Эйфория |Лиза Ира|

15

«Мисс Андрияненко, я понимаю сложившуюся ситуацию, но напоминаю, что у вас осталось два дня для того, чтобы сдать работу. С уважением, мистер Холлвуд». Сообщение приходит на почту Лизы, и она вздрагивает, понимая, что совершенно забыла о том, что ей нужно отправить файл преподавателю.
«Здравствуйте. Прошу прощения. *прикрепленный файл*» — Быстро отвечает девушка и отправляет сообщение, думая только о том, как ей вообще хватило смелости написать такой текст, а тем более отправить его преподавателю на оценку.
***
«До»
Каким должен быть человек, чтобы он мог описать себя словом «обычный»? Ничем не примечательный. Без цели в жизни. Без особых навыков и мыслей, которые бы были хоть сколько-нибудь важны. Кусок серой массы, навсегда застрявший в котле обыденности. Я была такой.
Каждый день — непрерывный цикл жизни, которая не менялась. Школа, дом, школа, дом, и в перерывах работа в поле с отцом, который иногда даже забывал о существовании меня как человека.
Я никак не выделялась среди сверстников, разве что была чуть более старательной на уроках, отчего всегда имела хорошие оценки. На самом деле среди своих одноклассников я была единственной, кто мог отличить Колумба от Магеллана.
Каждое утро начиналось с того, что я выходила на прогулку с Джимом. Большим псом, который появился, казалось, незадолго до меня, а засыпала я всегда под песни моего соседа, который выходил на балкон и играл на гитаре.
И во всей этой обыденности я ненавидела себя только за то, что мне приходилось быть такой же как все, а так хотелось новизны, хоть чего-то необычного.
В поисках новой лучшей жизни я сбежала в другой город, и что со мной стало? Я встретила тебя, и именно ты — причина всего, что случилось.
Встретить тебя было подарком судьбы, посланием ангелов, которые ни с того ни с сего вдруг решили обратить внимание на совершенно непримечательную девочку, которая всю жизнь пряталась за чёрной одеждой.
Ты была как гром среди ясного неба, и именно в тот момент я поняла, что отчего-то очень сильно люблю грозу.
Ты была чем-то необычным, особенным, будто бы даже космическим, и мне так отчаянно хотелось этой новизны, что я с головой бросилась в омут, не оставив самой себе ни единого шанса на спасение.
Влюбиться в тебя было прекрасно. Каждый раз я замечала отблески солнца на чуть бледноватом лице и терялась в тебе как в лучшем создании ангелов.
Каждый раз, когда я слышала твой голос, хотелось закрыть глаза и даже не дышать, чтобы ничем не перебить идеально светлые, бархатные переливы голоса с едва заметной хрипотцой. Я хотела слышать тебя в каждом мгновении. Я хотела, чтобы твоим голосом пели птицы. Я хотела записать твой голос на диктофон и неустанно переслушивать, как ты произносишь мое имя.
Каждый раз, когда я могла коснуться тебя, по коже будто бы пробегал мощный разряд тока, и я никогда не хотела переставать это делать, чувствуя идеальный шёлк кожи под дрожащими пальцами.
Когда я впервые поцеловала тебя, я перестала чувствовать себя отдельным человеком. Между нами будто бы возникла такая связь, о которой никому не известно.
Влюблённым всегда кажется, что они изобретают что-то новое.
Мы изобрели целый мир…
Любить тебя было опасно.
Когда ты приходишь к осознанию, что все становится более серьезно, чем раньше, становится страшно. Ты больше не отвечаешь только за себя. У тебя есть человек, без которого ты уже не можешь представить свою жизнь.
Ты стала разрушителем.
С того момента, когда я вдруг позволила тебе коснуться руками собственного сердца, ты каждый раз неустанно старалась разбить его, сама того не замечая.
Любить тебя было невыносимо.
Альтруистические порывы моей собственной души завели меня в непроглядные дебри. Тебе нужна была помощь, и я отдала всю себя на плаху ради того, чтобы тебе стало лучше.
Я раздроблена.
Я разбита.
Я сломана.
И все это я сделала с собой самостоятельно, руководствуясь только тем, что я люблю тебя и просто не могу по-другому.
И все мои разрушения — ради бархатного голоса, ради солнечной улыбки и глаз цвета самой синей лаванды.
Когда я больше не чувствую себя полноценным человеком, когда от меня остались только кожа и нерастраченные амбиции, я вдруг понимаю, что хочу рано утром нацепить поводок на Джима и выскочить на улицу, когда над городом едва зажигается рассвет. Я хочу уехать с отцом в поле и провести там весь день, прячась в зарослях дикой земляники. Я хочу уснуть под расстроенную гитару соседского мальчика.
Я хочу быть обычной, впервые за всю свою жизнь я действительно хочу быть обычной, и, знаешь, если бы у меня когда-нибудь спросили, хотела бы я снова встретиться с тобой, если бы у меня была возможность вернуться назад во времени, я бы с абсолютной уверенность сказала «я не знаю.»
***
Вероника чувствует, как солнце бьет по глазам, и с грустью вспоминает, что вчера она забыла задвинуть шторы. На животе приятной тяжестью ощущается рука Насти, которая, в свою очередь, зарылась носом в разбросанные по подушке рыжие волосы и тихо посапывает.
Самойлова открывает глаза и широко улыбается. Она чувствует себя счастливой.
Рыжая тянется как кошка и практически мурчит, снова приводя затёкшее ото сна тело в состояние работоспособности. Настя, чувствуя движение, начинает ерзать и резко отрывает голову от подушки, нависая над Вероникой. Она сонная, ещё не совсем понимает, что происходит вокруг, только щурится от яркого солнца и медленно, тягуче целует, растворяясь приторной нежностью в руках солнечной девочки.
— Откуда зимой такое яркое солнце? — Спрашивает Борцова.
— Ну, всякое бывает, детка, нам надо вставать, — Вероника смеётся и пытается выбраться из плена цепких рук девушки, но та только сильнее прижимает ее к себе и оставляет дорожку сухих поцелуев на шее.
— Ну куда вставать? Ты время видела? Рано ещё! — Настя снова укладывает ее на кровать и тянется к губам.
— Отоспимся на каникулах, у нас через три дня заканчивается семестр и будет три недели на то, чтобы провести все время вместе, даже не вылезая из кровати, — Самойлова заправляет кончиками пальцев выпавшие тёмные пряди и широко улыбается.
— Звучит ну очень неоднозначно, детка, — шепчет Борцова, снова втягивая рыжую в поцелуй, в то время как Самойлова резко меняет их местами и удобно усаживается на бёдра Насти.
— Я покажу тебе все свои навыки, но чуть позже, а пока давай вставай, — Самойлова коротко целует и спрыгивает на пол, в то время как брюнетка недовольно стонет и прикрывает лицо руками.
***
Ира едва ли в силах открыть глаза после вчерашнего вечера, когда ей пришлось провести больше четырех часов в непрерывных рыданиях и попытках осознать ничтожность собственной жизни.
Солнце игриво расползается лучами по белой палате и ласкает бледную кожу на лице. Лазутчикова морщится и замечает Лизу, свернувшуюся на кресле и спящую. На секунду ее губы трогает легкая улыбка, и ей хочется схватить карандаш и бумагу, только чтобы запечатлеть этот идеальный фрагмент. Только если бы Ира умела рисовать. Только если бы Ира умела хоть что-то делать нормально.
Андрияненко ерзает и открывает глаза, сонно глядя на брюнетку и вымученно улыбаясь. Пытается подняться, но тело слишком затекло от неудобной позы, и она стонет, возвращаясь в прежнее положение.
— Ты могла бы лечь сюда, — тихо проговаривает Лазутчикова и разводит руками.
— Не хотела тебя будить, тебе нужно было поспать, — Андрияненко улыбается и все же находит в себе силы подняться и подойти ближе к кровати.
— Залезай, — шепчет брюнетка и двигается, позволяя девушке опуститься рядом, а потом утыкается носом в висок и прикрывает глаза.
У Лизы внутри пустошь, от которой хочется полоснуть по венам и прекратить эти мучения. Она любит Иру, но складывающиеся обстоятельства гораздо сильнее ее, и неподготовленная к такой серьезной жизни Лиза чувствует, как она рассыпается на куски и земля уходит из-под ног.
— Ты выспалась? — Спрашивает Андрияненко, и голос ее нещадно ломается, едва ли оставаясь в более-менее приемлемом диапазоне для восприятия.
— Да, мне ввели какое-то снотворное и я проспала всю ночь, — девушка щурится от солнца, которое прорывается сквозь окна, и сонно улыбается, едва касаясь губами шеи Лизы. — А ты?
— Да, я проспала почти весь день, — блондинка проводит пальцами по волосам брюнетки и чувствует, как сердце с силой бьется о грудную клетку.
— Ты ведь не хочешь быть здесь, правда? — Лазутчикова практически чувствует все, что происходит внутри блондинки. Не явно, но каждый раз, когда Лиза рассыпается изнутри, брюнетка знает это. Побочный эффект родственных душ.
— Ира, ты о чем? Конечно хочу, все в порядке, — Андрияненко пытается выдавить из себя улыбку, однако выходит это из рук вон плохо.
— Лиза, я чувствую все так же сильно, как и ты. Не притворяйся, не ври мне, просто будь честна с самой собой, я не нужна тебе, — ледяное дуновение в голосе Лазутчиковой доводит до сумасшествия, и Андрияненко хочется закрыть лицо руками и сделать вид, что ничего этого не происходило.
— Нет, все не так, мне правда тяжело, потому что все свалилось как-то одномоментно, и мне страшно, но то, что я знаю точно, — это то, что ты нужна мне, и я хочу быть с тобой, — Андрияненко говорит на пониженных и сильнее прижимается к брюнетке, чувствуя, как и раньше, то самое родное тепло.
— Лиза, ты будешь нужна мне гораздо сильнее, чем я тебе, это же нечестно, — Ира поднимается на локтях и внимательно смотрит в небесно-синие.
— Я буду рядом с тобой, только дай мне понять, что тебе это нужно, тогда все будет не напрасно, — блондинка улыбается, тянется вверх, запуская длинные пальцы в шелковистые волосы, и целует. Медленно, тягуче, даже как-то романтично, и во всех сложившихся обстоятельствах этот самый поцелуй, кажется, будто бы из другой вселенной.
— Я люблю тебя. Так сильно… — Шепчет Лазутчикова одними губами, и по щекам стекают вниз капельки слез.
— Я тоже люблю тебя, Ира, — девушка сильнее сжимает ладонями талию брюнетки и утыкается носом в висок, оставляя поцелуй, который теряется в волосах.
***
— Вероника, солнышко, мы опаздываем, — проговаривает Борцова, стоя в дверях и наблюдая за тем, как Самойлова умело орудует плойкой, подкручивая волосы, которые изящными локонами струятся по плечам.
— Детка, у нас первое официальное свидание, и я хочу выглядеть подобающе, так что, я думаю, администратор придержит для нас столик на несколько минут.
— Никогда раньше не видела, чтобы ты так выглядела, — Настя облокачивается плечом о дверной косяк и хищнически смотрит на рыжую.
— Ну, вообще-то я стараюсь для тебя, — Вероника пожимает плечами и подходит к зеркалу, проводя по губам пыльно-розовой помадой.
— Детка, я люблю тебя любой, ты же знаешь, — Брюнетка широко улыбается и делает несколько шагов вперед, осторожно касаясь ладонями талии Самойловой.
— Да, я в курсе, но вообще-то мне хочется побыть леди сегодня, так что просто скажи, что я красивая, и перестань ныть о том, что я слишком долго собираюсь, — проговаривает Вероника и с самодовольной улыбкой скрещивает руки на груди. На ней короткое и узкое черное платье с длинными рукавами, приятно обтягивающее все тело и прекрасно подчеркивающее все ее прелести. Длинные рыжие волосы аккуратно уложены и спускаются вниз по плечам, а броский макияж красиво выделяет идеально-зеленые глаза.
— Ты выглядишь восхитительно, Тал, но для меня ты прекрасна и в пижаме, когда только просыпаешься, — Борцова проводит кончиками пальцев по открытой шее и мило улыбается.
— Спасибо, конечно, но, дорогая, боюсь, что нас не пустят в ресторан в пижаме, так что давай перестанем болтать и поедем уже, а то нам и правда придется искать другое место.
Тихий ресторан на окраине города с уютной атмосферой и отдельными кабинками, в которых горит чуть приглушенный свет и стоят маленькие диваны с замшевой обивкой. Вероника прижимается ближе, поджимает под себя ноги и берет в руки коктейль, который уже стоит перед ней. Легкий алкоголь приятно расползается по телу уютной теплотой, от которой хочется улыбаться не переставая.
— Потанцуешь со мной? — Шепчет Настя на ухо рыжей, проводя кончиком носа линию вниз по шее и осторожно касаясь губами шелковой кожи.
— Конечно, — Вероника берет брюнетку за руку, и они поднимаются на ноги, тесно прижимаясь к друг другу и растворяясь в нежности и уюте, понимая, что какое бы дерьмо не творилось вокруг, так важно понимать, что рядом есть человек, к которому просто можно прижаться и почувствовать себя дома, просто раствориться и уйти в другой мир, где нет ничего, а только мягкие губы, нежные взгляды и катастрофически теплые объятия.
— Я люблю тебя, Вероника Самойлова, — шепчет брюнетка и проводит ладонями вверх от талии, осторожно касаясь плеч.
— Я люблю тебя, Анастасия Борцова, — отвечает рыжая и тянется вперед, накрывая губы девушки мягким поцелуем, в котором теряется серость и напряженность окружающего мира. Они есть друг у друга, и если осознать, насколько это важно, не будет в мире силы, способной сломить их.
***
Ира положила голову на плечо Лизы, и вместе они смотрят какой-то глупый фильм на ноутбуке, который Андрияненко притащила из дома. В палате витает легкая идиллия ровно до тех пор, пока не открывается дверь и на пороге не появляется доктор. Мужчина стоит у самого входа, не решаясь сделать шаг вперед, и только заламывает пальцы, подбирая слова, которыми ему придется описать всю сложившуюся ситуацию.
Блондинка резко поднимается на кровати, чувствуя, как ей чем-то тяжелым ударили куда-то в район солнечного сплетения и весь воздух разом вышел, заставляя легкие разрываться от нехватки кислорода.
Она знает, что будет дальше, видит по лицу врача, как ему тяжело и как он незримо ищет поддержки в синих глазах с последними отзвуками детства.
Лиза знает, что как только мужчина все расскажет, пути назад не будет, она останется единственным человеком в жизни Иры, и от такой катастрофической ответственности хочется сбежать и спрятаться. Она не готова к этому. Ей безумно страшно и хочется рвать на себе волосы только лишь от того, что однажды она решила, что эйфория не имеет последствий. Но пути назад нет, она здесь, и ей придется вынести всю эту ношу, хочет она того или нет.
Андрияненко вскакивает с кровати и руками обхватывает плечи, с опаской глядя на мужчину, который все же делает шаг вперед и садится на стул рядом с кроватью. Блондинке хочется заткнуть уши и поверить, что если она не услышит, значит ничего не будет, но это больше так не работает. Раз уж Лиза решила жить взрослой жизнью, ей придется принимать взрослые решения.
В носу предательски щиплет, и на глаза выступают слезы, которые медленно сползают вниз по щекам и падают на пол.
Ира мотает головой из стороны в сторону, фокусируя взгляд то на Лизу, то на докторе. Ледяная волна проходится по всему телу, и ей едва ли хватает выдержки не закричать так громко, как только позволяет ее голос. Страшно. Тело будто сковывает цепями, а ее со стороны заставляют смотреть на все происходящее без возможности исправить хоть что-то.
— Что происходит? Что с вами не так? Я не понимаю, пожалуйста… — Тянет Ира, и мужчина сдается, сжимает пальцами подбородок, делает глубокий вдох и медлит несколько секунд, прежде чем начать говорить.
Несмотря на то, что он спаситель сотен жизней, в том числе и Лазутчиковой, для нее он палач, который опустит топор на светлую голову, как только скажет те самые слова, от которых внутри все переворачивается.
— Ира, мне тяжело это говорить, но я хочу, чтобы ты была сильной девочкой и держала себя в руках так сильно, как только сможешь, — начинает мужчина, и брюнетка замирает на месте, вытягиваясь в струнку так, будто бы она не человек, а изваяние из хрусталя, которое вот-вот разлетится на осколки. — Мне очень жаль, но твои родители… Они… Они не выжили…
Лазутчикова не сразу понимает, о чем идет речь. В этом и есть парадокс таких событий: ты слышишь, о чем говорят, но думаешь, что это не про тебя, а про кого-то другого, просто потому что не веришь, что такое вообще возможно.
А потом реальность жестко бьет под дых и ломает ребра. Лазутчикова не сразу осознает полный масштаб произошедшего, но в голове только одна мысль: «Я осталась одна».
Каждый чувствует по-своему. У Иры по венам гуляют ядовитые шипы, пронизывающие тело все сильнее с каждой секундой. Ее наизнанку выворачивает от одной только мысли о случившемся. Она отчаянно гонит от себя все, ставя в голове барьеры, но они рушатся быстрее, чем успевают хоть немного окрепнуть, и все сильнее доводят девушку до сумасшествия, транслируя в голове только одно: больше у нее никого нет.
Каждый скорбит по-своему, и Ире хочется впиваться ногтями под кожу, раздирая до крови и дикой физической боли, только бы не чувствовать ту разрывающую, которая расползается внутри.
Странная штука душа. Никто не видел, никто не знает, что это, но каждому известно, как она болит. У Лазутчиковой душа на лоскутки разрывается, да и сама девушка буквально трещит по швам.
— Ира, мне нужно идти, мне правда жаль, — мужчина встает на ноги и выходит из палаты, стараясь не оглядываться.
Лиза не знает, куда себя деть, она только стоит возле кровати и заплаканными глазами смотрит на Лазутчикову, пытаясь понять, что именно ей нужно делать дальше. В голове тысячи мыслей, и ни одна из них не правильная, так что Андрияненко аккуратно опускается рядом с девушкой и очень осторожно обнимает ее, боясь сделать что-то не так.
Ира утыкается носом в ее шею, обвивает руками и с силой сжимает, заслоны срываются, и Лазутчикова плачет, громко, в голос, навзрыд. Она похожа на израненного зверя, который разрывает все вокруг предсмертным криком.
Девушке нужен час, чтобы немного придти в себя и успокоиться, хотя бы чуть-чуть. Она продолжает вжиматься в Андрияненко так, будто бы она в открытом космосе, а Лиза — единственный источник кислорода.
— Что я могу сделать, Ира? — Шепчет Лиза тихо-тихо на ухо девушке и осторожно касается губами виска.
— Забери меня отсюда, Лиза. Пожалуйста.