
Вот ты бы посмеялась, наверное. Но сегодня, когда ты сказала эти слова, мне смешно не было. Стало страшно. Знала бы ты, что хотела провести вечер с таким же монстром, как она. Забыла, как она вызывала тебя на ковер за любой чих? Тебе бы тогда тоже стало страшно, как и мне».
Письмо закончилось, и мысли заворошились в голове. Зачем она только залезла в него? Ира поторопилась закрыть страничку, хотя первым порывом было — удалить все, не только этот черновик, вообще все стереть под ноль. Но как только курсор завис над нужной кнопкой, Ира поняла — лучше этой мотивации нет ничего. Она все еще планирует программу. Проверка учебных заведений. Здравствуй, дорогая мама. Давно не виделись.
***
— Так, что у нас сегодня? — разминала Лиза руки, обращаясь к Гвен.
Вторая чашка кофе, и вот она уже может говорить. Мэрлин обещал сегодня тоже присутствовать, но опаздывал, только закончив беседу с репортером из какого-то не очень большого, но модного среди их целевой аудитории СМИ.
— Сегодня интервью с Джаредом. По предварительным данным подходит в группу «насилие» на почве ненависти, подтип: раса и ориентация… — начала Гвен.
— Бедняга Джаред, — помотала Лиза головой. Стоп! Ориентация? Не так часто к ним обращались по этой теме.
-…Тип «А», — закончила Гвен, и Лиза уставилась на нее.
— С-серьезно? Тип «А»? Нихрена себе!
Такое случилось впервые за все время проекта. Для статистики Гвен и Мэрлин продумали дерево групп и подгрупп, также ввели тип личности: «А» для агрессоров, «П» — для потерпевших. Значит, к ним пришел сам агрессор. Рано она этого Джареда пожалела!
— Я правильно понимаю, что сегодня мы будем иметь дело с гомофобом, да еще и с расистом? — медленно проговорила Лиза, все еще не отойдя от шока.
— Да, все верно. Лиза, только не забывай, что он сам откликнулся, все это было давно. Плюсом ко всему, он сожалеет. Иначе, вряд ли пришел бы сам.
Лиза приподняла брови, но никак не прокомментировала, отвернувшись.
Мэрлин влетел словно ветерок. Счастливый, энергичный ветерок. Только немного усталый, ничего не успевающий, о чем говорила его легкая небритость и пробивающаяся бородка. Но сияющий!
— Я успел? Вы еще не начали? Кофе! — поставил он стаканчики на стол. — Черный для сестренки, латте для Гвен. Где он? — оглядывался Мэрлин по сторонам.
— Ты не пойдешь с нами, — отрезала Лиза.
— В смысле? — оторопел Мэрлин. — Он же сам согласился, разрешил присутствовать нам всем!
— Ты не пойдешь, — повторила Лиза, стараясь звучать спокойно, хотя голос твердел с каждой мыслью о том, что им сегодня предстоит выслушать.
— Я зря все эти пробки что ли выстоял? В чем дело? — обратился он к Гвен, сигналя глазами: ты-то хоть со мной?
— Лиза за тебя переживает и таким образом проявляет заботу, — улыбнувшись, ответила ему Гвен.
— Ну классно вообще! — хохотнул он и глянул на Лизу. Убедился по ее тревожному лицу, что перевод верный, почесал бородку, но решил не сдаваться.
— Мэрлин, угомонись! Респондент — расист, и тебя там не будет! — решила Лиза положить конец препираниям.
— Предполагаемый расист, Лиза, — попыталась остановить Гвен ее нарастающий гнев, который уже пробивался через голос.
Респондент должен был появиться с минуты на минуту, а они тут стоят и спорят, как какие-то непрофессионалы.
— Ладно! Буду рядышком, — поднял Мэрлин руки в обещании, и с озабоченным видом скрылся в соседней комнате.
— Да, не очень хорошо получилось, — задумчиво произнесла Гвен, глядя ему вслед.
«А что тут нехорошего?» не понимала Лиза. Она же так и хотела! Времени додумать не осталось: Джаред позвонил Гвен. Он на месте.
Девушки обменялись взглядами.
— Мы делаем важное дело, Лиза, — единственное, что произнесла Гвен. «Держи себя в руках», — прочитала Лиза в ее глазах.
***
— Я не знаю, как начать, — нервно посмеялся здоровый парень, поерзав на стуле, который казался под ним детским.
— Начнем с согласия. Я вас предупреждала, что у нас стандартная форма касательно анонимности и добровольности.
— Да, конечно, — покачал парень головой. — Запись ведется с моего согласия, я совершеннолетний. Только имя не нужно использовать, ладно? И можно на ты, кстати.
Лиза сидела дальше, наблюдая диалог со стороны. Диктофон лежал между Гвен и Джаредом, впитывая все звуки до единого.
— Если хотите… если хочешь сделать перерыв, дай знать, договорились? — вежливо предложила Гвен.
Обычные процедуры, стандарт, выработанный столькими диалогами. Вот только Лиза никак не могла уложить в голове, что к ним пришел тот, кто обычно по другую сторону. Зачем он вообще пришел? Почему Гвен с ним так сюсюкается? Она выдохнула и попыталась сделать то, что они тренировали с Ирой: отделить себя рабочую от настоящей Лизы. Выдох, посчитать до десяти. Приступить к наброску.
— Это случилось десять лет назад. Мы с родителями жили в Сан-Диего, я тогда учился в десятом классе. Уже десять лет прошло. Десять лет… Я вспомнил все, как только попал на выставку. Вы же ее проводите?
Лиза поймала его быстрый взгляд, Гвен кивнула и попросила продолжить.
— Если честно, меня привлекла работа… что-то там про школьные обеды. Знаете, что-что, но вот перемены и хавку в столовой вряд ли забудешь, — хохотнул он, и Гвен коротко улыбнулась ему.
— Вот поэтому и решил сходить, посмотреть, а там много чего еще оказалось, — печальней закончил он. — И я вспомнил. Я ходил в частную школу, какую-то крутую, кажется, по расценкам родителей. Но потом перестал успевать, и отец стал переживать, что я не закончу учебу. Так что мне пришлось перевестись, и уже в девятом я оказался в муниципальной. Это было шоком для меня. То есть сейчас я бы уже так не сказал, но знаете, когда ты оказываешься среди стольких мексикашек, то другой реакции быть не может…
— Мексиканцев, — вставила Гвен. — Не мексикашек.
— Ну, да. Но я все равно не про них хотел рассказать. Так вот, спустя какое-то время я там освоился. Одна компания ребят меня к себе приняла, хотя сначала я их немного боялся. Они держались особняком, только позже я понял, что для этого есть причина. Они просто терпеть не могли всех остальных, других. Непохожих, понимаете? Я вот только сейчас вам говорю и сам понимаю, что нас было меньше на самом деле, чем цветных.
Пальцы немели от нажима на карандаш. Еще раз посчитать. Лиза считала про себя, а в голове звучал ясный голос Иры. Раз-два-три…
— Но нам тогда казалось, что мы самые крутые, и можем говорить, кому и что делать. А если кто-то не слушался, то мы доказывали это после уроков, прямо за школой. С ними я чувствовал себя безопаснее. Так вот, там был один черный, то есть афроамериканец, — быстро исправился он, как только Гвен открыла рот. — Его имени я не буду говорить. А ведь помню так хорошо. Всегда ходил в одиночку, ни с кем не сидел за партой. Помню, какая у него была кожа. Не просто черная, нет! Он был настолько черным, что казался синим, можете представить? Просто как ночное небо. Темно-синий. Бархатный, — развел парень руками.
Лиза замерла с открытым ртом. Его слова. Произношение. Он так смаковал цвета, что хотелось подобрать краску тут же.
— Я и раньше встречал таких, но этот просто отличался не только от своих братьев, так сказать, он вообще ото всех отличался. Молчаливый, тихий. Отвечал только тогда, когда спрашивали. Я помню его голос, — сказал парень тише. — И его губы. Он никогда не улыбался, никогда. Но когда он отвечал, было видно розовые края. Как два розовых полумесяца на черном небе.
Парень замолчал. Гвен ожидала. Лиза не рисовала. Она видела.
— Он жил на той же улице, что и я, и пару раз я следовал прямо за ним. Может, из любопытства. Его ладони тоже были другого цвета, как будто показывали, что он все же похож на нас чем-то. Честно, не знаю, зачем вам все это говорю, — нервно посмеялся он.
— Наверное, так хочется, — искренне улыбнулась Гвен.
— Парни, с которыми я дружил, сказали, что если я хочу быть в банде, я должен это доказать. Я думал, что это какая-то присяга или типа того. Знаете, что обычно можно увидеть по телику, когда в универ поступаешь и оказываешься в братстве? Я согласился не думая. А что я еще мог тогда сказать? Нет? Они бы и меня проучили.
Парень поднял голову, разглядывая потолок. Нога нервно заплясала, и он положил ладонь на коленку, чтобы унять дрожь.
— Мне надо было отобрать у него деньги.
Молчание.
— А если он не отдаст сам, то побить его.
— Что было дальше? — спросила Гвен.
— Я понимал, что деньги надо отнять перед школой, пока он их не потратил, а значит, нужно выйти раньше и подкараулить его. Я так и сделал. Преградил ему дорогу, сказал, чего я хочу. Он молча стоял передо мной. Я думал, он испугается или убежит. Я бы и сам хотел, чтобы он дал деру. Но он ничего такого не сделал, просто стоял молча. Тогда я подошел к нему и переспросил, понял ли он меня? Он сказал, что не понимает, но тут же спросил, сколько мне надо. Честно, я растерялся совсем! В смысле, сколько мне надо? Все твои деньги на школьные обеды. Все, что есть! — воскликнул парень и резко выдохнул. — Он спрашивал, а я смотрел на его губы, как проглядывают розовые полумесяцы его кожи. Он открыл свой рюкзак и стал искать там что-то, а сам говорил, объяснял, что если я приму эти деньги, то завтра мне придется повторить все это снова. Готов ли я забирать его деньги, которые мне даже не достанутся, каждый день? Понимаю ли я, что меня держат за шестерку? Говорил и говорил. А потом протянул руку с деньгами и попросил меня, чтобы я его ударил. Если не ударю, завтра будет то же самое. Тогда я сказал, что не хочу проблем ни для себя, ни для него. Просто отдай мне эти деньги и уходи!
Парень задержал дыхание, обернулся на Лизу, опять посмотрел на Гвен.
— Думаете, я ужасен?
— Мы ничего не думаем. Мы просто хотим тебя выслушать. Продолжай, если хочешь. Если нет, мы остановимся, — потянулась Гвен к диктофону.
— Да, да, сейчас… Сейчас, — выдохнул парень и потер лицо. — Мне просто надо, надо об этом рассказать. Понимаете, он оказался прав! Прав во всем! Той ночью я лег в кровать, а перед глазами было его лицо и губы. И его взгляд. Он совсем меня не боялся, никого из них. Он просто устал. Я там первый год, а он сколько там проучился? Это первый раз? Я не первый? Все это просто забило мне голову, не давало спать. Но он оказался прав, и потом все повторилось вновь. Я потерял сон. Ведь он же не ел! И вообще, почему он мне все это отдавал? Он всегда мог сказать «нет»! Я же просил его!
Долгая пауза, которая на диктофоне может показаться конечной.
— Он был не только бесстрашным, он был лучше всех из нас, лучше каждого. Он просто поселился у меня в голове, как одержимость. И каждый долбанный раз он просил: просто ударь меня, и это кончится. Они отстанут. На время. Ты отдохнешь. Говорил спокойно, как взрослый. Как нормальный человек! Я ничто по сравнению с ним. Он и бесил меня, и я просто… просто восхищался его рассуждениями.
Пауза.
— В тот вечер я опять последовал за ним. Больше так не будет, пообещал я себе. Я бежал за ним, нагнал, схватил за руку, за светлую ладонь. Он только успел повернуться, и я вдарил по его лицу. Прямо в челюсть.
Лиза сжала зубы, крепясь.
— И он рассмеялся. Из розового просвета губ текла кровь, самая настоящая красная, как у всех людей. Не черная, не темно-синяя, не бархатная. Обычная человеческая кровь. Он смеялся, пока я рычал на него, как зверье. Я ударил его опять, чтобы он просто замолчал, заткнулся! Чтобы он прекратил выдавать своей улыбкой, что он лучше меня в каждом своем действии. А я — никто перед ним. Но он устоял и продолжал улыбаться. Тогда я повалил его на землю, и стал бить опять, по плечам, по телу. Не смог больше ударить лица. Он не закрыл его, смотрел на меня, наблюдал.
Пауза. Коленка пляшет вместе с рукой. Парень поднял голову, высматривая потолок.
— Я остановился, глядя в ответ. Не знаю, зачем я сделал это. Вообще не понимаю, что на меня нашло в тот момент. Может, слишком часто думал про него по ночам, лежа в кровати и мучаясь от собственной никчемности. Вспоминал его губы, а слышал его тихий спокойный голос. Мне хотелось стереть эту улыбку с его лица, пока он бездвижно лежал подо мной. И я поцеловал его. Почувствовал кровь. И ответный поцелуй. Ненавидел себя, ненавидел его. За то, что он мне так нравится, за то, что мысли только о нем каждый день, каждую ночь. Как только я почувствовал его язык, я вскочил как ужаленный. Убежал.
Парень жалобно рассмеялся, всматриваясь в Гвен. Будто выпрашивал у нее что-то в ответ, но она молчала.
— Больше я не отбирал у него денег. Мы вообще больше не разговаривали, а потом я уехал. Из этой школы, из города. Со временем все забылось, но вот я пришел на вашу выставку, будь она неладна, и все вспомнил.
Молчание. Гвен двинулась в его сторону.
— Скажите, почему вам захотелось рассказать нам об этом?
— Потому что после этой выставки не могу смотреть на ночное небо и не думать о нем. Понятно вам?
Вопросы, нужные для статистики, продолжались. Темная Андрияненко больше ничего не слушала. Карандаш бежал по бумаге, как бешеный. Она назовет эту работу «звездный мальчик». Темно-синие чернила, в тон ночному небу. Белеющие синяки на лице. Красная кровь. Монеты рассыплются холодными, желтыми, колючими звездами.
***
Темное ночное небо. Бархатное. Время — восемь вечера, но будто уже полночь. Лиза искала Мэрлина всюду, так сильно ей хотелось показать работу. Последним местом оказался бар, в который они перенесли свои мозговые штурмы за последние несколько недель.
— Мэрлин! — радостно воскликнула она, приземляясь рядом.
Ей так хотелось поделиться этой историей, восхищением, с которым тот Джаред, имени которого теперь нельзя называть, описывал звездного мальчика. Если упустить все эти слова, которые могут ранить, то история получилась драматически романтичной. И даже не гомофобной. Над этим они с Гвен, наверное, еще подумают. Вот только когда Мэрлин обернулся, устало улыбаясь, до нее вдруг дошло, что он, может, и не горит желанием все это выслушивать. Чем она думала только, вообще? Сама же его прогнала из студии.
— Что такое, сестренка? — толкнул он ее локтем. — Мозговой штурм только в пятницу.
— Ничего, — сглотнула Лиза, — искала тебя просто.
— Вот и нашла, — натянул он улыбку и отвернулся.
— Слушай, Мэрлин, то, что я тебя попросила…
— Извини, — прервал ее Мэрлин.
— Что? — осеклась Лиза. — В смысле?
— Я про то, что я подумал. Дурак, — лаконично заключил он, почесывая лоб.
— А про что ты подумал? — придвинулась Лища ближе.
— Про то, что ты не хочешь, чтобы я своим присутствием повлиял бы на его историю, — неловко рассмеялся он.
— Как ты мог такое подумать? — изумилась Лиза.
— Вот и я о том же. Извини, — пожал он плечами.
— Да нечего тебе извиняться. Я даже не поняла. Я вообще даже не подумала…
Только сейчас до нее дошло. Как он вообще..? Как ему только в голову пришло? Почему тебе это в голову не пришло?!
— Это я дура, — закрыла Лиза глаза, покачивая головой. — Ты меня извини. Могла бы и точнее сказать.
— Выпьем? — недолго думая, предложил он. — Только закусить нечем.
— Будешь..? — принялась Лища рыться в сумке. Что-то она должна была захватить на перекус. — Тут фигня всякая. — Фрукты разве еда? Печенье еще хуже. — Банан будешь?
— Давай, — улыбнулся он, принимая угощение и воровато озираясь по сторонам. Никто не видит, в восемь пьют только они. Бармен далеко за полем зрения.
— Коньяк с бананом, м? Никогда не пробовала? — посмеялся он.
— Должно быть ужасно отвратительно! Есть вторая стопка?
Мэрлин придвинул ей свою и принялся за банан.
— Кто так бананы открывает? — воскликнула Лиза, наблюдая за его действиями. — Ну ты и извращенец!
— Да сама ты извращенка! Так неправильно, как ты. Я делаю правильно. Брат научил.
— С конца? А хвостик тогда зачем?
— Чтобы держать! — потряс Мэрлин бананом.
Они улыбнулись друг другу и по очереди опрокинули по стопке.
— Знаешь, — задумчиво сказал он, — вообще-то, я очень люблю бананы. Мама все время давала мне с собой в школу на обед. Сэндвич с ветчиной и банан. У нас начальная школа без столовой была, и мы вечно таскали еду с собой.
— Да? А мы ели кашу. Я ела по талончикам в начальной школе. По ним давали кашу и на выбор что-нибудь типа сосиски или котлета, — набивая рот, проговорила Лиза. — Но если ты берешь кашу, то все знали, что ты по талонам. Невкусно, — попыталась улыбнуться она с полными щеками.
— Помню как-то один мальчик назвал меня мартышкой, — вдруг произнес Мэрлин. — Сказал, что такие мартышки, как я, могут есть только бананы.
Лиза перестала жевать. С трудом проглотила. Мэрлин продолжал.
— Наверное, хотел мой сэндвич, — старался шутить он. — Я сильно расстроился, но знал, что стукачить нельзя. Ланс только все понял сразу, сам рассказал родителям. Они пошли к этому мальчику разбираться, точнее, к его родителям, в школу пришли, с учителями разговаривали. Устроили разборки, — хмыкнул он, отодвигаясь от стола. — Потом учительница математики, ну я тебе говорил про нее, часто оставалась с нами на обеде. Много раз. Но мама перестала мне давать бананы в школу. Только сэндвич и яблоко.
Лиза все еще молчала. Есть что-то перехотелось.
— А ведь я очень люблю бананы, — весело глянул он на нее.
— Будешь мой? — единственное, что пришло Лизе в голову.
— Ты что? — рассмеялся он. — Закусывай давай!
Они опрокинули еще по одной.
— Я думаю, — крутил стопку Мэрлин, — мама так меня хотела защитить. На всякий случай. Уберечь от риска. Наверное, она думала, что так правильно.
— Моя мама однажды увезла меня из города, в котором мне очень хотелось остаться. Навсегда. Собрала мои вещи, посадила на автобус, а сама осталась там.
Лиза говорила, а голос дрожал. Сама не понимала: то ли от истории Мэрлина, то ли от своих собственных воспоминаний. Автобус увозит ее дальше и дальше. Плеер больше не играет. Немота на многие недели. Одиночество. Неизвестность.
— А что случилось? — сел Мэрлин рядом в воображаемый автобус, и стало легче. Захотелось стащить наушники, повернуться и увидеть его необыкновенную улыбку. Захотелось услышать: «все наладится, сестренка».
— Меня обвинили в изнасиловании, — произнесла она слова, которые навсегда похоронила в том автобусе, в неполученных письмах, в убивающем ожидании. — Нам пришлось переехать.
Мэрлин молча наполнил стопку и протянул Лизе.
— Ира? — спросил он, немного подумав.
Лиза кивнула и выпила. Да, банан под коньяк — ужасно противно.
— Ее мать, — уточнила она, поморщившись. — Как ты догадался?
— Несложно сложить два и два. А вот и мои два, — наполнил он стопку вновь. — Наверное, когда ты родитель, приходится делать то, что дети не понимают. Или понимают, но не сразу. Дай куснуть банана?
— Наверное, — улыбнулась Лиза, наблюдая такое же морщащееся лицо.
— Как у вас с ней сейчас?
— Сейчас? — подумала Лиза. То, что произошло между ними, когда они чуть не поругались, до сих пор не укладывалось в ней правильными словами. Чужая Ира, вновь становящаяся «своей». — Сейчас все хорошо. Только не хватает ее. У меня такое чувство, будто она что-то не договаривает. Но может, это из-за ее новой работы так кажется, — хмыкнула она.
— Скоро поедем в ее сторону. Есть еще одно место, куда можем заскочить по дороге. Без отставаний в графике! Обещаю! — поднял он руки, когда Лиза уже собралась возмущаться. — Клянусь своей бородой!
— Своей Мэрлиновой бородой? — хохотнула она.
— Вот те борода! Клянусь! Я даже решил обезопасить нас, чтобы не вышло как здесь. С администрацией, я имею в виду, — расшифровал Мэрлин для Лизы и ее хмурящегося лба. — Сделал запрос на проведение культурных мероприятий, красивое письмо написал, — радостно засиял он. — Учел рейтинговую систему, все как надо. Как, кстати, последний рисунок? Хорошо получилось? Я же ничего так и не услышал.
— Потом как-нибудь покажу. Давай лучше еще выпьем! Банан? Самое вкусное под коньяк, — протянула она ему остатки.
— Только, сестренка, не рисуй эту историю. С бананами. Окей? Это я так, просто, — поерзал он на месте, откашливаясь.
— Ладно! — шлепнула Лиза его по плечу. — Запихнем ее в школьные обеды США.
— За обеды? — поднял Мэрлин стопку.
— За них!
______________
* — слова из песни Sonne группы Rammstein
** — символ республиканской партии США
Что-то актив совсем упал🥺😔