То,что не скроешь Часть 3 |Лиза Ира|

16

— Серьезно? Нет, мам. Ты шутишь, да?
Лиза приподнялась со стула, уселась обратно. Нет, мама точно шутила. Не она ли собиралась проверять ее на наличие депрессии? Это же не за кошкой последить! Это же целый человек!
— Лиза, всего лишь на полтора дня. Спасай!
— Да это ж, блин, ребенок!
— Обычный человек, просто маленький. Послушай, я бы попросила маму, но папа совсем раскис, и…
— Бабушку? Хочешь оставить его с бабушкой? Ну уж нет! Я согласна! — выдала Лиза так решительно, будто собралась приглядывать за ребенком прямо сейчас.
Ингрид радостно заулыбалась, но тут же Лиза схватилась за голову, бормоча.
— И что я делаю только, а?
— Так ты решила? Или решила обратно?
— Только полтора дня? — глянула на нее Лиза исподлобья.
— Да, только полтора. Ты просто не представляешь, как меня выручишь! Но Клео кормить надо будет всю неделю.
Кошка мурлыкнула, отозвавшись на свое имя.
— Мам, да как же так вышло?
— Потому что Ричард больше не может переносить путевку.
— Что за путевку?
— Ну, ту, что была сюрпризом…
На день всех влюбленных, но планы изменились. Операцию пациента Ричарда сдвинули, потом у Ингрид произошли организационные изменения в клинике, они затянулись. Билеты перенесли, потом еще раз. Потом операция прошла, и вот путевку скоро аннулируют, если они не полетят прямо в эти выходные. И если бы не Окки, то Ингрид бы просто все объяснила, и Генри, конечно же, понял бы, ведь он «совсем не маленький», и …
— Что еще за Окки? — притормозила ее Лиза.
— Окки. Горилла. Ему уже двадцать четыре, и по программе его должны перевезти в другой зоопарк. А Генри к нему очень привязался, поэтому хочет попрощаться.
Лиза шумно выдохнула, потирая лицо, и опять приостановила маму.
— Так, мне все это надо записать! Это очень сложно.
Да, это тебе не техническое задание на эскиз планировки. Ингрид принесла блокнот: «жизнь прекрасна» — улыбалась пара людей с обложки. Лиза достала завалявшийся карандаш со дна рюкзака, который таился там еще со времен паломничества по штатам.
— Что мне надо знать? Пока я только поняла, что в планах у нас зоопарк.
— Да, все так. Завтра вечером я его забираю, как обычно. Заодно познакомлю вас. В ночь я улетаю, а утром вы пойдете в зоопарк.
Лиза продолжила записывать. Покормить завтраком, привезти на место, попрощаться с… как там его… Окки! Потом обед, затем уроки, если надо. Уроки? Ну капец! Что еще? Нельзя есть арахис, в любом виде! Что еще за анафилактический шок? Лиза записывала, а глаза округлялись все больше, будто шок случился у нее прямо сейчас. Карандаш исписался на слове «арахис».
— Да бляяиин!
— Лиза! Никакого мата при ребенке!
— Да знаю я! Дай ножик.
Ловкими привычными движениями Лиза быстро подточила карандаш. Надо же: руки все помнили. Окей, не есть арахиса, иначе больница. Это она уж точно запомнит! Что там дальше? Купить новый комикс из коллекции. Генри сам знает, какой. Только не поддаваться на уговоры и не покупать больше одного. Ужин, а потом самое сложное — придумать занятие на воскресенье. А к вечеру следующего дня отвезти его обратно, высадить у остановки, но проследить, чтобы дошел до патронатного дома.
— Какие еще сюрпризы? Помимо арахиса.
— Ну… — призадумалась Ингрид. — Да, есть парочка.
Если Генри вдруг пропадет… Нихренасе! Вдруг пропадет! Но Лиза строчила дальше. Если что, то искать его в ближайшем торговом центре возле шкафчиков книгообменников. У Генри небольшие заминки в речи, поэтому иногда может говорить что-то неправильно. Смеяться нельзя, ну, это понятно, перебивать тоже. Можно только ждать и поправлять. Ясно, что еще может быть? Какие проблемы? Спит иногда плохо, может лунатить, поэтому окна все должны быть закрыты, опасные предметы — спрятаны.
— Господи, что я только делаю? — бормотала Лиза опять.
— Ты точно согласна?
— Ну не с бабушкой же его оставлять. Кстати, как она там?
— Выиграла в покер ящик яблок, когда приехала к дедушке на выходные повидаться, поставила на уши весь дом престарелых. Думаю, что прекрасно, — улыбнулась Ингрид.
— Бабушка в покер играет? — вытянула Лиза лицо. — Ладно, проехали. Что еще?
— Еще его нельзя называть по фамилии. И никакого вранья. Поймет сразу — потом только больше проблем с этим. О! Самое страшное: не напоминать ему, что он маленький.
Арахис разве не самое страшное? Лиза чесала висок карандашом, пока пробегалась по списку еще раз.
— Он милый мальчик! Тебе понравится. Деньги и ключи от машины я тебе оставлю.
— Зачем? — оторопела Лиза. — У меня же есть своя. И не делай такое лицо, мам! Нормальная у меня машина.
— За полторы тысячи…
— Главное — ездит.
— Заправить надо?
Ужин в пятницу. Так это же уже завтра? Мама, ну ты, конечно, можешь удивить!
***
— Что мы тут делаем? — шепотом произнесла Ира, потому что иначе, кроме как шепотом, тут говорить было нельзя. Сидевший перед ними мужчина склонил голову в молитве.
— Мы ждем. Тут спокойно, — ответил ей отец.
Чересчур спокойно. Ира поерзала на неудобной скамейке, опять оглянулась. Тишина. Свечи горят перед иконами.
— Как давно ты сюда ходишь? Я не знала, что ты — религиозный.
— Твоя тетя меня приучила. Тетя Изабелла. Помнишь ее?
— Смутно. Она, получается, религиозная? — прошипела Ира.
Мужчина, сидящий перед ними, обернулся, но Ира прогнала его взглядом. Нечего подслушивать семейные тайны! Отец придвинулся ближе и продолжил историю про свою сестру.
— Она навещала меня здесь, когда у Ани случился приступ. И мы сидели здесь и ждали. Она молилась. Я просто ждал. Тут спокойно. Ты тоже успокойся.
— Я и так спокойна! — проворчала Ирп, вцепившись в ношу, что привезла с собой.
Отец глянул на нее, перевел взгляд на сумку.
— Почему ты приехала?
— По семейному вопросу, — опустила Ира глаза.
— Так ты не помнишь тетю?
— Не очень. Мне кажется, я помню имя. Из детства.
— Да, она приезжала к нам, когда тебе, кажется, было пять или около того.
Да, тетя Изабелла. У нее волнистые каштановые волосы и добрые глаза. Как у папы. Папа продолжал рассказ: про то, как сошлись ее дедушка с Пуэрто-Рико и бабушка из Испании. Как они перекочевали в штаты в поисках лучшей жизни, и там родили двоих детей. Изабелла и Игорь. Дали имена близкие к американским, потому что иногда лучше подстроиться, если хочешь своим детям лучшей жизни. Потому что подстроиться порой бывает легче, чем спорить со всем миром. Работа, учеба. Цвет кожи и язык. Акцент и кудрявые неспокойные волосы. Как и твой нрав, Ира. Все Лазутчиковы такие. Никакие удары судьбы их не ломают, а ведь у дедушки была не сладкая жизнь. Да и бабушка давала жару. Отец посмеялся, но тут же осекся. Да, тетя Изабелла. У нее хриплый смех и темно-карие глаза.
Стало тихо. Казалось, было слышно, как горят свечи, потрескивая в полумраке. Значит, спокойное место. Ира глубоко вдохнула и почувствовала запах ладана. От этого ей никак не спокойно. Скорее, тревожно. Она не выдержала и встала, прохаживаясь по периметру, прислушиваясь к стелющемуся шепоту. Люди выпрашивали помощи. У кого? Просили силы и успокоения, прощения и забвения. Общались с теми, с кем уже не поговорить. Застывшие лица святых, ничего никому не обещающих и не дающих. Простить и успокоиться. За все это время Ира научилась прощать только одного человека — саму себя. И для этого ей не нужны были ничьи разрешения. Так ей однажды рассказала одна особенная девушка.
Ира шагала, отпуская стук шагов, мерила метры и секунды. У свечей жарко. Когда горит одна — есть только свет, когда их много, плачущих, отдающих себя по капле, становится тепло так сильно, что даже удивительно. Ира приблизила руку к огню, чтобы проверить, как долго она сможет терпеть. Лиза больше не горит, больше не светит. Где ты, Елизавета Андрияненео? Куда ты пропала из этого мира? Возможно, бросила все и укатила куда-нибудь. В Нидерланды? Рисует там где-нибудь или занимается чем-то, что ей по душе. После всех тех мест, где была Темная Андрияненко, она могла оказаться где угодно.
Последний раз, когда Ира знала точно, что с Лизой — пост на стене проекта. Почерк Мэрлина. Полтора месяца от них не было новостей. Лиза болела: тяжело и долго, но вот команда снова на ногах. Мало деталей, ни одной фотографии. Потом у команды Темной начались проблемы: разборки и суды. За этим Ира следила уже из новостей. Страницу проекта сначала заморозили, потом заблокировали. Когда Ира набралась смелости позвонить, номер отказался отвечать.
Свечка обжигала палец, боли не ощущалось. Отец подошел совсем близко, взял ее под локоть и мягко отвел ее руку от огня.
— Мама в палате. Ждет тебя.
***
— Это — Генри. А это — Лиза.
Лиза молча разглядывала мальчишку, отмечая его курносый нос, веснушки, разбегающиеся по пухлым щекам, волосы, забавно торчащие на макушке, потому что остальные из-за шапки прилизались к голове. Ингрид чуть отступила назад, чтобы Генри остался впереди.
— Драстье, мисс Андрияненко, — протянул он руку.
— Ой, нет, малыш, только не мисс Андрияненко, — помотала Лиза головой, но протянула руку навстречу.
— Я не малыш, — смутился мальчишка, собираясь опять спрятаться за Ингрид, но Лиза уже схватила его маленькую ладошку.
— Черт! — поздно вспомнила Лиза то, что записала. Блин! Ругаться тоже ведь нельзя! — То есть, не черт! Я поняла, ладно? Лиза, просто Лиза, — сжала она его руку.
— Генри. Просто Генри, — коротко улыбнулся он в ответ.
— Отличное начало! — приобняла обоих Ингрид. — Ужин?
Генри тщательно мыл руки. Лиза наблюдала из своего укрытия, забравшись с ногами на стул. Генри мыл руки, как Ингрид, как медицинский работник — а значит, по стандарту. Профессиональная деформация. Лиза помнила это по картинкам, что висели в каждом кабинете маминой клиники, где по шагам было расписано, как тщательно надо вымывать руки. Разумеется, она не помнила ни шагов, ни последовательности, просто знала, что так дольше и что она так делать ни за что не будет. Ингрид мыла руки таким образом все время, что Лиза ее помнила, но только быстрее, не как Генри. Он мыл руки по утвержденному стандарту здравоохранения, а Лиза понимала одну простую вещь: у нее в ответственности целый человек, который может повторить за ней все, что угодно. Даже последовательность из двенадцати шагов. Клео прибежала на кухню в преддверии ужина, Генри бросился ее тискать, но потом принялся мыть руки опять. Двенадцать. Кошмар!
Генри быстро ел. Очень быстро. Лиза наколола зонтик капусты на вилку, но съесть его не смогла. А Генри проглатывал еду, ни на что больше не обращая внимания, кроме как на собственную тарелку. Генри ел быстро, и Лиза вдруг вспомнила, почему. Потому что «в большой семье клювом не щелкают! Поняла, Андрияненко? Клювом!» Чей-то злобный смех в лицо вместе с этой фразой: не щелкай клювом, Андрияненко. Потому что самое вкусное дают на полдник: пирожное и шоколадный коктейль с трубочкой. Хочется сберечь на попозже, но если плохо спрятать, а спрятать негде, то кто-нибудь с соседней комнаты утащит. А жаловаться нельзя. Ты же и так странная. Лучше съесть сразу. Потому что такая привычка усваивается за пару раз и уже на всю жизнь. Даже если тебе давно за двадцать, ты ловишь себя на том, что глотаешь, не чуя вкуса. Сначала набить пузо, потом опомниться и распробовать. Генри ел быстро, а Лиза вдруг вспомнила, как в детстве, уже в новом доме, ночью пробралась на кухню, к холодильнику. Просто открыть дверцу и проверить, что недоеденное за ужином лакомство осталось там же. И как однажды Ингрид застала ее прямо там с простым вопросом: ты голодная, милая? Нет, Лиза не голодная, просто клювом лучше не щелкать. Но как ей все это объяснить? Как передать в одной фразе то, что она в себе несет? Ингрид тогда так и не дождалась ответа, просто достала из холодильника трубочки с кремом, сварила какао, и обе они сели за стол. Ночью. В Бостонской первой квартирке.
Лиза смотрела на Генри, но видела тот ночной холодильник. Генри почувствовал на себе ее взгляд и остановился. Лиза опустила голову и стащила с себя очки, будто протереть. Ну вот, заставила его смущаться.
— Все нормально? — обратился Генри к Ингрид.
— Конечно. Все хорошо. Ешь! Лиза просто устала, у нее много работы было на этой неделе.
— Лиз, а что ты работаешь?
— Что я работаю? — не сразу сообразила она. — Я делаю проекты. Тридэ-моделирование.
— Самолеты?
— Нет. Квартиры. Офисы. Проектирую обстановку, чтобы было ясно, как оно будет потом.
— Ты предсказываешь?
— Ну, тип того.
— Ладно, я понял, — вернулся Генри к еде.
***
Ира молча ожидала, пока мать закончит с ужином, разглядывая ее тарелку с овощами.
— Ужасная… диета… просто омерзительно. Ты точно… не хочешь?
— Спасибо, нет.
— Ты можешь… начать сейчас, дорогая, — тщательно прожевав, предложила Анна.
— Я подожду, — нетерпеливо качала Ира ногой. — Мне надо, чтобы ты могла нормально отвечать. И чтобы твой рот был не занят. Чтобы никаких отговорок.
Анна отложила вилку в сторону, показывая, что с ужином закончено, промокнула рот салфеткой. Очень медленно. Поднос унесли. Они остались вдвоем.
— Ну… что?
Ира проверила, что в палату больше никто не зайдет, достала из сумки то, что привезла с собой, бухнула на одеяло прямо перед матерью.
— Твой любимый Хемингуэй. Не хочешь почитать перед сном?
— Ты помнишь? — опустила Анна ладони на обложку.
— Открой. Ты знаешь, что дело не в этом.
— Ира… — перевела Анна на нее взгляд. — Я только что… с кардионагрузки. Ты хочешь мне... еще одну… устроить?
— Как это понимать? — вскипела Ира. — У тебя были отношения! С женщиной! С этой Меллисой.
— Не кричи, — прошипела на нее Анна, оборачиваясь в сторону двери.
— Когда все это было? Папа в курсе вообще? Судя по датам писем, должен быть.
— Это… не для обсуждения…
— Для самого настоящего обсуждения! У тебя была женщина, а ты мне такую темную устроила, — размахивала Ира руками, стараясь все же не кричать. — Объяснись!
Анна задышала чаще. Руки скользили по книге, задевая край обложки. Но она так и не открыла сундучок с сердцем.
— Меллисы… больше нет… для меня. Тебе все равно… не понять…
— Да уж, мне точно не понять, какого черта ты меня гоняла по всем этим врачам, когда сама…
— Ира! — остановила ее Анна. — Прости! Сколько раз… можно повторять… эти слова, чтобы они… стали что-то… для тебя значить? Меллиса… она была… Столько всего… в одном только… ее имени…
— У тебя есть ровно двадцать минут, чтобы все мне рассказать. Иначе я зову сюда отца, и мы все выясняем вместе. И твою историю, и нашу с тобой общую.
— Ты просто… невыносима…
— Еще скажи, что вся в отца. Говори!
Анна еще раз кинула взгляд на двери. Бежать некуда. Ира двинула стул ближе, преграждая путь.
— Меллиса была… для меня… всем.
Случайное знакомство на курсах повышения квалификации. В тот день, как познакомились, так Анна и поняла, что ничего про себя раньше не знала. И все полетело к чертям. Карьера, семья, планы и задачи. Все летело мимо, когда Меллиса сидела напротив, рассуждая об особенной манере Хемингуэя передать сложное в простом.
— Я поняла сразу… что влюбилась… и что раньше не любила… никогда.
— А что папа? — сжала Ира губы в обиде.
— Отец все… узнал, когда случайно… нашел письмо.
— Как он отреагировал?
— Плохо… очень плохо. Мы ругались…
— Лучше бы вы разошлись. Лучше бы ты бросила его!
Лучше бы меня никогда не было. И этого всего!
— Я не смогла… он так тебя… хотел. Я была на… третьем месяце…
— Тогда оставила бы меня у него, мама. Как же так? — сдерживала Ира подступающие слезы.
— Я тоже тебя… хотела. Ира. Ну как ты… можешь так… про меня думать?
Ира молча пережевывала все, что свалилось на нее с этими письмами.
— Меллиса… не поняла. Не простила… Отправила все письма… обратно мне… Потом писала еще… И каждый раз все… злее. Она пригрозила мне… что все расскажет… всему миру. Столько ненависти… после всех этих писем… что я ждала с такой надеждой. Ира… как тебе объяснить? Раньше все было… не так. Раньше это значило… потерю всего. Я оборвала все связи…
— Раньше, мама! Раньше. Теперь все иначе! Как ты могла со мной так поступить?
— Тебе не понять… я же говорила. Только любимый… человек может… сделать так больно.
— Это уж точно! — вскочила Ира, хватая сумку. — Зря ты думаешь, что я тебя не понимаю, мама! — утирала Ира мокрые щеки. — Ты — тот человек! Ты, — тыкала она дрожащим пальцем в ее лицо.
***
— Это твоя машина?
— Да, парень, — пыхтела Лиза, устанавливая бустер на заднем сиденье, заодно запихивая кофейные стаканчики дальше под сидения.
— Похожа на маленькую собачку.
— Ну, собачка — не собачка, но жук точно.
— Разве бывают желтые жуки?
— Как видишь, да. Ну, давай, запрыгивай!
Генри покосился на возвышение, что предназначалось для него.
— Что, не нравится? — разгадала она его недовольство, забирая рюкзак из его рук, чтобы закинуть дальше. — Другого выхода нет. И пристегнуться не забудь.
Генри нехотя залез на свой маленький трон, очень тяжело при этом выдыхая, и сразу же стянул шапку. Ей бы самой пристегнуться. Теперь надо контролировать каждое действие.
Район Дорчестер встретил их огромным парком Франклина. Лиза поняла, что они близко, по рекламным щитам: с каждого на них смотрели темнокожие лица. Дорчестер — афроамериканское гетто. Лиза чуть сбавила скорость, чтобы не пропустить поворот.
— Лиз, мы не опаздываем?
Интересный вопрос. То, что им пришлось встать в девять утра, разве не показатель?
— Слушай, Генри, у меня часы показывают неправильно. Но ты не волнуйся: зоопарк будет работать еще долго. Все успеем.
Услышав копошение сзади, Лиза глянула в зеркало заднего вида. Генри вытаскивал из рюкзака: запасную кофту, пакет с сэндвичами для перекуса, что Ингрид приготовила еще вчера, яблоко, какую-то книгу. Телефон в его руках запиликал приветствием.
— Ты выключаешь телефон? — удивилась она. — Батарейку экономишь?
— Нет. Это чтобы за мной не следили.
— Не следили?
— Да. Так меня однажды нашли. Не хочу, чтобы было так еще.
— Ясно, — хмыкнула Лиза.
— Но мы не опаздываем! — радостно воскликнул он. Телефон попрощался и исчез в рюкзаке. Следом все остальное.
— Что у тебя за книга?
— Про животный мир. Там есть и про горилл. Ты знаешь Коко?
— Шанель?
— Нет. Коко гориллу.
— Нет, Генри, с ней я не знакома, — улыбнулась она ему в зеркало.
— Она очень умная! Умнее всех. Даже собак. А ведь собаки очень умные. Коко живет в Калифорнии. Знаешь, где Калифорния?
— Сан-Франциско, была там как-то раз, — перевела она взгляд на дорогу.
— И не видела Коко? — искренне удивился он. — Она же как раз там и живет!
Лища посмеялась и опять глянула в зеркало, поймав его удивленный взгляд.
— Как-то не получилось, — пожала она плечами.
— Вот бы Окки туда привезли. Она бы научила его говорить. Она бы столько всего. Она бы, — загорелись его глаза. — Потому что она очень умная. И шутит даже. Знаешь, сколько ей лет? Тридцать восемь! Она же больше меня в тридцать лет.
— Ни за что бы не угадала, — поджала Лиза губы.
— Лиз, а сколько тебе?
Лизп вдруг замерла, приоткрыв рот. С этим были сложности, как и с любым временем. Она помнила только несколько дат, и те с каждым разом казались ей какими-то странными. 1983 год. Тогда она была рождена какими-то людьми по неизвестной никому причине.
— А какой сегодня год? — спросила она, не задумываясь о том, как это звучит.
Генри рассмеялся так задорно, будто это смешная шутка. Мимо пронесся еще один рекламный щит.
— Лиза! Вот он! Парк Франклина!
Люди. Очередь. Они говорили. Прикасались друг к другу и к другим. Первым порывом было достать наушники и запихнуть их в голову, да посильнее. Купить билеты. Там уже надо говорить самой. Касса. Точка за точкой. Приехать ранним утром теперь казалось ей потрясающей идеей. Даже страшно представить, что тут будет к обеду. Она сейчас отведет мальчика к гориллам, они попрощаются, да и дело с концом. Да, там она его оставит и постоит в сторонке с музыкой в ушах. Много разве надо для прощания?
Лища поймет, что глубоко заблуждалась, только у четвертого вольера.
— Теперь сюда! — ткнул Генри пальцем в карту.
Господи, это что, весь зоопарк? Вот вся эта карта? Да они тут до вечера проторчат. Они зашли и к кенгуру, и ко львам, к птичкам тоже заскочили. Зачем им птички, если увозят гориллу? Только позже до Лизы дошло, что Генри откладывал это на самый последний момент. Потому что прощание всегда хочется затолкать в дальний ящик, забыть об этом. Как будто завтра вы опять встретитесь. Они исколесили почти всю площадь зоопарка. Плеер покоился в кармане нетронутым. Сэндвичи больше не лежали в рюкзаке. Они доели их на лавочке в перерыве между волками и лисами. Зерновой хлеб застревал семечками в зубах. Генри делился с Лизой книгой, попутно рассказывая еще о каких-то зверюшках. Будто им и так мало.
Вот и гориллы. Генри называл каждую по имени, тыкая пальцем и махая каждой рукой. И как он их всех различает? Да еще и по именам помнит? Лиза и с людьми таких фокусов провернуть не может. Да, да, кивала она головой, продолжай. Как там еще раз?
— Вот он! Вот Окки! — ринулся Генри на другую сторону вольера, чтобы оказаться ближе. Лиза рванула за ним.
Она не знала, сколько времени они там простояли. Засекала каждый раз, но все сбивалась. Генри все двигался по периметру, следуя за Окки по пятам. Даже Лиза теперь различала, какая из горилл — Окки. Когда пальцы стали подмерзать, Лиза подошла к Генри. Мальчишка тоже уже замерз, засунув руки дальше в рукава, вжавшись в куртку, пожевывая замочек от молнии.
— Ну что, Генри, попрощался?
— Нет, — качнул он головой. — Я не знаю, как. Как прощаться?
Лиза резко выдохнула. Ну и запросы у тебя, дружок?
— Надо просто помахать ему, а про себя пожелать ему всего хорошего. Отпустить его. У него же там будет новая семья, а значит, все не зря.
— А если он не хочет в новую семью?
Гориллу не спрашивают, хочет ли она ехать. Программа решает за них: развозит по зоопаркам и заставляет множиться. Это люди могут решить, чего они хотят от жизни. Сделать выбор, отучиться по специальности, найти работу. Продумать себе свою программу. Или действовать по уже готовой. А кому-то выбирать не приходится: живешь, как получилось. Выбирают ли вообще тогда люди или нет? Или выбирают и так и живут, всю жизнь притворяясь, что именно так — правильно. Разумеется, Лиза ничего такого ему не сказала.
Генри молчал всю дорогу. Ожил только во время обеда. Лиза глянула в блокнот, поцеживая кофе, поморщилась. Отвратительный вкус, даже растворимый в ее квартире — и тот вкуснее. Но что еще можно ждать от ресторана быстрого питания в торговом центре? Так, что там у них дальше по плану? Комиксы! Вот это его должно растормошить. Судя по скорости, Генри уже наелся, но все равно продолжал макать картошку в кетчуп. Рядом кто-то прошел, едва задевая Лизу рукавом, и только тут до нее дошло, что вокруг опять люди: также фоном, как и музыка. Обычная суета торгового центра. Странно, что даже никто не бесит.
— Куда поедем за комиксами? — вернулась она к плану.
— В Ньюбери-комикс.
— Такс, сейчас сообразим, куда ехать, — напрягала Лиза память, выуживая давно забытую карту Бостона. Сеть объездных дорог — единственное, что она помнила.
— Лиза?
— Что такое?
— А ты тоже рисуешь комиксы?
Лиза глянула на него исподлобья. Он смотрел на нее точно так же, замерев с кусочком картошки в руках.
— Нет, — быстро ответила она и схватилась за стакан.
— А я видел, что да.
— Где ты видел? — отставила она стакан, склоняясь к столику, приближаясь к мальчишке.
— В интернете.
— Ты меня загуглил? — расширились ее глаза.
Генри кивнул и продолжил макать картошку в кетчуп как ни в чем не бывало. Лиза медленно откинулась на стуле. Вот наглец! Это надо как-то срочно прекратить, надо… как это сделать? Не должен он ничего видеть! А что там вообще он увидел? Нет, лучше не спрашивать даже. Пусть он это позабудет вообще. Как его остановить?
— Генри, слушай, давай с тобой договоримся?
Мальчик поднял на нее глаза с интересом.
— Как взрослые?
— Как взрослые, — продолжила Лиза, полностью захватывая его внимание, — заключим сделку.
— Какую? — оторвался он от еды.
— Я нарисую тебе кое-что, а ты взамен этого больше никогда, никогда-никогда не будешь гуглить мои рисунки. Идет?
Генри отвел взгляд в сторону, потом опять на Лизу, протянул ей ладонь, прямо как вчера, вернул обратно, облизал пальцы, вытер салфеткой.
— Идет! По рукам, — схватился он так, что Лиза поверила. Но все же закрепила словами.
— Смотри, это все по-серьезному.
— Конечно же, да. Нарисуешь сейчас?
Лиза обвела стол взглядом: мусор из-под еды, скомканные салфетки, соусы. Схватилась за зубочистку, разжевала кончик, вылила кофейный осадок прямо на поднос. Прекрасно! Палитра готова. Генри ничего не спрашивал: смотрел, как завороженный, будто перед ним разворачивается самое настоящее магическое шоу. Прямо перед ним на развернутой коробочке из-под бургера вырисовывался образ черной кофейной линией. Большая выступающая челюсть, маленький лоб, глазки-точки.
— Окки! Это же Окки, — вскрикнул Генри, заставляя Лизу вздрогнуть. Мизинец уткнулся в стол, чтобы не смазать рисунка. Так, еще немного теней, тут выделить линию. Готово! Рука замерла: по привычке захотелось поставить подпись.
— Все! — глянула она на сияющего Генри. Но сиял он недолго.
— Лиза, но он же на бургере. Как я его сохраню? Мы не так придумали сделку.
Лиза не стала спорить, что детали не оговорены, требования не оформлены, техническое задание не согласовано, и вообще. Просто достала заточенный карандаш-огрызок, блокнот, пролистала все инструкции по Генри. На последних страницах все самое важное. Как обычно. Самое сокровенное и интересное, все переписки и рисунки тоже тут. Уже быстрее она повторила фокус с Окки.
— Как ты это делаешь? — восторгался Генри, уже стоя рядом с ней. — Еще! Нарисуй еще!
Лиза улыбнулась и перелистнула страницу. Белая бумага так и манила чистотой. Заполни меня! Нарисуй что-нибудь хорошее. Она подняла глаза в поисках. Генри уставился на нее, подпирая щеки ладонями. Рот растянулся до ушей. Волосы все также торчали на макушке. Все застыло в нем в ожидании чего-то прекрасного.
Решение было принято моментально. Овал лица, набросок волос, наметки глаз и носа. Руки работали сами, Лиза просто наблюдала, быстро переводя взгляд с бумаги на Генри. Только его лицо менялось с каждым взглядом.
— Что ты делаешь, Лиза? — испуганно пробормотал он.
— Портрет, — машинально ответила она.
Плевое дело!
— Лиза, не надо, не надо, — стушевался Генри, двигаясь обратно к стулу.
— Эй, парень, ты чего? — остановилась она.
— Не рисуй меня, — спрятал он лицо в ладони.
— Ты же сам хотел?
— Я некрасивый, — бубнил он все тише. — Не надо меня рисовать.
Ну вот. Лиза отложила блокнот в сторону.
— Ты почему так про себя говоришь?
Генри приоткрыл ладошки, подглядывая в щелочку из укрытия, проверяя, все ли чисто. Лиза все еще ждала ответа.
— Не надо меня рисовать. Вот и все.
— Но почему? — чуть не рассмеялась она. — С чего ты взял, что ты некрасивый?
Он опять спрятал себя в ладошки.
— У меня волосы некрасивые. И пятны на лице. Я не хочу, чтобы ты это делала.
— Какие еще пятна? Это же веснушки! Эй, парень! Ну, глянь на меня. Смотри, видишь? У меня тоже везде веснушки.
Генри вышел из укрытия, принимаясь разглядывать Лизу. Все равно морщился.
— Нет. У тебя красивые. У меня — нет, — отрезал он. — И еще зубы кривые и торчат. И все смеются, что я бобер, — опустил он взгляд.
— Да и фиг на них! Бобер? Ну разве бобры плохие?
— Лиза! Но я же не бобер! — воскликнул он так, будто это и без того непонятно.
Он потянулся к картошке. Есть не стал, просто вертел в пальцах.
Вот и что ему сказать? Давай, наври ему! Скажи, что все люди красивые, несмотря ни на что. Ведь так учат говорить. Обложи его всей этой чушью про то, что все — особенные, и каждый-то прекрасен по-своему!
А лучше скажи ему правду, он ведь все равно узнает рано или поздно. Лучше сразу развеять все иллюзии. Объясни ему, что все люди — страшные твари внутри. И никакие пропорции и симметрии их не красят. Давай, выложи ему все это.
— Конечно же ты не бобер, — произнесла она спокойно. — Мы же сегодня видели бобров. Заверяю, что ты вообще ни капельки на него не похож. Ни на одного из них, — помотала она головой. — А мы долго у них стояли.
Генри поднял на нее глаза, неуверенно улыбаясь.
— Давай, бери с собой картошку, — улыбнулась она ему в ответ. — Поехали комиксы покупать!
***
— Значит, Росомаха?
— Ага, — кивнул Генри, перелистывая страницу только что купленного новенького комикса. — Ты знала, что росомахи — это кошки и медведи сразу?
— Понятия не имела.
— А почему все твои комиксы черно-белые?
— Генри, у нас же сделка. Мы больше про это не говорим.
— Ну нет. Ты сказала, чтобы я не гуглил на тебя.
Лиза ничего не ответила, даже в зеркало не посмотрела. Когда-нибудь же его отпустит? Перелистывание страниц успокаивало. Пусть читает себе дальше правильные комиксы.
— Я знаю! — появилась его голова в проеме между кресел. — Ты рисуешь для собак. Да? Потому что они видят только черно-белое. Поэтому? У тебя были особенные рисунки для них?
— Так! Пристегнись давай, — указала она ему и сама схватилась за ремень.
Да уж, для собак. Лучше бы она для собак и рисовала всю жизнь.
***
— Надо выпить, — без приветствия озадачила Ира Зелену.
Телефон на громкой связи, чтобы не отвлекаться от дороги. На очередной вывеске «до Сторибрука осталось» Ира вдруг поняла, что дома ей пока быть не хочется.
— Во-первых, здравствуй, дорогая моя подруга, давно не виделись, я так по тебе скучала…
— Вы-пить.
— Во-вторых, я тоже рада тебя слышать, — продолжала Зелена. — Особенно с такими запросами.
— Зелена, не беси! Мне не до веселья.
— Выпить, как будто мы ужинаем выпить? Или выпить, как будто мы проклинаем весь мир выпить? — расспрашивала Зелена таким тоном, будто предлагала подумать над выгодной сделкой.
— Второе. Говорю же — не до веселья.
— Обожаю, когда ты так говоришь! Жду с нетерпением. Когда выезжаешь?
— Я уже, — закончила Ира звонок и чуть увеличила скорость.
— Ты так собралась идти? — осматривала ее Зелена с ног до головы. — Так и несет от тебя офисным душком, — покривила она лицом. — Ты же сказала второй вариант! Я столик заказала не в местной мэрии, а в ресторане.
— Мне не до этого было, — бросила Ира сумку на столик у входа.
— Ты что ли с пятницы дома не была? — прищурилась Зелена. — Интересно-то как! Кто он? Она? — улыбнулась она шире.
— Слушай, пошли уже!
— Ну ты хоть пуговки расстегни пару штук. А то нас не пустят так. И с лицом что-нибудь сделай! С такой миной даже в моем доме ходить нельзя!
Ира устало склонила голову набок и одарила Зелену безразличным взглядом.
— Так пойдет? — указала она на свое лицо. — Это я так рада тебя видеть.
Зелена закатила глаза и прошла мимо, отворяя дверь.
— Пошли, злюка. Тебе точно надо выпить.
***
— Водку, два стопаря, — заказала Зелена за обеих, но тут же схватила официанта за рукав. — Давай сразу графин. И морс.
Ира все это время потирала лоб, думая о чем-то своем, безучастно пялясь в стол.
— Давай. Выкладывай, — сложила Зелена руки на столе. — По какому поводу занудствуем? Где была все это время? И где пропадала в прошлую субботу? И почему от звонков моих гасимся?
— И кто тут занудствует, интересно?
— Ты эту свою тактику вопроса на вопрос для своих подчиненных оставь и для студентов. Давай, хмурая! Мы сюда мир пришли проклинать или на что я свои духи трачу?
— Я была в клинике. Проверяла сердце. Ясно? — отрезала Ира.
Зелена притихла, пристальным взглядом оценивая Иру.
— Да все нормально у меня с ним. Расслабься. Но врачу я сказала, что каждую неделю выпиваю с подругой, так что где там наш заказ? Не укладываемся в график.
Зелена облегченно улыбнулась и принялась выискивать официанта взглядом.
Первая порция пошла хорошо. Зелена вкратце выкладывала самое, по ее мнению, интересное, что Ира пропустила за это время. Так, как она любила делать: через сенсацию. Увольнение. Подставы. Секс на рабочем месте. Не утаивая, в каких делах поучаствовала лично. Вторая порция тоже пошла хорошо. На третьей Ира удивилась, почему закуску еще до сих пор не принесли, она ведь сколько раз уже говорила Зелене, что без этого — никак.
— Доктор прописал? — кинула ей Зелена, но официант, который теперь именовался Зеленой не иначе, как «красавчик», метнулся на кухню выполнять заказ. Зелена проводила исчезающего красавчика взглядом и резко развернулась.
— Я знаю! — воскликнула она. — Это твоя та, ненормальная. Бывшая. Начальница. Мюррей? Она опять тебе нервишки щекочет?
— Если бы. Ес-ли-бы. К счастью, мне с ней давно уже не приходилось видеться. Но если не удастся наладить дела в Сторибруке, то придется запрашивать средства в Огасте.
— Студенты опять раздражают? Что там, сессия у них скоро?
— Нет. На удивление ведут себя как паиньки. Все, как один, — провела Ира ровную линию рукой.
— Выдрессировала их? Даже ту, что ходит на все твои курсы?
— Зелена, у нас какая-то особая игра «вспомни всех, кто раздражает»? Тогда ты взяла первое место. Все, угомонись!
— Так, не мешай мне, — отмахнулась Зелена и продолжила. — Мисс Мэл не оправдала твоих ожиданий на месте директрисы? Бланшар придумала очередную затею? Голд опять объявился на горизонте? Нолан со своим родительским комитетом? Урсула со своим папашей от рыбного завода?
Все, все эти люди портили Ире жизнь так или иначе. Но только у одного человека в этом мире получалось делать это лучше всех.
— Я была у мамы. В клинике была мать. Я ездила к ней. Только заткнись, пожалуйста.
— Я знала! — победно улыбнулась Зелена. —Я так и знала, с самого начала. Просто решила побесить тебя немного.
— Ну и дрянь же ты, Зелена, — пихнула Ира ее сапогом под столом.
— Эй! Хмурая! Стол не шатай. Давай еще по одной.
Графин наполовину пуст. От закуски осталась треть.
— Почему все так по-идиотски устроено? Вот почему? — трясла Ира кисточкой петрушки перед лицом Зелены. — Родители вешают свои проблемы на детей, а те потом за них расплачиваются. Или, наоборот, обещают себе, что дети никогда не исполнят их ошибок, но делают только хуже? Зелена, почему вечно так?
— А что ты еще хотела? Так жизнь устроена! Люди так устроены, понимаешь? Хотят оградить детей от того, что плохо, по их мнению. Они ж не виноваты, что твои запросы не совпадают с их требованиями.
— Конечно, виноваты. Надо запретить людям множиться, запретить! Зачем они вообще это делают? — склонилась Ира ближе, упираясь головой в ладонь. Локоть поехал по столу. — Она всегда была виновата, просто не хочет в этом признаваться.
— Ты вечно мне на нее жалуешься. Вечно ноешь, а сама и не представляешь, как тебе повезло. Ира, вот скажи, ты хоть раз задумывалась о том, чем будешь питаться завтра? Что покушать, а? — выхватила она петрушку из руки Иры. — Скажи мне. Думала ли ты о том, блин, ну вот что делать после школы? Ничего тебе такого не надо было думать, принцесса. У тебя целый дворец, казна и папочка, который тебе денег даст по щелчку. Вот так! — щелкнула Зелена пальцами.
— Я принцесса? — приподнялась Ира, приосанившись. — Я не принцесса!
Внезапно перед ними возник официант.
— Ну что ты тут делаешь, красавчик? — помотала Зелена головой. — Мы же тебя не звали.
— Звали, мисс. Вы звали меня. Вы руку подняли и сделали вот так, — щелкнул он пальцами, и Зелена взглянула на него с умилением.
— Ну какой же ты милый. Ну разве он не милый, сис? — повернулась она к Ире, но та уткнулась в собственные ладони, заглушая смех. — А знаешь, — вернулась Зелена к официанту, — наполни-ка нам графин опять. У нас тут график, и мы вечно не успеваем.
— Ты просто забыла, как надо расслабляться. Ты вечно напряженная. В этом дело, — беспрестанно тыкала Зелена в сторону Иры пальцем, но остановилась на пятом разе и потянулась к блюду. Овощи сменились мясной нарезкой.
— Я нормально расслабляюсь. Я плаваю, сплю сколько надо, книги читаю. Разве это не отдых? Хороший отдых, — оправдывалась Ира, накалывая кусочек ветчины на вилку.
— Для зануды. Хороший отдых для зануды. Я тебе говорю про нормальный отрыв, понимаешь? Ира, да ты меня слушай, — помахала Зелена рукой перед ее лицом, придерживаясь другой за край стола. — Я тебя сюда привела как думаешь, зачем? Сюда не всякие там все подряд приходят. Ты цены видела? Здесь точно такие же, как ты. Те, что стесняются, потому что «о боже, а что же про меня скажут? У меня же почетное место в управленческом аппарате, я ж порядочный гражданин, оттянуться нормально не могу». Что же про меня скажут, — прикрыла она рот рукой, все больше раскрывая глаза.
— Хватит! — шлепнула Ира ее по руке, зло хмурясь. — Я вовсе не такая! Ты что, думаешь, я такая? Я не такая. Плевать мне на все на это.
— Да? А кто мне вечно ноется, что «меня не так воспринимают»?
— Но если это так, — приподняла Ира брови. — Если это так! Одного слова «мэр» хватает, чтобы отшибло человека на километр. И даже последнюю прочитанную книгу не с кем обсудить.
— Слушай сюда! — схватила Зелена ее за руку, ближе притягивая. — Вот там слева по диагонали сидит женщина в фиолетовом. И она палит тебя весь вечер. Иди и угости ее.
— Нет, — прикрыла Ира глаза, отодвигаясь. — Нет-нет. Во-первых, я совсем не настроена. Во-вторых, она не одна.
— Ага! Значит, ты тоже ее палишь! — победно подскочила Зелена на стуле.
— Зелена, — дернула Ира ее обратно. — Счас же прекрати орать! У нее там приборы на двоих. Я сюда пришла не официантов снимать или еще кого. Я сюда пришла выпить и поплакаться. Выполняй свою функцию! Ты мне подруга или кто?
— Ладно, принцесса-синий-чулок-я-выбираю-страдания-вместо-наслаждений. Даже не удивительно, что тебе сердце надо проверять, если ты себе расслабиться не даешь, — потянулась Зелена к графину. — Еще по одной?
Ира протянула стопку, наблюдая, как бежит струйка прозрачной жидкости.
— На всякий случай тебе скажу, — продолжила Зелена. — Они оба на тебя поглядывают. Прямо сейчас. А он тоже ничего, — сузила она глаза, будто бы мельком поглядывая в сторону.
***
Вопль раненого зверька, и следом плач навзрыд. Но сначала — крик. Разрывающий тишину, разбивающий сон на осколки крик. Лиза вскочила, не соображая, почему ноги не достают до пола. Где она? Где матрас и пол? И что, черт, происходит? Ей казалось, что плакала она, как это обычно случалось в ее снах. Она плачет, кричит, орет, зовет на помощь, но выходит только тишина. Сиплые, душащие, безуспешные попытки. Но Лиза все равно кричит, пытается доораться из сна, чтобы та спящая Лиза из реальности услышала ее и очнулась, сбегая от кошмара. Но ничего не выходит: она мечется на матрасе, вымачивая его своим же потом, открывая рот, как рыба. Крик из страны снов.
Но вот она проснулась, а крик глушит ее до сих пор. Детский крик. Это Генри! Это он кричит.
Она бросилась в зал, откуда он звал ее. Это Генри метался по подушке, силясь проснуться, вымачивая подушку под собой слезами, выкрикивая одно лишь слово. Он звал не Лизу, но рядом сейчас была только она. Разбуди его! Разбуди его, ты же знаешь, как может быть страшно там — в воспоминаниях, которые лежат на самом дне ямы.
Она трясла его за плечо, пока он не открыл глаза. Тишина рухнула на них, будто цунами. Генри смотрел на нее ничего не понимающим взглядом. Лиза до сих пор сжимала его плечо.
— Лиза? — вдруг разузнал он странное испуганное лицо перед собой. — А где баушка?
Лиза открыла рот, глотнув воздуха, но ответа он не дождался, вновь провалившись в сон.
***
Лиза мерила квартиру шагами. Мамина спальня, кровать все еще не застелена, пижама валяется. Тут Лиза задерживалась чуть дольше, чтобы Генри не услышал лишнего. Но долго оставлять его одного она не могла. Зал, который на время пребывания Генри превращался в детскую. На полу комиксы и книги, его рюкзак. Кухня. Генри завтракал. Как всегда — быстро, качая ногой. Клео обнюхивала его.
И обратно: зал-детская, спальня. Лиза слушала мамин голос. Ей хотелось знать всего одно слово: что значит «баушка»? Всего одно сообщение рано утром. Но позже Ингрид позвонила сама.
— …Поэтому бабушка воспитывала его, когда их не стало. Наверное, лет до пяти, где-то так. А потом у нее обнаружился склероз, быстро прогрессирующий. Так что…
Мама раскладывала детали болезни, будто Лиза могла запомнить. Будто это — самое важное.
Зал-детская, кухня. Генри протянул кошке ложку. Клео нюхала кашу, Генри улыбался. Никаких воспоминаний с прошлой ночи. Он заметил, что Лиза смотрит прямо на него.
— Я не кормлю ее, — прошептал он, глядя на телефон в руке Лизы. — Ей просто хочется знать.
Лиза натянуто улыбнулась и зашагала дальше.
— Он был у меня, как у патронатной матери, — продолжала Ингрид. — Помнишь, я тебе показывала фотографии? Как раз то время было. Очень хорошее. Но потом его усыновили. А потом забрали в систему обратно.
— Почему? — не выдержала Лища. Почему почему почему?! Потому что детей забирают обратно только по одной причине — по плохой. Ты же знаешь! Сама все знаешь.
Ингрид тяжело выдохнула, подыскивая слова.
— Я не могу всего тебе рассказать. И не хочу. Главное, что пока он опять у меня. Ему ищут хорошую семью. Постоянную, проверенную. Слушай, милая, у вас точно все хорошо сейчас?
Кухня. Парня нет за столом. Одна тарелка на столе.
— Да, мам, все хорошо! Спасибо, что позвонила.
Генри нашелся в зале-временной детской. Лежал на полу, прислонившись ухом к расстелившейся кошке.
— Эй, парень? Чего делаешь? — присела Лиза рядом. — Слушаешь, как переваривается каша в ее животе?
— Я не кормил ее! Честно! — приподнялся он. — Просто слушаю, как она дышит. Слышишь?
Лиза прилегла рядом, изучая мальчишку. Он изучал кошку, вглядываясь в ее мордашку. Клео ни за кем не наблюдала: жмурила глаза.
— Лиза? А ты видишь, что Клео не только кошка? Она еще птица. У нее такие глаза, будто у хищной птицы. Будто у ястреба или коршуна.