Мутизм ( 18+ )

Часть 19

Феликс уничтожен. Сердце кровоточило. Глухая душевная боль отразилась на его исхудалом лице, оно стало белее белого, а
единственным желанием сейчас было чтобы это был сон. Страшный. Кошмарный сон.

Никогда в жизни он не выносил столько страданий, как за этот месяц. Душу рвало на части, слезы несдержанно стекали из закрытых глаз, но Ликс этого не замечал. Он чувствовал себя таким жалким, стиснутым словно в колодки, брошенным, а в памяти то и дело всплывали слова врача о потере ребёнка.

Дело было даже не в малыше, он не хотел рожать от Ли, а в смерти... Сначало отец, теперь ребенок... Ли Минхо сам был воплощением смерти.

Альфа же был вне себя, от злости. На себя, за то что вспылил, на Феликса, за то что спровоцировал. Боль потери била точно в солнечное сплетение, но он старался держаться спокойно.
- Какие будут рекомендации?

- Постельный режим, никаких нагрузок. Корсет, холодный компресс на ребра, для снижения воспаления. Анальгетики я написал. - говорит врач и закрывает свой чемоданчик.

- Ваш омега ещё молодой, быстро восстановится, и тогда попробуете ещё. До свидания, и осторожнее теперь на лестницах.

Как только с руки исчезла тяжесть, а дверь захлопнулась, Феликс открыл глаза, и попытался встать, но движение отдалось тупой болью в боку.

- Лучше пока не вставай. - холодный голос альфы, заставил вздрогнуть.

Минхо медленно направляется к кровати, опускается рядом с омегой, и сжав его ладонь в своей, целует.

- Ты, вероятно, не поверишь, но мне правда жаль. - его лицо было страдальческим, выражало полное отчаяние и смятение, но даже они казались ненастоящими, лживыми.

Ликс не верит не единому слову, собрав остатки сил, морщится от боли, но вырывает руку из лап зверя. Он положил её на переломанные ребра, и холод ужалил его в пальцы. Судя по ощущениям это был сплюснутый пузырь со льдом, поднимать голову было больно.

Хо положил руку на живот омеги, и слегка погладил.
- Видишь к чему привело твоё безрассудство?

" Я виноват...? " - зазвенело в мозгу Ликса. Выстраданный болью взгляд уставился на лицо альфы, сухие губы затряслись в немой дрожи, будто готовые заговорить. Сейчас захотелось выговориться, обвинить Минхо во всём, его жгло изнутри, слова горели на языке, и пусть зверь его растерзает... ему всё равно.

Но в сдавленном горле, лишь горечь непролитых слез... ни звука больше.

*

Зверь в комнату не возвращался несколько недель. Возможно, он решил дать ему время на восстановление, а может он и вправду раскаялся.

Всё это время Феликс плохо ел и не досыпал. Всё было смутно, смазано, всё что он видел перед собой, было будто покрыто туманом,сквозь который едва различал силуэты слуг, которые буквально впихивали в него еду и лекарства, прописанные Квоном. Его организм не принимал пищу, изъявляя желание лишь забыться беспробудным сном.

Он будто окаменел, ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Вкусы не различал, путал день с ночью, и хрипел по ночам от кошмарных видений.

Только на шестые сутки глаза Феликса стали яснее, он смог встать с постели и принять полноценную, горячую ванную, под присмотром слуг.

Иногда он подходил к тому разбитому зеркалу, и долго смотрел на своё отражение, пустыми глазами. Проводил руками по шее, с затянутыми шрамами от меток, они светлели, некоторые сходили, но оставались на теле, запятнанным воспоминанием.

Чем дольше он не слышал вселяющих страх, шагов за дверью, тем быстрее душевная боль стихала, уступая место отвращению и злобе к себе в целом. Чувство вины было сильнее него. Может быть он не до конца отдавал себе отчёта в этом чувстве, но оно благотворно поглотило его.

В смерти отца и ребёнка, он обвинил только себя.